…Иголка то ныряет в голубой шёлк, то вновь показывает острый носик, стежок за стежком. Несколько игольных шагов, постепенно заворачивая шёлковую ленту – и розочка готова. Потом «посадить» на платьице для куклы и взяться за другую полоску. Будет Маша, ростом с локоть, фарфоровое личико, туловище пластиковое и золотые волосы по пояс, краше прежнего…
Я говорила, что не надо, не время. Приходить нужно на пустое место. Когда человек больше не хочет быть один, тогда можно возникать, толковать о чувствах и смотреть со значением. А моё место не было пустым. Внутри меня жил он: рост чуть выше 180-ти, глаза карие, улыбка саркастическая. Трикстер, насмешник и обманщик. Я уже поняла, что лишь на вид он весь из себя импозантный, а внутри – петрушка из балагана. Но он всё равно продолжал жить внутри – вдруг что-то во Вселенной изменится, и петрушка станет прекрасным рыцарем. И мне было уютно с ним там, где гулко стучит, если приложить ухо…
Я говорила, что не время. А ты взял и появился.
Всего лишь бежала с обычного вечернего досуга незамужних – ритмичного дрыганья ногами в спортзале. Скакала домой и думала, что сегодня мой рыцарь обязательно позвонит – впереди выходные, всем сударям в латах и доспехах положено прибыть к порогу дома, где их ждут. Что приготовить? Рыба на пару, мясо на гриле, овощи потушить, вино не забыть. И погладить новый халат, невесомый, серо-жемчужный, стоимостью как россыпь этих самых жемчужин. А потом подняла глаза и нечаянно ожгла счастливым взглядом тебя, непрошенного, нежеланного. Взор не тебе предназначался, а ты «поймал» и вспыхнул…
Выходные прошли коту под хвост. Петрушка не стал рыцарем – не позвонил. В понедельник печатала шаги после тренировки – а тут нежданный-непрошенный. Я бы не узнала, а ты:
- Девушка, я вас целый час жду. И два дня, если считать субботу с воскресеньем. Сумку давайте, домой пойдём.
И мы пошли. Не домой, а гулять. Сначала догуляли до кафе, потом до парка, потом наступила ночь, и мы погуляли к моему подъезду.
Я говорила, что ни к чему, да впустую. Так ты и появился.
В доме
И всё у нас с тобой на удивление сначала получалось. Ты есть – и ладно. Встречаешь после работы – и хорошо. Что-то рассказываешь о прошлой жизни, где были и есть коллеги, мама, брат, не встающий из-за компьютера, собака – и рассказывай на здоровье. Но людям мало приходить незваными, им нужно захватывать новые территории. Ты спросил:
- А у тебя было в жизни что-нибудь серьёзное?
Ох. Как необдуманно. Что будет, если правду скажу? Что было и есть. И это не ты. Улыбнулась и сделала главную ошибку, сказав:
- Приглашаю в гости, с Машкой познакомлю.
Ты удивился, подумал, что Машка – кто-то живой. И почему-то обрадовался, узнав, что это раскрасавица кукла. У неё несметное количество платьиц, расшитых розами. Когда вечера нечем наполнить, кроме мыслей о рыцарях, иголка вновь и вновь ныряет острым носиком в шёлк. Господи, сколько их было, этих вечеров, судя по кукольному гардеробу. А ты уверенно прошагал на кухню, поставил чайник, одобрил: «Уютно живёшь, принцесса».
Так ты решил, что новые территории покорены.
В постели
- А знаешь, какое число самое большое в мире? – ты взъерошил мои волосы, пытаясь отвлечь от розочек.
- Дециллион, - это 10 в 33-й степени, - взял за руки, отложил иголку с шёлковым цветком, обнял.
- Много, наверное, - глупо сказала я и попыталась освободиться. А ты только крепче прижал…
Все эти долгие минуты Маша смотрела на нас. А я думала, что там, где жил внутри рыцарь-петрушка, то стучало громким набатом, то вовсе замирало…
И ты сразу стал другим. По-другому налил чаю, отрезал пирог, усадил меня за стол. Вроде бы и нежнее обычного, но уже по-хозяйски.
- Ну, что замкнулась, солнце? Не понравилось? – откусил кусок пирога, слизнул черничную начинку с губ.
А я улыбнулась, поцеловала тебя в щёку, ушла в ванную. Долго, пока из кранов хлестала вода, прислушивалась к себе. Внутри стучало, но теперь так же, как у всех. Как у мамы, когда её слушал врач, потом писал в карточке: «Тоны сердца ровные».
Вечером взяла иглу и шёлковую ленту, стежок, заворот ткани, а ты вдруг:
- Не надоело куклам платья шить? Может, свою куклу пора родить?
Я улыбнулась, продолжила сворачивать розочку и услышала:
- Когда-нибудь я уйду от тебя, и ты будешь долго-долго плакать. Как сосчитать до дециллиона – столько и будешь горевать.
- Ну, до дециллиона я сосчитать не смогу, слишком муторно произносить все эти квадриллионы, биллионы, миллиарды. Я лучше включу обратный отсчёт от тысячи. Много-много раз повторю и перестану плакать.
Хлопнула входная дверь. Ночью лежала без сна и думала, как странно устроены люди. Приходят непрошено, садятся за стол, ложатся в кровать, пирог отрезают. А потом, поняв, что желаннее от этого не стали, злятся. И говорят, что забыть их будет трудно.
В жизни
Господи, как же ты злился, когда не мог понять, почему у нас наперекосяк. Вроде бы никого в моей жизни нет, не звонит телефон, не приходят тревожащие сообщения, а невидимая преграда существует. Не могла же я тебе сказать, что дело во мне, внутри меня, если бы приложил ухо к левой стороне груди, всё бы понял.
… Я видела его, насмешника и петрушку. Вышла на перерыв, завернула за угол – а навстречу он. Под руку с барышней, которая держала его так, как ты меня держишь – нежно и по-хозяйски. Она что-то рассказывала, он слушал, качал головой, плотнее прижимал к себе предплечье, за которое она уцепилась хрупкой птичьей лапкой. Увидел меня, на мгновение растерялся, затем задорно подмигнул. Точь-в-точь как много лет назад вожатый, в которого я, 12-летняя худышка, влюбилась до слезливых стихов в блокнот. Я улыбнулась в ответ, прошла мимо, почувствовала, как внутри всё гулко ухнуло вниз. Тоны ровные и не сбивчивые, их вовсе нет. Потому что с ней он был рыцарем…
Вечером сворачивала розочку за розочкой, ты наблюдал, подходил сзади и ерошил мои волосы, легко толкал под локоть, когда я уколола палец, схватил мою ладонь и стал целовать.
- Зачем ей столько платьев? – кивнул на Машу. – Всё равно целыми днями на тумбочке истуканом стоит.
- Потому что девочки с детства мечтают надеть красивое платье с розочками по подолу. И в этом платье выйти замуж за самого лучшего мужчину. Ты же знаешь, мы все рождаемся принцессами. Вот и верчу шёлковые розочки для Маши, пусть хотя бы у неё будет принцессино платье.
Ты долго молчал, отвешивал лёгкие щелчки по розам. Наверное, Машке было обидно. И вдруг:
- А со мной, значит, не получается надеть то самое платье?..
Я умолкла, да так и просидела, пока не хлопнула за ним дверь.
В самом деле, почему нельзя остаться с тобой? Всё у нас получается, с тобой легко и просто, я всегда уверена, что ты не опоздаешь, не предашь, не забудешь купить горчицу к ужину и лимоны для кекса. С тобой всё так, как должно быть, когда люди уже долго вместе: жесты привычны, уже не умиляют, но ещё не раздражают. Слова предсказуемы. Ласки и реакция на них отработаны. В самом деле, сколько можно ждать петрушку, который покинул балаган, но к Круглому Столу, как приличные рыцари, так и не прибыл? Водит по улице сухонькую брюнетку с парадоксально узкими ладошками – и счастлив себе, улыбается и подмигивает, не жалея лица.
… Потом от общих знакомых узнала, что с ней, субтильной брюнеткой, ему легко было стать рыцарем. Она, бедняжка, намаялась, накуковалась в одиночестве. После развода остался торговый бизнес - нарядные платьица для выпускниц, брачующихся, женщин «королевских размеров», желающих жить наотмашь и ослепительно. Пока я скручивала шёлковые ленты в тугие цветы и прикрепляла к кукольному подолу, брюнетка не жалея себя моталась за товаром, надевала китайско-турецкий ширпотреб на застывшие в мёртвой приветливости манекены, заискивала перед покупателями, мудрила с налогами… Когда мой петрушка появился в её жизни, первым делом нарядила кавалера – куртку ему пожаловала кожаную, с норковым воротником-шалькой до непристойного места. Видимо, когда рука набита на манекенах, живых людей тоже хочется сперва приодеть… И он обосновался с ней, с оставленной после развода женщиной, в отвоёванной у её бывшего мужа квартире, окруженный благоустроенным бытом…
Я мечтала о рыцаре, а получила его та, которая смогла заинтересовать.
В ожидании
… И почему мне нельзя выгнать петрушку изнутри, больше не ухать сердцем гулко? Вот возьму и выдворю насмешника, буду шить не кукольные платьица, а косыночки для наследника.
Ты говоришь, мне полегчает, когда досчитаю до дециллиона? Придумал тоже – произносить катастрофические цифры до единицы с 33 нулями. Буду считать от тысячи в обратном порядке…
Иголка то ныряет в голубой шёлк, то вновь показывает острый носик, стежок за стежком. Несколько игольных шагов, постепенно заворачивая шёлковую ленту – и розочка готова. Потом «посадить» на платьице для куклы и взяться за другую полоску. Будет Маша, ростом с локоть, фарфоровое личико, туловище пластиковое и золотые волосы по пояс, краше прежнего. А то, что подол её платья в мокрых каплях, ничего. Слёзы, пусть и не вода, высохнут без следа. На чём я остановилась?.. 1000, 999, 998. Главное, больше не сбиваться и произносить вслух.
На втором круге, 15-й розе из голубого шёлка и числе 438 слышно, как ключ поворачивается в замке. Ты сердитый, но видно, что хмуришься нарочно. Шуршишь пакетом и извлекаешь кукольного красавца-жениха. Ростом от ладони до локтя, в смокинге и бабочке, с застывшей улыбкой.
- Ну, хватит уже платья кукле шить. Я ей кавалера принёс, наряжай свою Машку и отправляй под венец. С ней покончено. А то я как дурак самого нарядного выбирал.
- 437, - сквозь улыбку говорю я. – Я считала от тысячи до нуля, чтобы легче было ждать тебя.
Упустив шитьё, нечаянно колю палец иголкой, и наконец-то можно расплакаться, негромко, но облегчённо.
