«Я нахожу удивительным, что люди принимают мою работу. Иногда я действительно ошеломлён. Но я также не хочу им противоречить». Кит Ричардс
Восьмидесятник стукнул рок-музыканту, заслужившему безмерное уважение, как среди коллег по цеху, так и среди рядовых слушателей, не говоря уже о преданных фанатах. Такое единодушное признание лучше всего говорит само за себя. Его имя стало синонимом классических «звёзд-плохишей», его брутальная энергетика и неукротимый нрав по сей день сводят с ума поклонников по всему миру. Кто больше Кита Ричардса подходит под описание живой легенды рок-музыки?!
Да, именно так: для многих слушателей имидж рок-н-ролльного героя неразрывно ассоциируется с расхристанным образом Ричардса – в пёстрой рванине и перстнях, с гитарой наперевес и с торчащей изо рта сигаретой, – задолго до Джими Хендрикса превратившего шестиструнный инструмент в символ молодёжного рок-бунта. Бесстрашно смотрящий в будущее и почти полностью лишенный рефлексии – собственно, Кит Ричардс и есть самый настоящий рок-н-ролл в своём истинном, незамутнённом проявлении – со всеми его достоинствами, недостатками, перверсиями, высокими порывами, мифами и легендами.
И он всячески стремился соответствовать принятой на себя некогда роли, пускаясь во все тяжкие и ничем радикальным в этой жизни не брезгуя. Вечный подросток, он и на восьмом десятке не очень-то разбирает границу между добром и злом. Ещё в 70-е годы принимали ставки, что Кит Ричардс в ближайшем будущем отдаст богу душу, но и спустя полвека после того старый рокер, с его чрезмерно бурным стилем жизни, – «живее всех живых».
Между тем, имидж – это лишь обёртка. Знающие его хорошо люди отзываются о Ричардсе примерно так: «Кит в высшей степени начитанный и интеллигентный человек: с ним можно говорить о чём угодно – от культуры до политики, он великолепный знаток истории. Без алкоголя и гомеопатии он чрезвычайно заботливый и тихий человек. А как у музыканта – у него сверхъестественная сила».
Известно немало достоверных случаев, когда «звезда рок-н-ролла» чуть не отдавал концы, и уже даже готовились некрологи, но там наверху за ним бдительно приглядывают, отдаляя момент, когда же призвать «анфан террибль» в иные юдоли. Что не может ни радовать, подтверждая, ко всему прочему, почти безграничные возможности человеческого организма. Вместо того, чтобы получать увечья и изнашиваться в течение десятилетий своей распутной жизни, Ричардс, кажется, странным образом только укрепляется этими крайностями. Его старинный друг и коллега, гитарист The Rolling Stones, Ронни Вуд высказался по этому поводу: «Кит, ты – живое чудо. Продолжай в том же духе». Сам же Ричардс только усмехается:
«Возможно, я благословлен тем, что физически эта штука просто продолжает работать. Эта штука – тело, которому я причинил столько страданий. Пока что у меня нет особых проблем со старением. Есть некоторые ужасные вещи, которые вы можете увидеть в будущем, но туда ещё нужно добраться. Я смиряюсь с мыслью, что мне – 80, и я всё ещё хожу, всё ещё говорю. Я нахожу старение увлекательным процессом. Если к этому относиться иначе, тогда с таким же успехом можно покончить с собой».
В 1989 году Кит Ричардс был введён в «Зал славы рок-н-ролла», а в 2004 году – в «Зал музыкальной славы Великобритании» вместе с The Rolling Stones. Что бы там не говорили о других «роллингах», всякий мало-мальски разбирающийся любитель музыки знает, что именно Ричардс заложил базовый фундамент звучания своей группы и в ответе за него вот уже шестьдесят один год. Именно его подход – почерпнутый из ритм-энд-блюза, соула, традиционного блюза и музыки первой волны рок-н-ролла – делает его таким уникальным гитаристом. Клавишник Иэн Стюарт однажды сказал, что Кит Ричардс был лидером группы The Rolling Stones, однако, сам гитарист уточнил, что его работа – это просто «смазывать механизм».
В отличие от многих групп, где барабанщик задает темп и выступает в качестве таймсеттера песни, эту роль в The Rolling Stones исполняет гитара Ричардса. И бывший басист Билл Уайман, и нынешний гитарист Ронни Вуд в унисон заявляли, что не было никакой возможности «не последовать» за ним:
«Большинство групп следуют за барабанщиком. Мы этого не делаем: Чарли (Уоттс) следует за Китом, поэтому барабаны отстают от ритма на долю секунды».
После ухода Брайана Джонса Ричардс и Мик Джаггер добавили к своим основным обязанностям по написанию песен для Stones ещё и их продюсирование под псевдонимом The Glimmer Twins. Собственно, вдвоём сочинять они начали ещё во времена подготовки записи их первого одноимённого с группой лонгплея. Их менеджер Эндрю Луг Олдхэм резонно полагал, что его подопечные не должны зависеть от сторонних авторов песен, и буквально заставил эту парочку сочинительствовать. Джаггер и Ричардс тогда ещё прятались за псевдонимами «Нанкер» и «Фелдж». Очень скоро они перестанут скрывать собственные имена и станут столь же уважаемыми сонграйтерами, как двоица Леннон-Маккартни.
Первой оригинальной песней Джаггера и Ричардса, выпущенной в качестве сингла The Rolling Stones, была «Tell Me (You're Coming Back)» с их дебютного релиза. Стартовала группа с каверов, но, начиная с «Aftermath» 1966 года, большинство альбомов «Роллингов» уже состояли в основном из оригиналов этого песенного дуэта. Их песни отражают влияние блюза, ритм-энд-блюза, рок-н-ролла, поп-музыки, соула, госпела и кантри, а также содержат набеги на психоделию и приправлены социальными комментариями в стиле Боба Дилана.
Они стремились держать руку на пульсе времени, экспериментировали, и их творчество в 70-х и последующих годах вобрало в себя элементы фанка, диско, регги и панка. Их совместное с Джаггером партнерство является одним из самых успешных в истории музыки. У кого ещё 14 композиций включено в список «500 величайших песен всех времен»?
Хотя большинство треков Джаггера и Ричардса были созданы совместно, некоторые песни, приписываемые партнерству, были написаны всецело Китом Ричардсом, в том числе «Happy», «Ruby Tuesday» и «Little T.&A».
Первым хитом The Rolling Stones в первой десятке в начале 1965-го стала песня «The Last Time». А «(I Can't Get No) Satisfaction» в том же году стала их первой международной записью номер один. По сей день – это их самый ударный и желанный боевик на живых выступлениях. Версий появления на свет одного из самых известных в истории рок-музыки гитарных риффов хватает. Последнюю представил сам Ричардс в своей автобиографии:
Кит находился у себя дома в Лондонской квартире в Карлтон Хилл, район Сент-Джонс-Вуд, и ночью во сне этот самый рифф пришёл ему в голову. Он проснулся, взял гитару, записал его и музыкальную фразу «Я не могу получить удовлетворение» на переносной кассетник и опять уснул. Утром он включил кассету и услышал на ней, по его словам, около двух минут акустической гитары, потом звук от упавшего медиатора и далее «сорок минут своего храпа». Ричардс поначалу не придал значения риффу и музыке, более того они напоминали ему соул-песню американской женской группы Martha & the Vandellas «Dancing in the Street». Он даже испугался, что «спёр» у них эту идею.
Позже на записи Кит возжелал чтобы главный рифф песни исполняли духовые инструменты. По воспоминаниям Джаггера, Ричардс считал песню слишком простенькой, а рифф – глупым. Тут ему на глаза попалась педаль «Gibson Fuzz-Tone Maestro FZ-1», он подключил её к гитаре и сыграл, чтобы набросать рисунок для партии духовых. И всем в студии, кроме самого Кита Ричардса, очень понравился новый искаженный звук, какого в рок-песнях до той поры ещё не звучало. Им всем пришлось немало потрудиться, чтобы убедить Ричардса забыть про духовые инструменты в пользу этого нового фуззового звучания. Итог всем известен.
Кит Ричардс был введен в «Зал славы авторов песен» в 1993 году. Он часто говорил, что при написании песен чувствует себя не столько творцом, сколько проводником: «Во мне нет этого Божественного аспекта. Я предпочитаю думать о себе как об антенне. Есть только одна песня, и написали её Адам и Ева; остальное – вариации на тему». В своей сольной карьере Ричардс сотрудничает с барабанщиком и сопродюсером Стивом Джорданом: «Я всегда думал, что песни, написанные двумя людьми, лучше, чем те, что написаны одним. Вы смотрите на это с другой стороны».
Журнал «Rolling Stone» назвал Кита Ричардса создателем «величайшего собрания гитарных риффов» и поставил его в 2023 году пятнадцатым в своём списке «величайших гитаристов всех времён». Хотя сам Ричардс никогда и не считал себя архетипическим соло-гитаристом. Не для него эти охваченные тоской гримасы на сцене, когда гитарист пытается извлечь из своего инструмента какое-то измученное, клишированное соло. Он счастлив быть музыкантом, связанным с убийственным оборотом фраз, которые меняют всю песню.
Гитарист и продюсер Крис Спеддинг так высказался о гитарной игре Кита Ричардса: «Невозможно придумать что-то более прямое, пронзительное и незатейливое, чем рифф Ричардса. Это почти, как если бы гитара эволюционировала до той стадии, когда ей нужен был Кит Ричардс, который пришёл бы и дал нам представление о части её истинной сущности, её прото-души.
Конечно, у нас были и более яркие музыканты, которые в той или иной степени творили ту же магию – сразу приходят на ум Джими Хендрикс и Джефф Бек. Но в случае с Китом это не просто парень, играющий на гитаре; иногда кажется, что гитара играет на нём – опираясь, как и он сам, на прочную и по-прежнему живую блюзовую традицию, просеивая и взращивая этот богатый урожай с нужной чувствительностью, тем самым становясь средой – нашей средой – для его выражения и внося свой вклад в некоторые из наиболее значимых песен в рок-репертуаре».
Действительно, его инстинкты всегда отклонялись от кричащего соло в сторону чего-то более неопределимого и экономичного. Сам Ричардс говорит, что он фокусируется на аккордах и ритмах, избегая яркой и соревновательной виртуозности и не стараясь быть «самым быстрым стрелком на Западе». Он всегда предпочитает работать в команде, по крайней мере, с одним гитаристом и почти никогда не гастролирует без него.
Перерыв в гастролях в 1967-1968 годах позволил Ричардсу поэкспериментировать с открытыми настройками. Его излюбленной является пятиструнная открытая «G»: D-B-G-D-G. Музыкант заявил, что вдохновением для этого послужил строй банджо. При этом он часто снимает со своей гитары 6-ю струну, поскольку она ему только «мешает». Эта настройка фигурирует, в частности, на записях «Honky Tonk Women», «Brown Sugar» и «Start Me Up».
В студии звукозаписи Кит Ричардс иногда записывает сам все гитарные партии, как в песнях «Paint It Black», «Ruby Tuesday», «Sympathy for the Devil» и «Gimme Shelter». А ещё он выступал как вокалист, исполняя бэки на каждом альбоме The Rolling Stones, а также и соло-вокал в более чем десяти песнях Stones, включая «Happy», «You Got the Silver», «Connection», а также треке «Tell Me Straight» с последнего альбома, не говоря, уж, о его сайд-проекте The X-Pensive Winos. Начиная с «Between the Buttons» 1967 года, он исполнял главную или со-ведущую партию по крайней мере на одном треке каждого студийного альбома Stones, за исключением «Their Satanic Majesties Request», «Sticky Fingers», «It's Only Rock 'n Roll» и «Blue & Lonesome».
В 60-е годы его уверенная игра поддерживала сумасбродные вспышки вдохновения Брайана Джонса. В 70-х, когда к ним присоединился Мик Тейлор, Ричардс обеспечил сочные грувы в качестве фонов, как на «Tumbling Dice», «Wild Horses». На акустике он одинаково искусен в блюзе и балладах. Характерно, что он играет на акустической гитаре на многих треках The Rolling Stones, включая «Play with Fire», «Brown Sugar», «Love in Vain» и «Angie». Примечательно, что все гитары в студийных версиях «Street Fighting Man» и «Jumpin' Jack Flash» представлены акустическими партиями, записанными на кассетный магнитофон, а затем повторно усиленными через громкоговоритель в студии.
Музыкант считает, что именно акустическая гитара является основой всей его игры:
«Каждый гитарист должен играть на акустической гитаре дома. Не важно, что вы играете, если вы не поддерживаете на высоком уровне вашу акустическую игру, вы никогда не сможете использовать весь потенциал электрогитары, потому что вы теряете чувство контакта».
Для Stones характерен приём гитарного «weaving» (плетения), когда партии ритма и соло искусно кооперируются и на слух их трудно разделить. Так почалось ещё с коммуникаций Ричардса и Брайана Джонса. Только во времена Тейлора Мик в большей степени брал на себя лид-гитарные функции. Но с тех пор, как Ронни Вуд пришёл в группу, они с Китом стали половинками музыкального инь-ян, искусно дрейфуя между риффами, филзами и соло. Их гитарное взаимодействие Ричардс называет «древним искусством ткачества», которое они почерпнули из чикагского блюза.
Кит всегда старался, чтобы его игра на гитаре выглядела лёгкой. Сила, стоящая за его величайшими гитарными рифами – «(I Can't Get No) Satisfaction», «Start Me Up», «Brown Sugar» «Jumpin’ Jack Flash» – заключается в грубой простоте его техники, симметрии нот и невыразимой лёгкости, с которой он всё это исполняет.
«Когда вы слышите такой рифф, как «Jumpin’ Jack Flash», вы испытываете огромное чувство восторга, злобного ликования. «Flash» – это, по сути, «Satisfaction» наоборот. Почти все эти риффы тесно связаны между собой. Но если бы кто-то предложил: «Ты можешь снова сыграть только один из своих риффов», я бы сказал: «Хорошо, тогда пусть это будет «Flash»».
Откуда что пошло
Любовь к музыке у Кита Ричардса в генах. Он родился 18 декабря 1943 года в больнице Ливингстона в Дартфорде, графство Кент, в семье Герберта Уильяма Ричардса и Дорис Мод Лидии (урожденной Дюпре). Они работали вместе на одной фабрике, «Берт – на печатной машинке, Дорис – в конторе». Позже отец был мастером на заводе «General Electric», а мама – демонстратором стиральных машин «Hotpoint» в магазине. Когда-то Дорис мечтала стать актрисой, петь, танцевать, выступать на сцене. Бабушка по материнской линии была первоклассной пианисткой, а дед – Огастес Теодор «Гас» Дюпре играл на саксофоне, скрипке и гитаре. Он в молодости гастролировал по Британии с джазовым биг-бэндом Gus Dupree and His Boys. Уже по названию видно, что он им ещё и руководил. Днём он работал на заводе, а по вечерам выступал. Именно Гас привил Ричардсу-младшему интерес к гитаре.
Дед соблазнял юнца инструментом, стоявшем на пианино, до которого мальчик в то время ещё не мог достать. Наконец, Дюпре заявил, что если Кит сможет дотянуться до гитары, то она достанется ему. Ричардс изобретал всевозможные способы дотянуться до гитары, включая подкладывание книг и подушек на стул, пока, наконец, однажды не овладел инструментом, после чего его дед научил его азам первой мелодии Ричардса – «Malagueña». Конечно, это был упрощённый вариант.
Вот что Кит Ричардс вспоминает о событиях детских лет, повлиявших на будущую музыкальную карьеру:
«Не могу точно вспомнить, когда он, наконец, снял гитару с пианино и сказал: «На, попробуй». Мне, наверное, было девять или десять, так что стартовал я поздновато. Гитара была классическая жильнострунная испанка – такая симпатичная милая дамочка. Хотя где у неё за что хвататься, я понятия не имел. И еще этот запах. Даже сейчас, открывая кофр – если в нем старая деревянная гитара, – я просто готов залезть в него и закрыться изнутри. Сам Гас был так себе гитаристом, но основы знал хорошо. Он показал мне первые проигрыши и аккорды, аппликатуру мажоров: ре, соль и ми. Он говорил: «Разучишь «Malagueña» – сможешь сыграть что угодно». Когда, наконец, я услышал от него: «Ну, кажется, приноровился», я ходил по уши довольный.
Уже после его смерти я узнал, что, оказывается, он выносил гитару и клал её на пианино только тогда, когда поджидал меня в гости. Так что, по сути, он меня специально дразнил. Думаю, он присматривался ко мне, потому что слышал, как я пою. Когда по радио звучали какие-нибудь песни, мы все начинали подпевать на разные голоса – так уж у нас было заведено. Семейка подпевал».
С тёткой Джоаной они пели дуэтом: «И конечно, как все мы, она очень любила музыку. Мы с ней увлекались пением на два голоса. Передают по радио какую угодно песню, мы говорим: «Давай попробуем». Вспоминаю, как мы пели «When Will I Be Loved» братьев Эверли».
В эти же годы Кит Ричардс пел в хоре: «Я обожал петь в хоре: ездить на автобусные экскурсии в Лондон, тебя освобождали от физики и химии, а за это я был вообще готов душу отдать. Наш хор много чего добился – жалкий провинциальный состав из Дартфорда привозил кубки и призы с конкурсов национального уровня. Хормейстера – гения, который выковал наш маленький летучий отряд из такого бесперспективного материала, – звали Джейк Клэйр. Загадочный был человек. Только через много лет я выяснил, что до нас он работал хормейстером в Оксфорде, был одним из лучших в стране. Он отстроил нас так, что мы, без дураков, стали одним из лучших хоров в стране. И он выбрал трёх лучших сопрано из того, что ему досталось. Терри, Спайк и я – мы были тремя сопрано, звёздные солисты, так сказать...
После того как хор накрылся медным тазом, мне стало вообще наплевать на учёбу. Черчение, физика, математика? Большой зевок. Потому что пусть они хоть сдохнут, вколачивая в меня алгебру, не понимаю я её, и всё тут, и не понимаю, почему должен понимать».
«Мы с Миком (Джаггером) знали друг друга, потому что одно время жили совсем рядом, в нескольких домах друг от друга, плюс немного сталкивались в школе. Позже Мик переехал с Денвер-роуд в Уилмингтон, очень уютный дартфордский пригород, а я был совсем далеко, через весь город».
«У меня остался один серьезный шрам с тех времён. Как-то рядом с дорогой выгрузили плиты для мостовой – такие большие, тяжелые, – и они лежали просто так, незацементированными. И разумеется, считая себя Суперменом, я вздумал с помощью приятеля оттащить одну из них в сторону, потому что она мешала нам играть в футбол. Когда плита упала и прищемила мне палец, а я побежал в дом к раковине, но кровь всё текла и текла. А потом мой палец зашивали. Результат по прошествии лет – и я не преувеличиваю, – вполне возможно, повлиял на мою гитарную технику, потому что палец расплющило как будто специально под медиатор.
Это происшествие, не исключено, сказалось на моем звуке. У меня появился дополнительный захват. Плюс, когда я играю перебором, это дает мне такую когтистую зацепку из-за выпирающего кусочка пальца. Так что он сплющенный и одновременно более остроконечный, и это иногда бывает кстати. И ноготь тоже не вырос обратно как надо, получился такой загнутый».
«В ту пору я впитывал массу всякой музыки, толком ничего о ней не зная. Дорис отличалась от всех – она, как и Гас, была меломаном. После конца войны, когда мне было три-четыре-пять лет, рядом со мной звучали Элла Фитцджеральд, Сара Воэн, Биг Билл Брунзи, Луи Армстронг. Я был просто открыт этому, я слушал их всех, потому что их ставила мама. И конечно, мой слух привёл бы меня туда так или иначе, но именно мама показала ему дорогу в чёрную половину города, сама того не понимая. Я ещё не разбирал, какие люди это поют: белые, чёрные или зелёные. Но по прошествии времени, если у тебя было хоть немного музыкального чутья, ты начинал ловить разницу между «Ain't That a Shame» Пэта Буна и «Ain't That a Shame» Фэтса Домино. Не то чтобы Пэт Бун как-то плохо пел – певец он был совсем недурной, – просто его версия была такой оберточной, прилизанной, а у Фэтса, наоборот, все выходило так естественно».
«Поскольку у нас очень долго не было проигрывателя, большая часть музыки доходила до нас по радио, в основном по «Би-Би-Си», – мамочка была мастерица крутить ручку настройки. В ту обойму входили несколько великих британских джазменов, какие то танцевальные оркестры с севера плюс все, кто участвовал в варьетешных программах. Реально крутые музыканты. Никаких халявщиков. Когда передавали что то хорошее, Дорис обязательно это находила. Так что я рос, а она охотилась за музыкой. И комментировала, кто хорош, а кто так себе, даже специально для меня. Она была музыкальна до мозга костей.
Я вырос под очень качественную музыку, в том числе под кусочки Моцарта и Баха на заднем плане, которые тогда мне казались слишком сложными, но я впитал и их. Фактически я был музыкальной губкой. И мне жутко нравилось смотреть на людей, которые что-то играют. Если я встречал их на улице, меня сразу тянуло к ним. Это мог быть пианист в пабе, кто угодно. Мои уши поглощали музыку ноту за нотой. Неважно, если играли нестройно, главное, здесь рождались ноты, носились ритмы и гармонии, и они начинали носиться у меня в голове».
«Кажется, первая пластинка, которую я купил, была «Long Tall Sally» Литтл Ричарда. Фантастическая вещь и сейчас, через столько лет. Хорошие записи с возрастом становятся только лучше. Но штука, которая реально меня вставила, взорвала – однажды ночью, когда я слушал «Радио Люксембург» на своем приёмничке, вместо того чтобы спать в постели, – «Heartbreak Hotel». Это был шок. Я никогда такого раньше не слышал, даже ничего похожего. Первый услышанный мной рок-н-ролл».
«Абсолютно другое исполнение, абсолютно другое звучание, лобовое, выжженное, никакой ерунды, никаких скрипочек, женских подпевок и прочих соплей – абсолютно другое. Ощущение чего то оголенного, до самых корней, которые, ты чувствовал, где то там должны были быть, но которые еще не были знакомы твоим ушам. За это я должен снять перед Элвисом шляпу. Проснувшись на следующее утро, я уже был другим человеком. Меня вдруг как захлестнуло: Бадди Холли, Эдди Кокран, Литтл Ричард, Фэтс».
«Где то в 1959 году, в мои пятнадцать, Дорис купила мне первую гитару. Я уже умел играть, когда ее заполучил, но, пока у тебя нет собственного инструмента, ты, считай, только балуешься. Вещь производства «Rosetti», стоила примерно десять фунтов. У Дорис не было кредита, чтобы купить её в рассрочку, поэтому она кого-то попросила вместо себя, и, когда тот человек перестал платить, случился крупный переполох. Для неё и Берта десять фунтов были огромной суммой.
Впрочем, без Гаса там, наверное, тоже не обошлось. Гитара была акустическая. Я начинал оттуда, откуда должен начинать любой хороший гитарист, – с акустики, с жильных струн. Перейти на проволоку всегда успеется. В любом случае электрическую гитару я себе тогда позволить не мог. Но обнаружил, что освоение этой испанки, старой трудяги, дало мне хорошую базу для всего остального».
«Я брался за гитару, как только выпадала свободная минута. Про меня тогдашнего рассказывают, что я потерял контакт с окружающим миром – я садился в угол комнаты во время вечеринки или на семейном мероприятии и без конца играл».
Сейчас в его коллекции более 3000 гитар, в том числе несколько десятков акустических.
«Элвис, конечно, меня потряс, но еще больше я балдел от Скотти Мура и остальной группы. С Рикки Нельсоном было то же самое: я покупал диск не Рикки Нельсона, я покупал диск Джеймса Бёртона (гитарист у Нельсона – прим.). Подыгрывающие составы интересовали меня не меньше, чем фронтмены. Бэнд Литтл Ричарда, который практически совпадал с бэндом Фэтса Домино, на самом деле был бэндом Дейва Бартоломью. Я был в курсе всего этого.
Меня просто впечатляла ансамблевая игра: как эти парни взаимодействовали друг с другом, их естественный драйв и абсолютно – по виду – расслабленная подача. Я чувствовал в них какую то неотразимую лёгкость. И конечно, ещё больше это относилось к бэнду Чака Берри. В любом случае для меня с самого начала дело было не только в солисте. Кроме вокала на меня должны были произвести впечатление музыканты».
С 1955 до 1959 год Кит Ричардс посещал Дартфордскую техническую школу, из которой его исключат за прогулы. В 1959-м Ричардс поступил в художественный колледж в соседнем Сидкапе и уже там понял, чем хочет заниматься всю оставшуюся жизнь.
«Я не знаю, как бы все повернулось, если бы меня не отчислили и не послали в художественный колледж. Сидкап оказался гораздо больше школой музыки, чем школой изящных искусств. В те дни он и все остальные худ.колледжи южного Лондона массово производили на свет пригородных битников, и в эту же массу предстояло влиться мне. В Сидкапе меня знали как Рикки».
«Сидкап стал приютом для местной музыкальной тусовки. Сюда заглядывал сам Уизз Джонс с прической и бородкой под Иисуса. Классный фолк гитарист, вообще классный музыкант, и, между прочим, до сих пор играет – я встречаю афиши его концертов, на них он все такой же, только безбородый. Лично мы едва знали друг друга, но в моем представлении тогда Уизз Джонс был как… не знаю – Уизззз! В смысле, этот парень уже вовсю светился на фолковой сцене, выступал в клубах – ему платили! Короче, он играл в профлиге, а мы играли в каком-то туалете.
По моему, как раз у него я перенял «Cocaine» – не нюхалово, а песню, точнее, важнейший в то время пальцевый проигрыш. Никто, кроме него, буквально никто, не умел играть этим южнокаролинским перебором. Он сам подцепил его у Джека Эллиота, но задолго до всех остальных, а Джек Эллиот – у преподобного Гэри Дэвиса в Гарлеме. Уизз Джонс был фигурой, за которой в то время следили в том числе Эрик Клэптон и Джимми Пейдж, как они говорят».
«Моя репутация в туалете была заработана исполнением «I’m Left, You’re Right, She’s Gone». Меня иногда доставали – я продолжал любить Элвиса, и Бадди Холли тоже, и окружающим было не понять, как я вообще могу быть студентом художником, въезжать в джаз и блюз и ещё что-то в этом находить. Рок-н-ролл, глянцевые фото, дурацкие костюмы – ходить в эту сторону определенно не рекомендовалось. Но для меня это была только музыка».
«Я по-прежнему иногда бывал у Гаса. К этому времени, после двух или трех лет моих занятий с гитарой, он сразу говорил: «Давай, изобрази Malagueña». Я играл, он хмыкал в ответ: «Смотри ка, освоил». А потом я начинал импровизировать, потому что «Malagueña» – гитарное упражнение, и он вскакивал: «Да нет, там все не так!» А я говорил: «Дед, ну да, но и так тоже можно». «Ну, приноровился уже».
На самом деле вначале у меня не было специального желания быть гитаристом. Гитара была просто средством – инструментом, который производит звуки. Но по ходу дела мне становилась все интересней сама игра, извлечение конкретных нот. Всему, что я знаю, я выучился с пластинок. Выучился благодаря возможности воспроизвести что-то напрямую, без всей этой кошмарной принудиловки нотной записи, без тюремной решетки тактовых черт и пяти линеек. Возможность слушать записанную музыку дала свободу массе музыкантов, которым так или иначе не повезло освоить музыкальную нотацию, таким как я».
«Играть блюз – это было похоже на побег из клетки ровненьких линеек и черточек, в которых ноты – как сгрудившиеся арестанты. Как кучка грустных физиономий. В Сидкапе на тебя обрушивалось море всякого – как часть этого невообразимого взрыва музыки, музыки как стиля жизни, любви ко всему американскому. А еще были эпохальные звуки – музыкальные скрижали, тогда услышанные в первый раз. Был Мадди. Была «Smokestack Lightnin» Хаулин Вулфа, был Лайтнин Хопкинс. И пластинка под названием «Rhythm & Blues. Vol. 1». На ней появился Бадди Гай с вещью «First Time I Met the Blues», был там и один трек Литтл Уолтера».
17 октября 1961-го Ричардс в метро пересечется с бывшим своим соседом Миком Джаггером, который зазовёт его в свою группу Little Boy Blue and the Blue Boys. Группа распалась после того, как Джаггер и Ричардс встретили Брайана Джонса, с которым они в результате организовали группу The Rolling Stones. Дальнейшее знают все.
☑ Если понравилась статья, не стесняйтесь ставить лайк и делать комментарии!
❇️ Чтобы не пропустить новое, подписывайтесь на канал.
➤Другие материалы подобного рода:
