Глава 89
На мой отчаянный крик прибежали сразу несколько медработников. Первым, поскольку оказался в соседней палате, где осматривал больного, был Данила. Увидев меня, очевидно бледную и напуганную, спросил тревожно:
– Элли, что случилось?
– Мышь! Там пробежала мышь! – я ткнула пальцем в сторону, куда удрала мелкая хвостатая дрянь.
Береговой рассмеялся.
– Такая большая девочка, а мышей боишься! – сказал он, перестав надо мной потешаться.
Я нахмурилась.
– Между прочим, Данила Алексеевич, если кто-то из пациентов увидит здесь мышь и напишет жалобу в Роспотребнадзор, нам это грозит закрытием отделения на неопределённый срок. В этом случае сам понимаешь, что будет с нашими зарплатами.
– Ну ладно, ладно, – Береговой окончательно стал серьёзным. – И каковы будут распоряжения, товарищ начальник?
– Найди её и вытряхни отсюда.
– Я, на минуточку, врач, а не мышелов.
– Данила Алексеевич, можно вас на минуту в мой кабинет? Остальным, – около нас уже целая толпа из любопытных собралась, – предлагаю немедленно вернуться к работе.
Коллеги, потихоньку переговариваясь, разбредаются. Я иду в кабинет и там, обернувшись сразу у двери и почти ткнувшись в Данилу бюстом, говорю сердито:
– Вместо того, чтобы прилюдно надо мной забавляться, ты сейчас пойдёшь и поймаешь мышь. И мне всё равно, как ты это сделаешь, доктор ты или нет. Мне и так уже надоело прикрывать другими твою пятую точку. У тебя то бабушка болеет, то тётушка при смерти, то двоюродная сестра из провинции приехала погостить. Думаешь, я не знаю, что это всё – лапша на уши?
Данила слушает, как провинившийся школьник. Опустил глаза то есть и даже покраснел. У него последние пару месяцев в самом деле проблемы с дисциплиной. Причина? Маша, конечно же. С ней мне тоже предстоит поговорить. Эти двое вошли в самый страстный период своего романа и напоминают кроликов, готовых населить Землю после вселенского потопа.
Я недавно почти застукала их в подсобке! Не сама, мне пожаловалась одна из уборщиц, что не может взять инвентарь: её каморка оказалась заперта изнутри. Когда дверь открылась, оттуда вывалилась «сладкая парочка». Халаты помяты, лица красные, волосы влажные и спутанные. Я невольно улыбнулась, видя такое, даже позавидовала немного тайком. Простила, конечно. Но теперь мне уже и другие стали жаловаться на поведение Данилы и Маши.
– Дружба дружбой, а служба – службой, – жёстко сказала я Береговому. – Передай своих пациентов кому-нибудь, сам марш ловить мышь!
– У меня смена вообще-то кончилась десять минут назад.
– Твои проблемы, – и насупливаю брови.
– Есть! – по-военному, глубоко и печально вздохнув, ответил он и выскочил из кабинета.
Я смотрела на часы и ахнула. Без четверти восемь! Быстро пошла к служебному входу, куда «Скорые» доставляют пациентов. Стоило мне оказаться в холле, как подъехала неотложка, вышли Варя с Пашей. Усталые, но счастливые.
– Она хотела остаться на церемонию награждения, но я сказал: нет, милая, операция важнее, – сказал танцор.
– Хороший ты парень, Паша, – улыбнулась я.
– Спасибо, Эллина Родионовна, – обратилась ко мне Варя.
– Какое же место вы заняли?
Ребята пожали плечами.
– Мы очень торопились, – ответили они хором, а потом притянулись друг к другу и стали целоваться.
– Ничего, у вас всё впереди, – говорю им немного смущённо и предлагаю пройти в отделение поскорее.
Через десять минут Варя поехала в хирургическое отделение в сопровождении своего Ромео, а я зашла в регистратуру и, поскольку других пациентов пока не было, стала наблюдать за действиями Данилы. Вооружившись фонариком, он пошёл в первую палату. Я следом.
– Не двигайтесь, Марина Ивановна, кажется, у вас там рыбья кость, – это Анна Геннадьевна Прохорова, наш терапевт, вооружившись эндоскопом, осматривает женщину лет 50-ти.
– Данила, выключи свет, – говорит ему.
– Не могу, я ищу Ларису.
– Здесь никого больше нет, – замечает Анна.
– Лариса – это мышь, – произносит хирург, и обе женщины инстинктивно дёргаются, резко подобрав ноги – Прохорова на стуле, Марина Ивановна на койке. Начинают нервно оглядываться.
– Мышь?! – поражается больная. – Фу! Терпеть не могу мышей!
– Лариса – мышь-мутант! – с гордостью заявляет Данила.
Я фыркаю, закрыв рот рукой. Забавно он придумал! Но тут же оказывается: Береговой вовсе не шутил.
– Лариса сбежала из лаборатории, где над ней проводили опыты. Испытывали новый препарат. Знаете, сколько она стоит? Пятьдесят тысяч рублей! – гордо объясняет Береговой так, словно сам имеет к этому отношение.
– С какой это радости? – удивляется Анна.
– С той, что она – носитель редкого мутировавшего гена, и мне в лаборатории обещали за неё тридцать тысяч, если верну живой и невредимой.
– Данила, я осматриваю пациентку, – недовольно говорит Прохорова.
– Ой! Вон она! – Марина Ивановна тычет пальцем, и я, заглянув любопытства ради, вижу, как вдоль стены крадётся мелкая белая мышка.
– Лариса, Ларисочка, радость моя, – приговаривает Данила, крадучись к мыши. В одной руке фонарик, в другой – кружка. – Дядя Береговой тебя не обидит.
В этот момент Прохорова, недовольная тем, что коллега так бестактно помешал ей работать, идёт к двери и выключает свет: он и прежде ей был не нужен, поскольку мешал осмотру.
– Эй! – возмущается Данила. – Ты зачем это?
Анна подаёт пациентке салфетку, та укладывает её на нижнюю челюсть. У терапевта в руке шпатель.
– Откройте рот пошире, – говорит она и невозмутимо продолжает осмотр.
Береговому ничего не остаётся, как недовольно покинуть помещение.
Я возвращаюсь в кабинет и… вот ужас! Часы показывают восемь вечера. Через час за мной заедет Борис, а мне ещё надо вернуться домой, принять душ, привести себя в порядок, переодеться… Срочно выключаю компьютер, собираю сумку, переодеваюсь и спешу через всё отделение. Но стоит мне оказаться у выхода, как двор оглашается рёвом сирен и освещается сине-красными огнями, – подлетает «Скорая», и фельдшеры в спешном порядке вытягивают оттуда каталку. Я, оказавшись снаружи, невольно заглядываю внутрь, и… внутри всё леденеет.
– Рома! Господи! Что случилось?! – кричу я и бросаюсь к лежащему человеку. Он без сознания, и это не кто-нибудь, а Роман Шварц! – Скорее сюда! – забегая в отделение, кричу, и на помощь срываются несколько человек из медперсонала.
Роман "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
– Что случилось?! – спрашиваю фельдшеров.
– Вызов поступил. Сказали, что какие-то хулиганы избивают человека. Мы примчались, а это оказался Роман Николаевич.
Его голова и шея зафиксированы корсетом, всё лицо в крови.
– Дыхание хорошее, – проверяю я, не обращая внимания на то, что пачкаю одежду. Какая теперь, к чёрту, разница! – Пульс тоже.
Спешно везём Романа в отделение, в первую смотровую. Перекладываем.
– Рома, всё будет хорошо! – говорю ему, заметив, как Шварц понемногу приходит в себя. – Держись, пожалуйста! Монитор, снимки шейного отдела в двух проекциях, грудной клетки, общий анализ крови, на группу крови, мочу на кровь, – диктую медсёстрам. Они у меня все умницы, запоминают с лёту.
– Пульс 120, дыхание 24, давление 100 на 60, – сообщают мне.
– Нужна маска. 15 литров кислорода.
– Надо исключить пневмоторакс, – это говорит Данила, он бросил свою охоту и присоединился к нам.
– Зрачки круглые, вялые, реакция на свет есть. Возможно, кровоизлияние.
– Сухожильные рефлексы в норме, – докладывает Береговой. – Рефлекс Бабинского отрицательный.
– Рентгенологи едут, – сообщит мне.
– Сломано несколько рёбер, – озвучиваю ещё одну неприятную «находку». – Живот болезненный. Компьютер живота, – это новое поручение. – Работаем!
На часы больше не смотрю. Мельком вспоминаю о Борисе и тут же забываю. Какое тут может быть свидание, когда друг оказался в таком положении!
Час спустя приносят снимки – результат МРТ. Мы с Данилой их изучаем.
– На томограмме всё чисто, ему повезло, – говорит он.
– Значит, остаётся только травматолог, нужна консультация насчёт кисти, – замечаю я.
Мы идём в палату, где лежит Роман. Левая рука от кисти до локтя в гипсе. Смотреть на Шварца больно: на левой стороне лица здоровенный синяк, глаз заплыл из-за гематомы. Он такой бледный, что кажется, будто много крови потерял. На самом деле это не так, мы проверили. Но как же грустно видеть друга в таком ужасном состоянии!
Осматриваю Романа.
– Пока что кома 12 баллов, – сообщаю Даниле. Это означает, что его состояние характеризуется как «глубокое оглушение».
– Знаю, – говорит он. – Ты проверяла рефлексы недавно.
– Как там капельница? Только бы не перелить.
– Я умею их ставить, – говорит Береговой.
– Ему нужно не больше 80 кубиков в час.
– Элли, посмотри на меня, – слышу в ответ и смотрю на коллегу.
– Успокойся, с ним всё будет хорошо. Ты пока лучше позвони травматологам, поторопи их.
– И то верно, – соглашаюсь и выхожу.
Но стоит мне сделать несколько шагов по коридору, как Данила высовывается из дверного проёма и зовёт:
– Элли! Он очнулся!
Спешу обратно.
– Привет, Рома, – и глажу его по голове. Только теперь вдруг заметила, какой у Шварца крупный и открытый, – такой ещё называют сократовским, – лоб. Это показатель большого ума, и так оно и есть. – Всё будет хорошо.
Он смотрит на меня вяло и спрашивает слабым голосом:
– Что случилось?
– Тебя избили, – отвечаю ему. – Но ничего страшного. Синяки, сотрясение. Сломано несколько пальцев и пястных костей. В остальном всё в порядке. Звонили уже из твоего отделения и сказали, что в субботу у тебя двойная смена, так что сильно не расслабляйся.
Последнее, конечно, шутка. Роман улыбается, и мы ему в ответ.
– Что случилось? – неожиданно спрашивает он снова.
Мы с Данилой тревожно переглядываемся.