Весьма своеобразное произведение. Я даже сказал бы, не характерное для Америки тех времен, не совсем американское, если под американским произведением подразумевать прозу действия, прозу поступка, прозу стремления к осязаемому результату.
«Великий Гэтсби», на мой взгляд, это своего рода водораздел, знаменующий достижение американской прозой состояния литературной зрелости.
Это вовсе не означает, что до Фицджеральда американская литература не приносила вкусных и ароматных плодов. Но Фицджеральд, возможно, первым из американских писателей с большой художественной силой (не смейтесь!) и выразительностью поставил в своем произведении вопрос: «Как это было?», а не «Что это было?». То есть, на первом месте для него процесс, а не результат.
Чтобы убедиться в справедливости сделанного мною вывода, достаточно прочесть две первые страницы романа: сплошное «растекание мысли (читал где-то и о другой трактовке: не мысли, а мыси, где мысь – белка на древлеславянском) по древу». Очень по-европейски.
Есть и несообразности, характерные для авторов, самонадеянно желающих казаться читателям образованными людьми. Но читатели ведь понимают, что образованность есть важная составляющая творческого процесса, но отнюдь не главная.
Привожу пример. В уста своего главного героя, от лица которого и ведется повествование, автор вкладывает следующий опус: «…Немного спустя я принял участие в Великой мировой войне – название, которое принято давать запоздалой миграции тевтонских племен». Претенциозно. И не слишком умно.
Дальше еще смешнее. Из тех же уст: «Контрнаступление (имеется ввиду общее наступление союзников на Западном фронте после вступления в Первую мировую войну США) настолько меня увлекло, что, вернувшись домой, я никак не мог найти себе покоя. Средний Запад казался мне теперь не кипучим центром мироздания, а скорее обтрепанным подолом вселенной». После чего молодой человек уезжает на Восток изучать кредитное дело.
Понятно, что какое-то время окружающий мир бережет ребенка (подростка, юношу), оставаясь для него маленьким, понятным и уютным; но, по достижении человеком определенного возраста, мир начинает стремительно расширяться и усложняться, да так, что не всякий юноша поспеет. Обидно, конечно, что нет возврата в сладкий детский мирок. Никому туда не проникнуть, как не поместиться взрослому человеку в свою школьную форму или в детскую кроватку. Чем старше становишься, тем лучше это понимаешь, и тем горше становится на душе. Но это не повод плеваться в малую родину.
В общем, вы поняли, сравнение родного гнезда с обтрепанным подолом вселенной мне не понравилось.
Вообще чувствуется, что американские писатели пишут, в первую очередь, для самих себя; сочиняют для страны подходящую по их мнению историю, и, за скудостью реальных свершений, подвигов и прочих исторических вех, сами наполняют ее содержанием, так сказать, «живой» тканью бытия, соевой плотью и чернильной кровью; тут у них и Средний Запад (очевидно, есть и Полусредний), тут у них и Восток, и какие-то неразрешимые вековые противоречия между ними; а ведь есть еще и Юг Фолкнера и других писателей-южан со своими неразрешимыми вековыми противоречиями с…, с кем, как вы полагаете? Разумеется, с Севером. Это вам не с Золотой Ордой или с Великим княжеством литовским тягаться, здесь все гораздо сложнее: Запад против Востока, Юг, соответственно, против Севера.
Если нашей истории чего-то не доставало, то мы сначала за нее додумаем, потом вспомним, что так оно и было, а потом и книжку напишем на эту тему.
Из всего сказанного выше не следует делать вывод, что «Великий Гэтсби» – книга, не заслуживающая внимания. Талантливая выдумка может быть очень приятным чтением.
Итак, наш герой, будущий специалист по кредитному делу, разочаровавшись в Среднем Западе и перебравшись на Восток, поселился в пригороде Нью-Йорка, на берегу бухточки, по соседству с роскошной виллой некоего Гэтсби, большого богача смутного происхождения.
Из произведений американских авторов нам известно, с какой щепетильностью юная американская аристократия относилась к вопросам крови. Тот факт, что ни происхождение денег Гэтсби, ни происхождение самого Гэтсби не были с точностью установлены, позволял всем его гостям, как приглашенным, так и самозванным, пользоваться его гостеприимством с несколько большей свободой, чем было принято в старинных американских домах. Попросту говоря, на его балах обстановка была совсем уж непринужденной. Сам хозяин при этом держался незаметно и никому не надоедал.
На противоположном берегу бухточки, в не менее красивом и богатом доме жили старые друзья молодого Каррауэя (это фамилия нашего героя, имя его нам еще не известно), красивая и богатая чета Бьюкененов, Том и Дэзи. Вот кстати удачное место романа: «Я не мог заглянуть в душу Дэзи, но Том, казалось мне, будет всю жизнь носиться с места на место в чуть тоскливой погоне за безвозвратно утраченной остротой ощущений футболиста». В дни студенческой юности Том хорошо играл в футбол. Американский, надо полагать.
Сад, дом с красивым фасадом и воздушными интерьерами, и, вообще, вся усадьба Бьюкененов, нарисованы вдохновенной рукой художника. Не о таком ли доме мечтал сам Фицджеральд?
Обворожительна и хозяйка дома, Дэзи Бьюкенен. Чем-то, помимо имени, напоминает героиню, или героинь Грина, нашего Грина, Гриневского. Вот, почитайте: «Лицо Дэзи, миловидное и грустное, оживляли только яркие глаза и яркий чувственный рот, но в голосе было многое, чего не могли потом забыть любившие ее мужчины, – певучая властность, негромкий призыв «услышь», отзвук веселья и радостей, только что миновавших, и веселья и радостей, ожидающих впереди». Очень похоже.
Фицджеральд любит свою героиню, всякий раз, когда он говорит о ней, находит самые проникновенные интонации, но он к ней объективен – в этом мы убеждаемся на каждой странице. Дэзи, в отличие от своего грубоватого и самодовольного мужа, весьма непростая женщина, ветренная фантазерка, и при том достаточно лживая; иногда она лжет просто ради собственного удовольствия, а иногда, применяясь к обстоятельствам.
Внутрисемейные отношения Бьюкененов далеки от идеальных. Том, похоже, по-своему, любит жену, что не мешает ему заводить связи на стороне. Причем, в известном нам случае, с женщиной, далеко уступающей Дэзи в красоте и обаянии. В чем тут дело, нам остается только гадать. Дэзи знает или догадывается об этих связях, но ее холодность к мужу объясняется, кажется, не этим.
Пьянка в квартире Миртл, любовницы Тома, в составе самого Тома, Миртл, ее сестры Кэтрин, какого-то мистера Мак-Ки и нашего героя описана весьма живо и натурально. Можно сказать, со знанием дела, хотя наш герой, если верить автору, напился всего второй раз в жизни. Или в третий.
