Испужалась Ульяна, дверь рванула. Стоит Анна, а рядом с ней Трифон с ружьём.
- Сбежал, гадёныш, - говорит Трифон.
- Кто? – не поймёт Ульяна.
- Савка, Демидов сын, за нами увязался, видать, приплатил кто.
И сдавило сердце Ульяны. Знала она, кто не пожалел деньги за такое. Неровен час сюды Зосим придёт, и тогда несдобровать Назару.
Начало истории
Предыдущая глава
Бабы бежали по лесу, чуя, как в груди огнём полыхает. Где ж видано поспеть за мальцом? Он, как пуля мимо просвистела, припустил так, что пятки сверкали. Спужать его хотел Трифон, мол, сейчас промахнулся, но в другой раз – гляди в оба. И не Анна заприметила, а охотник, оно и понятно. Токмо всё равно ушёл мальчонка.
Снова Трифон деньгу затребовал, пришлось сунуть. Растянул улыбку без зуба, в карман сразу припрятал, а они в погоню кинулись.
- Не могу больше, - качает головой Анна. Уж полвека справлять скоро, силы не те. Остановилась и Ульяна. Пострел, наверно, уж Рябого нашёл, мзду с него стребовал за новости такие.
- А чего? – волосья растрёпанные Ульяна поправляет. – Чай не любовничали, так – свиделись. За то спрос малый.
- Уж мало не покажется, - покачала головой Анна.
И сама Ульяна-то понимала, без ведома, за спиной мужа пошла. Все годы эти честна с ним, а тут стерпеть не смогла, когда вот он – рядышком есть.
Уж издали увидала Зосима и поняла: беда случится. Стоял он, буравил глазами жену, а в руке сжимал чего-то.
- Где была, - накинулся, не успела до дома добраться.
- Сам ведаешь, - отозвалась на то.
- От тебя слышать хочу!
- В дом идём, - руку к нему Ульяна тянет, - нечего на улице народ сбирать.
- Стыдишься? – зубы скалит, презреньем награждает.
- Нечего мне стыдиться, - качает Ульяна головой. – Ничего не делала, за что стыдно быть может.
- Да потому что прелюбодейка!
Ахнул народ, зашептался, кто рядом стоял.
- Не гневи Бога, да не мели того, чего не ведаешь.
- Где была?!
Хотела Ульяна мимо пройти, как хватил за руку, глядит на шею, заприметил, что бус его не хватает.
- Куды дела? Ему снесла?
- Никому не сносила, с ума не сходи. Стеряла где-то, замочек слабый был.
- И серёжки стеряла поди, которые я дарил?
Тут уж сердце в пятки ушло.
Замахнулся на неё кнутом Зосим.
- У, негодная! Позорить ещё меня будешь.
Хлестанул так, что оставил красную полосу на руке. Отшатнулась Ульяна.
- Хорош мужик, на бабу свою руку подымать, - вмешалась Анна.
- А ты, ведьма, сама вела супружницу мою к бесу! Добра не помните, за спиной моей дело паскудное творите. – И снова Ульяне. – Куды серьги дела?
- У меня они, - не дала Анна Ульяне слова. – Принесу, дай время.
Смотрит на неё Зосим недоверчиво, да и Ульяна не поймёт, чего такое Анна придумала.
- Хотела на именины себе такие, - отвечает, - Петруше показать собиралась, а вон чего приключилось. Сейчас вынесу.
И впрямь, вынесла в тряпице те самые серьги. Жалко было отдавать братьям, потому деньгами своими доложила и Трифону всунула, а это схоронила. Хотела Ульяне вернуть, да времени не было.
- В дом бегом! - жене приказал Рябой, а сам взял ружьё, что подле забора стояло, и вдоль по улице пошёл.
- Зосим! - испужалась Ульяна, к груди руки прикладывая. – Не было ничего! Христом Богом клянусь.
Да не слышит он уж, прямиком к заимке братьев идёт, и ясно, что не просто говорить собрался. Грядёт беда большая.
Уж три дня Лушка над Петром сидела, умаялась вся, сил никаких нет. Ежели б не Андрейка, хоть волком вой. И водицы принесёт, и щей согреет. А у самой Лукерьи слабость по членам разливается. Кажись, не хочет та, что Петьке наделала, с ним так просто прощаться. Пришла туманом, и густила полночи, пока Лукерья травы жгла да глаза ей застила. Отогнала теперича. Не токмо за Петра страшно да за себя, неровен час и Андрейку углядит. Слыхала от Марфы, что такие бывают, что издали могут чернотой оплетать. Упас Бог, не видела раньше, а теперича довелось.
- Что с тобой, мамка? – сидит подле ней сынок, а та тихая такая да спокойная.
- Хорошо всё, - гладит его по светлым вихрам. Так Назара напоминает, видно, что его плоть. За столько лет слюбились, хорошо ведь жили, дружно. Вон сколько сынков вышло ладных да складных, и добрых каких.
Навострил уши Андрейка.
- Идёт кто-то!
Подскочил, на крыльцо вылетел.
- Ефим! – закричал.
Положила сухую ладонь себе на лоб Лукерья, улыбнулась.
- Дождалась-таки.
Влетел в избу сынок старший, к матери сразу.
- Что стряслось?
- Отец где? – вопрошает та. – Сказать ему кой-чего надобно.
- Позже придёт, дело у него какое-то случилось. Растерялись в лесу, но одна баба сказала, будто видала его.
- Что за баба?
- В первый раз видал.
- А откуда ж знает Назара?
Глядит Лушка, а позади сына девица какая-то стоит. Сдвинула брови, приглядываясь. Не мерещится ль. Может, ведьма к ней пришла призраком?
- Видишь её? – кивает на девку.
- Настасья это, - отвечает сразу, и ничего не ясно Лукерье. Кто такая? Откуда тут? – К тебе пришла помощи просить.
- Так чего я могу? – качает головой Лушка, и видит, как поникла вся девка. Глазами хлопает. Никак издалека топала. И жалко её, и что с такой делать?
- Зачем пришла?
- Метка на ней чёрная, - ответил Гордей.
- Обдало жаром Лукерью, про такое слыхивала, да говорят, ежели сунуться, можно на себя всё перевесть. Бабы от такого многие открещиваются, никому не надобно судьбу чужую.
- Откуда ж пришла? – грустно спросила.
- Из Гореловки.
Бросила взгляд на сынков.
- Это чего вы делали там?
- Мужика в лесу встретили, домой повели. Говорил отец, будто дядька нам.
Поняла всё Лукерья, сердце от страха затрепетало. Видать, вели-то вели Петра, а потом сбёг и сюды прибился.
- А отец куда ж пошёл?
- Чего не знаю, того не знаю.
И хотелось завыть Лукерье, когда поняла она, что Назар её с сестрицей свиделся. Как представила его в объятьях Ульяны, загорелось в груди всё. Уж знала, как любит сестрицу, да столько прожито, столько воды утекло. А она так ждала, так хотела сказать ему слова заветные, что при жизни и говорить боялась.
- Обещался вернуться через пару дней, - добавил Ефим.
- Устала я что-то, - скрестила руки на груди Лукерья да в потолок смотрит. – С дороги голодные, возьмите, что осталось. Совсем сил нет.
Взгрустила Настасья, что сразу про неё не ответила ведунья, да видно ж, сама плохая. Захлопотала по хозяйству, раз нет больше бабы в доме. Накрыла на стол, накормила мужиков и самой Лукерье поднесла.
- С вами буду, пока не поправитесь, - кормит с ложки да ласковые речи говорит. – Да не потому, чтоб помогли, вижу, что нездоровится.
- Замужняя что ли? – только теперича разглядела Лукерья одну косу.
- Муж, Игнат, в избе сгорел, - кивнула Настасья. И будто казалась ей ведунья знакомой какой-то, словно она на мать свою смотрит, только немного иная она. – Марьянка хотела его себе, а он меня выбрал. А теперича ни на кого не посмотрю, судьба у меня незавидная, никому такой не пожелаю.
Поднялась с места, как докормила, на улицу выбралась посуду полоскать.
- Жениться я хочу, - вдруг произнёс Ефим, когда они вдвоём остались.
- На ней что ли? – ужаснулась Лушка.
- Загорелась в сердце любовь, что делать – не ведаю.
- Сам сказал, метка черная у ней.
- Так сними!
Легко сказать, только цену запросит метка небывалую. Жизнью.
- Ты забудь об ней лучше, не пара она тебе.
- Коли не поможешь, всё равно своё сделаю. Отец благословенье даст!
- И в кого такой упёртый?! Ладно, воды принеси да девку свою покличь, гляну, как в неё метка проелась.
Надрезала ладонь Настасье, чтоб крови пустить. Капнула кровь в воду, разошлась чёрным облаком. Покачала головой Лукерья. Сил ей надобно набраться, а не девкам помогать. Откуда на всех мощи наьраться?
Сидит Ефим, глаз не отводит от матери да Настасьи, ждёт, чего будет дальше. Как вбегает в избу Андрейка.
- Дядька очнулся!
- Кто? – сдвинул брови Ефим.
Отворяется дверь, входит Пётр, пошатываясь. Отвела ему Лукерья место неприметное, что сразу не увидали его гости. Глядит на всех мутными глазами, за голову держится.
- Так это ж тот самый, что меня чуть жизни не лишил! – говорит Ефим.
- Это дядька мой – Петя, - ахает Настасья.
Никто найти не мог, а они вон, где свиделись.
Разглядывает всех Петька, а у Лушки сердце заходится. Дядькой девка его назвала, отчего ж такое?
- Мать твою, как звать? – спрашивает у Настасьи, и та отвечает.
- Ульяна.
Продолжение здесь