В разговорах о принадлежности Набокова к пресловутому "новому роману" дошло до того, что в специальном выпуске журнала L’Arc за 1964 год, посвященном Набокову, редактор Рене Миша (René Micha) охарактеризовал Набокова как представителя "нового романа".
(продолжение, начало тут)
Это была заманчивая теория, но Набоков лаконично ответил:
«Французский новый роман на самом деле не существует, за исключением маленькой кучки пыли и пуха в загаженном голубином гнезде».
The French New Novel does not really exist apart from a little heap of dust and fluff in a fouled pigeonhole
Что касается «антиромана» Сартра, Набоков настаивал на том, что «каждый оригинальный роман является «анти-романом». Потому, что не похож ни по жанру, ни по типу на своего предшественника.
Тем не менее, отвергая категорию французского модерна, Набоков, как это ни парадоксально, испытывал, пожалуй, самое яркое восхищение одним литературным современником.
Кто бы мог подумать, Набоков восхищался основателем и теоретиком модерна.
Речь про Алэна Роб-Грийе.
В письме Моррису Бишопу Набоков назвал Роб-Грийе «величайшим французским писателем того времени». Он сказал, что Роб-Грийе был «лучшим французским писателем», которого «непостижимым образом смешивали с вместе со всякими Бюторами и Сарротами многие французские критики»
Восхищение было взаимным.
В интервью газете Le Monde в 1967 году Роб-Грийе признался, что чувствует себя родственной душой «автору «Лолиты». Но, что еще важнее, родственной душой автора выдающегося романа «Бледный огонь».
И хотя Роб-Грийе настаивал на том, что «Бледный огонь» не оказал прямого влияния на его фильм «Трансевропейский экспресс» (1966), он признал, что фильм «имеет отчасти ту же структуру.
А именно, пирамиду воображаемого.
Более того, в обмене письмами в 1967 году Набоков и Роб-Грией отдали дань уважения работам друг друга.
В письме Набокову, написанном во время чтения «Бледного огня», Роб-Грийе описал свои впечатления от романа в следующих лучезарных выражениях:
«Он еще более поразителен, чем ураганная «Лолита», который я так полюбил. Я провел празднование Нового года, освещенное туманным солнцем далекой Земблы, которое садится на зеленые холмы Аппалачей».
А Набоков ответил: «Каждый раз, когда я думаю о тебе, ребенок обходит все фонарные столбы в моем личном лабиринте».
В собственноручно написанном Набоковым черновике письма слово «esprit» вычеркнуто и вместо него выбрано «labyrinth» («личный лабиринтный»). Несомненно, подразумевается намек на роман Роба-Грийе «В лабиринте» (Dans le labyrinthe, 1959).
Оба литературных гиганта были озабочены схожими эстетическими вопросами повествования, формы романа и роли читателя.
Поэтому неудивительно, что они чувствовали себя родственными душами.
Они следили за творчеством друг друга до личной встречи в 1959 году.
И тем не менее, оба отрицали не только возможность влияния друг на друга, но и концепцию художественного влияния в целом.
Однако их интервью 1959 года дает редкую возможность взглянуть на литературный обмен между двумя светилами.
Вопрос не просто в том, повлиял ли один автор на другого.
Скорее, художественные произведения Набокова и Роб-Грийе, последовавшие вскоре за их встречей, — в частности,
- «Бледный огонь» Набокова (1962) и
- сценарий Роб-Грийе к фильму Алена Рене «Старшая Анна в Мариенбаде» (1961)
— представляют собой тексты, исследующие туманное и неуловимое понятие художественного влияния.
В странном предсказании духа своего времени они одновременно предвосхитили и драматизировали в художественной литературе важные дебаты.
Дебаты, которые в дальнейшем дадут почву критическому дискурсу на одну из важнейших тем.
