-Ну, Наррани, прилетели, вылезай, – ехидно сказала Мурчин, схватила увесистый баул, подобрала края темного плаща и лихо спрыгнула с портшеза еще до того, как сильфы его опустили на заросшую мхом ночную каменную тропку, что вела к куполообразной беседке, продуваемой всеми ветрами над живописной пропастью. Раэ бережно взял клетку с альвами, стараясь не трясти, дождался, когда сильфы все-таки приземлят портшез на камень и выбрался наружу. Плавно поднял клетку, как фонарь, чтобы не споткнуться по пути в беседку. Хоть Мурчин и исцелила Сардера, и он уже был в сознании, все равно он сидел на дне клетки неподвижно под крыльями Венисы и Морион. Видно, магия, даже целительная, не могла привести альва в душеное равновесие. Все, что сейчас Раэ мог сделать для Сардера, это как можно меньше трясти клеткой и поминутно во время полета портшеза проверять его самочувствие. Ведьма исцелила альва не просто так, а с условием, на которое Раэ поспешно согласился, потому как оно казалось теперь наименьшим из его неприятностей, которые начались после того, как он назвал свое имя. Понятное дело, что Мурчин сначала отнеслась к этому бурно, но потом быстро собралась и поняла, как действовать. Сейчас так и вовсе она была довольно весела и всю дорогу подкалывала Раэ. А тот только кусал губы и лихорадочно перебирал в уме все то, что успел нагородить Мурчин там, в той комнате с маппой, опустившись на пол из-за ослабевших ног, не видя света из-за того, что от страха потемнело в глазах. Кажется, в таком полуживом состоянии он так врал, так врал, как не врал никогда в жизни. Это уже был новый виток совершенствования во лжи.
-Ну, Наррани, - громко сказала Мурчин, четко проговаривая имя- вот мерзавка, - прошу захватить с собой еще и корзину с едой, потому как сильфов я сейчас отпущу. Нам лишние свидетели не нужны.
И ведьма двинулась к беседке, что была водружена на каменную кручу, нависавшую над пропастью, а заодно и над пологим каменным мостиком. Подход к беседке перегораживали витые кованные воротца, пересекая неудобно повернувшую тропу. Мурчин жестом распахнула ее и, усмехаясь, пропустила Раэ, в одной руке у которого была клетка с альвами, в другой корзина со снедью. Он вошел в беседку и убедился, что в ней давно никого не было: ветер намел в нее сорных листьев и травы.
Ведьма прошла в беседку и сама развязала баул, удивив Раэ самостоятельностью, и стала как-то по-хозяйски, по-женски, расстилать по лавкам пледы из баула, охорашивать беседку.
-Что? – сказала она, - нам придется пробыть тут долго. Во всяком случае, тебе, Наррани…
-Да не называй меня так, – взмолился Раэ.
-Что? Здесь никого нет, по крайней мере, пока.
-Да не люблю я это имя! Я –Фере! Меня никто никогда не звал Наррани!
-Никогда? – усмехнулась Мурчин, - да как же так? Тебе что, прозвище дали вперед имени?
-Нет, просто когда я был маленький, меня звали Нарси, - сказал Раэ, которого на самом деле в детстве взрослые звали «Рара», а ровесники до первого выпадения зубов «Лала», - а потом меня сразу начали звать Фере, и взрослое имя не понадобилось.
Так он объяснил Мурчин, почему она получила из магистрата Авы бумаги, где сплошь стояло его прозвище вплоть до метрики и почему там не стояло настоящего имени. «У охотников прозвище часто заменяет имя даже в магистратурных бумагах», - сказал ей Раэ, и ему тогда пришлось напирать на то, что он получил прозвище не после первого похода на колоссов, а очень-очень рано. Сам не помнит, с каких лет, сильно сопливый был. Мурчин пока не поверила, но под ложь не подкопалась.
-Нарси, как мило! – хихикнула она, - если б я знала, что можно тебя так звать с самого начала…
-Да не зови ты меня так! – возмутился Раэ.
-Ах, ну да, тебе ж еще надо доказать, что это твое имя. Ну, чего стоишь, как неродной? Садись на лавку, открой корзину, передай мне кубок, что ли… Ну чего ты на меня так смотришь? Сейчас просто проверим твои слова – и все.
-Да как ты мне можешь не верить?
-После того, как ты городишь ложь на ложь?
-Но сейчас-то я говорю правду! Если бы я врал, я бы представился каким угодно именем, но уж точно не тем, за которое меня могут закласть на алтарь.
-Но до этого ты ух как шустро врал про то, что Фере – это имя такое! Иногда мне кажется, что ты вообще лгать не умеешь. А иногда вскрывается твое такое ловкое вранье… но, знаешь – недостаточно ловкое, чтобы ты мог меня обманывать до бесконечности. Так что в остатке выходит, что ты, Нарра-нарра-наррани, врать не умеешь. И лучше тебе сразу говорить мне правду!
-Ага, конечно! Скажи тебе такую правду!
-А чего скрывать-то было? Вот что ты выгадал от этого?
-Любой незаконнорожденный, если он достаточно хорошо воспитан, должен скрывать свое происхождение, - сказал Раэ, - я забыл, забыл это имя. У меня – прозвище, которое мне дала моя новая семья в Цитадели, а этого имени для меня не существовало и не существует!
Там, в комнате с маппой, на полу, Раэ лгал, взяв за основу историю своего ровесника Данаэ, которого и в самом деле подбросили в Цитадель в корзине, но со всем приданым для младенца, а среди его вещей находился шелковый платочек, что говорило о том, что его матерью являлась порядочная, хоть и оступившаяся женщина, а его отцом был человек достаточно высокого происхождения, чтобы дарить возлюбленной шелковые платки. И уж конечно, как это зачастую бывало, младенцу нашлась в скорые сроки покровительница из горожанок, чей муж очень долго служил на дальних рубежах, и по этой причине она маялась бездетной. Она частенько навещала малыша, приносила игрушки и дотошно расспрашивала, как он растет. А один сердобольный знатный дворянин, пожелавший остаться неизвестным, пожертвовал на Данаэ приличную сумму на оплату кормилиц, а затем передавал по-тихому, но ежегодно. Ну, как по-тихому. Все знали, кто, сколько передает и почему так делает, но в лоб никто не говорил. В Цитадели так было не принято.
Раэ все убедительно пересказал Мурчин, заменив Данаэ на себя, а дворянина на слугу их дома Олмаров, который якобы посещал Цитадель и делал это явно по указке своего господина. Кто был этот господин – Раэ затруднялся сказать, но перечислил для правдоподобности трех своих дядьев, сыновей Армаллама и одного двоюродного брата свей матери. мол, они в разное время навещали его в Цитадели, давали деньги, покупали подарки, посматривали. В минуту страха он не боялся того, что мажет дегтем род Олмаров. Из его живых представителей он не уважал и не почитал никого из них. Продали мать, как скотину, Султарни Наура. Да и Раэ был достаточно взрослым для того, чтобы понимать, что его дядюшки далеко не святоши, а их дети от законных жен далеко не все их дети, есть и еще.
«Напрямик мне никто не сказал, кто отец, но что тут говорить… Есть в моей жизни след Олмаров, есть».
Пришлось признаться в том, что подделал святцы в Ивартане, отчего Мурчин развеселилась и даже рукоплескала. Уж этому-то она поверила.
Самым страшным поворотом во лжи был тот миг, когда Мурчин спросила о Раэ Наура-Олмаре.
-Получается, что ты внук Армаллама, и он внук Армаллама. Меня еще раньше тревожило то, что одного так легко заменили на другого. Подчас мне казалось, что ты и он – это одно и то же лицо. А то слишком много в вас совпадений.
-Его очень оскорбляло, что я незаконный, и что я его родственник. – сказал Раэ, - одно время он меня за это преследовал. Затем стал запрещать появляться у него на глазах. Я не хочу об этом вспоминать.
-Но твое имя точно не Раэ Наура-Олмар? – спросила тогда Мурчин, - а то все сходится…
-Да не мое это имя! Не я это! Я же тебе говорю – меня зовут Наррани! Был бы я Раэ, так бы и представился в такое время перед Ламмасом. А не веришь – спроси у навья, как меня зовут! Я в лесу два навьих часа пережил и с ними пообщался! Они мое имя знают!
Раэ, конечно, страшно рисковал. А ну как вужалки проболтаются Мурчин о том, с кем он был на верхушке секвойи в полночь. Но он мог только молиться, чтобы все прошло благополучно. Может, та вужалка с раздолбанным кокошником и не придет, а приползут какие-нибудь другие. Не одна же она ищет Раэ.
Мурчин выбрала для встречи с навью беседку в горах, подальше от чужих глаз.
-Так что никакой я не Наррани, - сказал Раэ, - я – Фере. От своего имени я отказался, чтобы быть сам по себе.
-Да уж, - протянула Мурчин, - если это и впрямь твое имя, то это очень хорошо, что ты его так упорно ото всех скрывал.
Она закуталась от ночного сквозняка поверх плаща в плед – в горах ближе к августу становилось прохладно, уселась на лавку и воззрилась на Раэ так, будто видела его впервые. Взгляд ее при этом потеплел. То ли она выпустила пар, то ли приберегала его для взрыва.
-Знаешь, я что подумала? Надо бы мне тебя поощрять говорить правду. Пожалуй, я тебя освобожу от занятий на Ламмас… и на мое возлежание. Ты не забыл, что у меня после праздника возлежание? Забыл, небось? Ну да, столько всего произошло, что тебе до такого важного события в моей жизни… подарок, надеюсь, не потерял? Нет? Ну, хорошо. Так вот, надеюсь, ты будешь мне благодарен за то, что я тебя так балую?
«Да мне бы пережить Ламмас, - подумал Раэ, - а там у тебя хоть возлежание, хоть валяние».
-Кстати, о благодарности, за своего венисатика ты расплатишься сейчас, - потребовала Мурчин. Раэ глянул в клетку, которую поудобнее поставил на лавку. Сардер уже ожил, выбрался из-под друзей и, довольно живо цвиркая, обсуждал с ними местность. У Раэ отлегло от сердца за своего маленького друга. Он не мог сожалеть о том, что Мурчин со смехом назвала цену за его исцеление, а Раэ по-быстрому согласился. Просила же Мурчин мелочь. Но сейчас Раэ смутился.
Ведьма поднялась с лавки, по-прежнему кутаясь в плащ и плед, подошла к Раэ.
-Балуешься ты! – сердито сказал тот, - так оно ли уж надо?
-Я цену назначила, а ты согласился. Так что не ломайся. И без всяких уверток. Так, как тогда, на Солнцеворот. И вот не надо показывать, будто ты собираешься с духом.
Раэ все же собрался, сделал шаг и неловко обнял Мурчин. Точнее, сжал между двумя руками, приблизился к ее лицу и… альвы в клетке подняли протестующий писк.
-Маленькие гаденыши! – возмутилась на них Мурчин, - а ну цыц!
Альвы тотчас притихли, прижали как один, уши к голове и осуждающе посмотрели на ведьму своими глазками-бисеринками. Раэ снова выдохнул, как собирался входить в холодную воду.
«Один поцелуй – и все, я отделаюсь», - уговаривал он себя и вновь приблизил свое лицо к лицу Мурчин.
-Ну скажи, как собака без лодки сухой на другой берег перебралась! – внезапно взвыли под кручей, на которой стояла беседка. Мурчин от неожиданности вздрогнула в бестолковых объятиях Раэ.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Неомения. Глава 84.
