Меня несказанно удивило, что выражение «выпить чайковского» входит в словари! Хоть это и словарь арго (то тесть жаргона). Мы в детстве так развлекались – фамилии известных композиторов встраивали в предложение, используя эти фамилии в значении похожих на них или однокоренных слов. Почему-то особенно доставалось композиторам – шуток с фамилиями писателей или художников я что-то не припомню.
Так вот, оказывается есть такой фольклорный жанр – целые истории, в которых фамилии композиторов употребляются в значении похожих на них или однокоренных слов. По сути, это истории-каламбуры с фамилиями композиторов. Как этот жанр по-научному называется, я не знаю (не прибаутка ли?). Есть собиратели таких произведений.
Давайте посмотрим несколько историй.
Вариант 1
Самый краткий вариант:
Паганини. – Бах! – Лист. – Шопен.
Вариант 2
Встал по Россини, протер Глазунова и пошел завтракать. Съел Мясковского, затем – Жарковского, запил Чайковским с Бизе. Но вдруг почувствовал – Пуччини. Затем – Паганини. И со Стрельниковым выскочил во Дворжак! Сел рядом с Мусоргским, сделал – Бах, затем – Дунаевского. Образовалась Могучая кучка! Ибо – Гуно! Взял Лист и подтер Шопена.
Вариант 3
Композитор Шостакович встал рано утром. Протер Глазунова, почесал Бородина. Попил Чайковского с Мясниковым и Хренниковым, надел Шуберта, Шаляпина с пером Штрауса, открыл Д. Верди и вышел на Дворжака. После Чайковского с Мясниковым и Хренниковым ему стало Паганини, он почувствовал Пуччини и быстро сел возле Мусоргского. Раздался Пукст, Бах со Свистуновым. Он сорвал Лист, покрытый Россини, вытер им Шопена, а Гуно засыпал Глинкой.
Вариант 4
Проснулся однажды римский композитор Корсаков от какого-то Шумана (как оказалось, Глюк), продрал Глазунова, почесал в Бородине. Потом выпил Чайковского с Бизе, съел Штрауса под Сметаной, закусил Хренниковым с Мясковским, и такое у него в животе Пуччини сделалось! Он понял, что Стравинский. Вскочил, накинул Шуберта и выбежал во Дворжака, чуть на Глинке не поскользнулся. Посереди Дворжака сел на Могучую Кучку Мусоргского. Бах! Брамс! – навалил Гуно. Запахло Паганини. Римский композитор Корсаков взял Листа с капельками Россини – и Скрябиным по Шопену.
Вариант 5
Сидели мы раз за Чайковским и Балакиревали. Закусывал я Бизе со Сметаной. Вдруг у меня в животе Пуччини и во двор Паганини. Я надел Шуберта, вышел во Дворжак, от ветра – Шуман. Повесил я Шуберта на Шостаковича, присел на Мусоргского – Бах, Бах. Навалил я Могучую кучку. Взял Лист, подтер Шопена. Возвращаюсь, а мне говорят: «У тебя на сапоге Глинка». Я почесал Бородина и отвечаю: «Это не Глинка, а Гуно».
Не буду все варианты, которые есть в Сети, пересказывать – они похожи. Сюжеты таких историй типичные – некто встал, поел, попил, оделся, у него заболел живот, он вышел, совершил акт дефекации и все.
Нет, один вариант еще добавлю, хоть он и очень длинный. Интересен он тем, что фамилии композиторов и названия знаменитых музыкальных произведений в нем вписаны внутрь слова и наоборот. Здесь более тонкая игра слов – сразу видно, сочинял человек образованный. Такого рода каламбуры вообще свидетельствуют о некоторой образованности их сочинителей.
У таких больших и непростых историй, как представленная ниже, конечно есть автор, но я его, извините. не знаю.
Вариант 6
В ту ночь у РИМСКОГО композитора КОРСАКОВА был МЕНДЕЛЬ-СОН. Утром проснулся от какого-то ШУМАНА, как оказалось – ГЛЮК. Протер ГЛАЗУНОВА, почесал БОРОДИНА, почистил ЗУБИЦКОГО, расправил МОКРОУСОВА, расчесал ЛЫСЕНКО, наскоро поБРИТТЕН, сел в КРЕЙСЛЕР-качалку и начал завтракать.
Поел ГРЕЧАНИНОВА с МЯСКОВСКИМ, ХАЧАпУРЯНОМ и СМЕТАНОЙ. Запил ЧАЙКОВСКИМ с БИЗЕ и ТАРТИНИ с КРЕМЕРОМ, потому что при мысли о ПРО-КОФЬ-ЕГО выворачивало. Закусил ХРЕННИКОВЫМ. Затем он решил, – А ШОС-ТАКОВИЧ собственно? – и выпил бокал ВЕНЯВСКОГО.
Вдруг у него стало в животе ПУЧЧИНИ, а на душе ПАГАНИНИ. Начался РЕБИКОВ в глазах, закружился ГОЛОВАНОВ, затрещал ЧЕРЕПНИН, а в животе наступил КОЛКЕР и РЕЗНИКОВ. Он понял, что это ТРАВИАТА! С ним произошло РИГОЛЕТТО и ПЕРГОЛЕЗИ. Он стал прыгать по комнате, как КОЗЛОВСКИЙ по АРЕНСКОМУ, а также БУЗОНИ, нещадно посылая всех на КЮИ. –-Может это ТУХМАНОВ? – подумал он.
Угомонившись, он стал терзаться: – На кой ЛЯДОВ? Зажег ЛУЧИНОК, поставил БОГОСЛОВСКОМУ СВЕШНИКОВА. – Чем же я СТРАВИНСКИЙ? – думал он. – Неужели ДЕШЕВОВ ВИННИЦКИЙ? Или соус ЧИЛЕА?
Он спешно натянул ШУБЕРТА, шитого белыми ШНИТКЕми, одел ШАЛЯПИНА с пером ШТРАУСА и через оконное РАМО вылез на ДВОРЖАКА, поскольку ключ в дВЕРДИ заКЛИБЕРНило. Там он повесил ШАЛЯПИНА и ШУБЕРТА на ШОСТАКОВИЧА. За ПЛЕТНЕВЫМ на ПАВОРОТТИ при виде КОРСАКОВА, с ВЕРЕВКИНА с ОЙ-СТРАХом сорвался и убежал ЛЮТОСЛАВСКИЙ ДОГА. Композитор было подумал: – ХАНОК!
Пошел он по РОССИНИ, ударяясь БОРТНЯНСКИМ о БЕРЕЗОВСКОГО и ПЕНДЕРЕВСКОГО. На улице дул сильный ВЕБЕР, и волосы его РАСТРЕПОВИЧ.
В голове вертелось: – Где тут ПАССАКАЛЬЯ, но так, чтоб не ПРЕЛЮДИЯх, а то КАНТАТА уже!
Шел он, пока не наткнулся на кучу ХВОРОСТОВСКОГО с ГЛИНКОЙ, посыпанную МУСОРГСКИМ. Присел, снял шТАНЕЕВА. ПУКСТ. ГУНО.
Раздался сильный БАХ со СВИСТУНОВЫМ, и вдруг образовалась МОГУЧАЯ КУЧКА. Он поморщился. – ФУГА! Сорвал ЛИСТА и поСКРЯБИН им по ШОПЕНу, уМОЦАРТ руки в ОЗЕРОВЕ. Собирался уже СвАЛЬЕРИ, но БРАМС! – Тут откуда ни возьмись ЛЕГАР. –Вот ГАЙДН! – выругался КОРСАКОВ, за что чуть не получил ПУЛЕНК в ГОЛОВАНОВА. Ему едва не пришел ХАНДОШКИН, и он решил поскорее уносить ШАХЕРЕЗАДУ с того места.
Придя домой, композитор КОРСАКОВ сел и написал СИМФОНИЮ.
