Третьей составляющей частью исторической Италии должно было остаться Папское государство с центром в Риме, но весьма урезанное. К слову и Кавура, и короля Виктора Эммануила «за всё хорошее» отлучили от церкви еще в 1855 году.
Действующий Папа – Пий IX, был очень противоречивой личностью, ему же было суждено стать последним правителем Папской области и если это государство вошло в объединенную Италию позже всех, то уж явно не благодаря указанному понтифику. Если бы не благоволение Наполеона III, постоянно оглядывающегося на своих католиков, то итальянцы «закрыли» бы вопрос с Папской областью куда раньше, чем произошло в действительности.
Королевство Обеих Сицилий также должно было присутствовать на карте обновленной Италии. А вот кто должен был там править «после», понять несколько затруднительно. «Пока» Наполеон III был готов оставить «на царстве» действующего короля Фердинанда II Бурбона, но вот «потом», имел явное желание и здесь стать последователем идей своего великого дяди. В идеале, монарх Франции хотел видеть на троне Неаполя и Сицилии после Фердинанда II вовсе не сына или иного родича последнего, а Люсьена Мюрата (1803-1878), как «полноправного» наследника павшего короля Иоахима Мюрата.
Вопрос с Люсьеном не совсем ясен, Наполеон III стал вести эту интригу еще во время Крымской войны. Главной проблемой Неаполитанских Бурбонов была их международная изоляция, они были подходящей «жертвой», за них никто бы не вступился – даже старшие родичи в Испании, впрочем, у тех и так хватало проблем.
Все же главой этой конфедерации по типу Германской (с 1815 года), должен был стать папа Римский, что соглашение о том, как будет разделена Италия, было предварительно достигнуто (позже Наполеон III, как сохранились некоторые данные обсуждал с другими лицами и более выгодные для себя перспективы, о них чуть далее). Оставалось обговорить еще кое-что.
И вот здесь Кавуру, чтобы впоследствии неожиданно для себя и своего короля выиграть партию, пришлось принести в «жертву ферзя». Под предлогом того, что в Ницце и Савойе много французов, Наполеон мягко (но дав понять, что это неизбежная цена его поддержки) настаивал на передачи Савойи, а также Ниццы, Франции. Кавуру и Виктору Эммануилу уже было известно об этом желании французов, позже они ответили согласием на этот очевидно болезненный для Савойского дома «размен» (Савойя была «колыбелью» династии), хотя Кавур в Пломбьере логическими доводами, пытался отстоять хотя бы Ниццу.
Также Наполеон III озвучил идею династического брака – пятнадцатилетней дочери Виктора Эммануила, Марии Клотильде предлагалось выйти замуж за другого кузена второго императора – принца Наполеона Жозефа, известного также как Плон-Плон (1822-1891), сына Жерома Бонапарта.
И об этом проекте французов было известно пьемонтцам; надо сказать, что здесь Наполеон III не давил: велико было желание породниться со столь древней фамилией, вот только… «товар» у вас, синьоры, на загляденье, а у нас «купец», вынуждены признать, «малость того». И молодости не первой и дурная репутация веселого холостяка (что уж говорить, сам Наполеон III не смог заключить более статусный брак, в частности, по тем же причинам).
Но граф Кавур уже лично ухватился за идею этого брака, в чем позже сумел убедить и сильно сомневающихся короля с принцессой (все ради государства и будущего Италии). Не верил премьер-министр императору французов (и правильно делал), и полагал, что брак даст дополнительные гарантии будущего реального союза.
И, пожалуй, эта женитьба, состоявшаяся чуть позже (в 1859 году), была крупным промахом графа Кавура, так как эти «дополнительные» гарантии оказались дутыми – не по Жаку савойцы выдали капюшон.
Встреча двух хитрецов завершилась, и у каждого были разные цели. Граф Кавур полагал, что Пьемонт-Сардиния, получив весь Север Италии, будет контролировать ее всю. Наполеон III, надеясь вести в сферу французского влияния центральные области, а во французском идеале вместе с Неаполем и Сицилией под его протекторатом были уже две трети итальянских земель, надеялся контролировать сам Пьемонт.
Но к счастью для итальянцев, королевству Пьемонт-Сардиния досталось куда больше выше обсуждаемого, а императору Франции – существенно меньше.
