-Ты доча не верь тому, кто говорит, что раньше-то этого дела не было! Было, ох как было, только молчали все, не сказывали всем, да кажному. Кабы бы не было, так откуда детям нарождаться?
Мы ить во всем рано выросли. Ох, помню я и справная была, ладная, кровь с молоком, не смотри, что с детства заморенная голодом. Все при мне было, и лицо, и тело что надо. Это теперь я старая, да лицо, что подошва. Тогда -то, в молодые годы красивая я была, глаз не оторвать. Парнишки раным- рано на меня заглядываться стали, вот и нагляделись.
Побаловалась, полюбилась, то с одним, то с другим. Дурное дело- оно ить не хитрое, большого ума не надо. Мамке- то до нас и дела не было, вот и жили- что хочу, то ворочу. Наворотила я делов-то, а как поняла, что тяжелая, так и смекнула, что взамуж мне надо.
Ох и лютовала мамка- то! И за космы таскала, и... Ох, что там было-то, как вспомню, так вздрогну. Думала, что совсем она меня пришибет! Она ить словно враз ожила тогда, села, где стояла, за голову схватилась, и завыла, мол как жить теперь? И глаза на людей не подымешь от стыда, кажный тыкать станет, да измываться, мол что же ты натворила- то, Верка?
Это нынче вам хорошо, и не судят, коли оступилась. Тогда время другое было, доча. Те, кто до свадьбы взрослыми делались, да науку постыдную познавали, считались порченными, тех и взамуж не брали, а коли и брали, так всю жизнь потыкали тем прошлым постыдным. У людей языки ох какие злые, без ножа зарежут.
Хорошо, что был ухажеришка у меня, шибко любил, прохода не давал. Я ему как на духу все и выложила, мол так и так, затяжелела я, коли нужна я тебе такая, так я согласная, а коли нет- так и не ходи боле, ищи себе жену другую, честную. Он как глянул на меня, к себе прижал, да так и сказал, мол жить без тебя не хочу, любую тебя приму, и забудем, что было. Родишь- вместе воспитам дитенка-то.
Мне тогда свезло, хорошо все вышло, вышла взамуж, все чин-по чину. А то, что раньше, чем надо родила- да на сколь там раньше? Тяжело ить жили, работали, что кони, никто не различал нас, что баба, что мужик- все одно. Мало кто пузо таскал, сколь положено, может от того и мерли они шибко, ребятишки-то? Да я и сама не береглась, не хотела ее рОдить. И мешки таскала, и с высоты прыгала, и в бане горячей парилась, а знать по судьбе ей надо было жить, дочушке моей.
Мужик-то мой слово сдержал, ни разу ни словом, ни делом меня не попрекнул, что не свою, чужую девку рОстит. Хоть и не нежничал шибко, но и не обижал Надьку-то.
Помню, когда бабы судачить стали, мол не твоя девка, совсем на тебя не походит, нагуляла ее Верка, он враз всем рты закрыл, сказал- как отрезал, мол моя, и точка.
А у меня, вот веришь ли-как вижу ее, Надьку , так батька ее перед глазами стоит. Погулял значит со мной, потешился, и в кусты. На чистенькой женился, да умотал с ей куда глаза глядят. Я ить ему сказала, мол ребенок во мне зародился, жениться бы нам.
До сих пор обида съедает от слов его жестоких, от ухмылки злымской. Мол почем мне знать, чей там ребенок живет в тебе? То ли со мной одним ты миловалась, Верка? Ищи дурачков в другом месте, да приплод свой на кого хошь вешай. Не женятся на таких , как ты.
Я ить сколь потом думала, что вон оно как выходит. Как грешить- так вместе. Соловьем ить поют, заливаются, такие речи сладкие сказывают, сахарные, медовые. А как свое получат, так и все, убег кавалер, поминай, как звали.
Ну да каво теперь разговоры разговаривать? Кабы сразу знать, что наперёд будет... Даром ли говорят, мол знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил. Так и у меня вышло. Дочушка моя сызмальства промытой воды не видала, только тычками да зуботычинами награждала я её, а теперь опомнилась я, спохватилась, да поздно уже. Я ить на Толяшку надеялась, один он у меня свет в окошке был, думала, что доглядит меня сынок в старости, а ща им самим всю жизнь глаз да глаз нужен был.
Сам-то гоголем у меня ходил, когда я сына родила. Что ты! Такая радость, парнишка родился! Свой, не чужой, родная кровиночка! На меня по другому глядеть стал, мол теперь совсем жена, настоящая. И семья теперь моя, не только чужой рот кормлю, а и свой имеется. Вот с той поры Надя у нас и вовсе стала, что пустое место. Есть она- да и ладно.
А я ить доча ревновала ее к Федору своёму, Надьку-то. Она, как в силу вошла, тоже ладная сделалась, все при ей, и не скажешь, что дохлая родилась. Что и говорить, красивая девка вышла.
Сам- то иной раз приголубит ее по отцовски, по головушке погладит, слово како ласковое скажет, а у меня ажно в глазах темнеет, как вижу, что тянется к нему Надя. Вот веришь ли- думки в голове такие, аж совестно иной раз становится, такое про нее думать! Совестно, а остановиться не могу. До того на душе неспокойно, что аж спать не могла. Не дочь ить она ему, мало ли что на уме у его? Мужик же. А она девка, всё при ей.
Он ее где пожалеет, где совет какой даст, а я тут же наказываю, мол не лезь к отцу, что за манера рядом с мужиком отираться, ходишь, хвостом крутишь перед им.
Сколь раз плакала Надя, мол за что ты так со мной? А вот хоть убей, глаза бы мои её не видели, и всё тут.
Она, когда с этим своим снюхалась, мне бы угомониться, да где там? Только что на цепи не посадила. Она взрослая уж была, а всё шагу ступить боялась. И как только осмелела, как только сподобилась против воли моей пойти?
Спасибо за внимание и терпение. С вами как всегда, Язва Алтайская.
Продолжение ниже