-Шибко грязно, доча? Ой, да что я спрашиваю! То ли не шибко?
-Нууу...Есть немного. Тут потолки раза на 3 белить придется, не меньше. Да и стены тоже. И уборки много, сильно запущена квартира. Давно видать не освежали?
-Ой, давно доча, давно. Дай бог памяти, сынок мой, Толяшка, весной собирался одёрнуть стены да потолки, а не успел, помер. Как схоронила его 5 лет назад, так и не касалась я этих потолков. Больно нужны они мне были? Столь лет простояли, еще столь же простоят. Так, где вижу пыль, смахну, а где не видать так и лежи она, мать её.
Толяшка- то пил у меня. Ой, шибко пил! От того и помер. Жить бы да жить ему, а вон что, всё здоровье продал за радости свои. Стены прокуренные только и остались от него, да внучок где-то есть, взрослый уже.
Старушка доверительно наклонилась к Полине, и, озираясь по сторонам, словно боясь, что кто-то неведомый ее услышит, зашептала:
-Счастье у меня, доча! Ой, счастье-то какое! Дочушка моя в гости ко мне едет! Аж с самой Москвы! Не одна, с внученькой. Видать услышал он- бабушка подняла голову к потолку, сощурила выцветшие подслеповатые глаза, блаженно улыбнулась и перекрестилась. Услышал Господь мои молитвы, доча, смилостивился надо мной, глупой. И дочушка моя смилостивилась, оттаяло сердчишко ее, раз приехать решила. Почти пол века и не была она у меня, как к отцу на похороны приехала, так больше и не была. Да и каво побыла- то! Сразу с могилок и уехала. Да я потом раз была у ей. Обидела я ее шибко, доча. Вот увижу Надюшу свою, покаюсь, прощения попрошу, а там и помирать не страшно. Зажилась я, милая. Засиделась на этом свете. Кабы знала ты, как устала я жить! Каждый день прошу его- старушка снова посмотрела в потолок, так же блаженно улыбнулась, и перекрестившись продолжила: Каждый Божий день прошу, мол прибрал бы ты меня хоть, или каво ли! Зачем живу? Кому нужна? А вот не прибирает, поди ж ты! Уж и мужа давно схоронила, и сын тама, и подруженьки почитай все ушли, одна я все толкуся по земле, да копчу небушко.
-Баба Вера, так что делать- то будем? Сколько комнат белить? Уборка нужна или нет?
-Ой, да что же это я, а? Совсем тебя заболтала, захороводила! Вишь ли, что делается! Совсем я одичала в своих стенах-то, и словом обмолвиться не с кем! Я ить и не выхожу толком, так, на лавке у подъезда косточки погрею, и то ладно. Тебе работать надо, дела делать, а я тут зубы тебе заговариваю!
Полина вздохнула, улыбнулась старушке, мол да ладно, ничего страшного. Ох уж эти бабушки! И правда, пока всю подноготную не расскажут, не выложат всё, что скопилось, что тяжким грузом в изболевшей старческой душе лежит тяжёлым камнем, не успокоятся.
-По молодости то мы все шустрые да бегучие. Все носимся, спешим куда-то. А потом глядь- и пробегали ее, жизнь- то, как вроде и не жили совсем. По молодости жить некогда, а в старости уже и незачем. Это нам, старикам спешить уж некуда. День прошел, и слава Богу. Каждый день как единый день. Молодежи сейчас трудно, ой как трудно... как глянешь на вас, бедных, аж душа кровью обливается. И нам не сладко жилось, а вам и подавно. Все деньги эти, чтоб их...
-Баб Вер...
-Ох, Полюшка! И белим все кругом, и моем ладом, чтобы не стыдно было гостей дорогих принимать. А можа помру скоро, так чтоб на том свете не ворочаться от пересудов, чтоб люди не брехали потом, что Верка засра...кой померла. Я ить раньше-то чистоплотна была, сроду спать не лягу, если чашка грязная стоит, или сор в избе. Толяшка жив был, так мы кажду пасКу кухоньку подновляли, а летом всю хату белили. И мыли да скребли с им вдвоем. А как не стало сыночка моего, так я последние глаза выплакала, совсем ослепла. Спасибо Валюшке, соседке моей, что в больницу меня утартала, починили мне глазоньки, хоть маленько вижу. Дорого возьмешь, Полюшка?
-Сейчас посчитаю, баб Вера.
-Ай, да сколь бы не взяла! Уплачу я, доча, не сомневайся. Есть деньги у меня, не тревожься даже, считай ладом.
Пока Полина оценивала фронт работы, что-то прикидывала в уме, писала в блокнотик и тыкала пальчиком в калькулятор, баба Вера снова пустилась в рассуждения.
-А я ить ажно завидую тем, кто жалится, что денег-то не хватает. Вон Валентина моя. Пластается, хлешшится, дочку тянет, на внуков тратится. А мне на кого их тратить, деньги эти? Много ли мне самой надо? Одежку не покупаю, шкафы с добрых времен ломятся, обувки старой полно. Ем только, да много ли съедаю? Старый живот-то, глазами бы все съела, а животу уже и не надо, таблетками сыт. Дочке бы помогать, да не нужна ей моя копейка. И я не нужна.
Смахнув непрошенную слезу Вера Игнатьевна снова заговорила.
У ей, у Вали-то, сынок, мальчишка, Женя, уж такой хороший вырос! Толковый мальчонка. Он сызмальства с головой был. Тоже в Москве живет. Уж я просила его Надю мою разыскать, да не надеялась, что получится. Москва- она ить вон какая большая! Сколько там таких Надюш! А сумел ведь Женечка! Нашел дочушку мою, передал от меня весточку. Я ить ушам не поверила, когда голос ее в телефоне услыхала. Думать не думала, что поговорить доведется, а она обрадовала, что на юбилей сама приедет, с дочкой своей, с внучечкой моей. У меня ведь юбилей скоро, Полюшка. 26 числа. 90 лет мне будет. Успеешь порядки- то навести? Не подведешь меня? Шибко хвалят тебя, мол честная, да исполнительная ты.
-Успею, не волнуйтесь. Все в срок сделаю.
-Ты уж не подведи меня, доча. А то стыдно-то перед Надей будет, скажет, что мать совсем из ума выжила, в грязи утонула.
Продолжение ниже
Спасибо за внимание. С вами как всегда, Язва Алтайская.