Толяшка-то, он ить добрый был, что тот телок. Жалостливый. Всех ему жалко было. Надю шибко любил, все плакал, когда я на ее ругалась, мол зачем, мамка? Не трожь Надю, она ить девчонка!
На отца шибко походил. Вылитый батька, что лицом, что телом. Ничего от меня не взял. Надька- та моя порода, чернявая, да от папки своего много взяла. А Толяшка- длинный, худой, да белёсый.
И повадки- один в один. Что Фёдор выпить был не дурак, что Толяшка. Рано пристрастился к этому делу. То с устатку, то после бани. Я бывало ворчала на Федьку, мол не наливай парнишке, мал еще, да рази слушал кто меня?
Федька-то хоть и пил, а смирный был, не дебоширил. Выпьет, и на боковую. И Толя такой же. Да и сколь ему там надо было, пива этого?
Сынок у меня хороший получился, добрый да ласковый. Хоть и жалели его, да баловали, а к труду приучен был сызмальства. Все умел сынок мой. И сварить, и постирать. И на улке все делал, и в сарае робил.
Это ить он Надьку- то надоумил, чтобы бежала она к своему милиционеру. Шибко он к ей привязан, да видать дрогнуло сердчишко у парня, шибко она маялась, сердешная.
Словно крылья у Нади выросли, когда Миша замуж ее позвал. Оказывается, не права была мама, ошиблась. Не играет с ней Миша, а всерьез относится. К ней, к Наде. И ничего она не глупая, и не страшная. И Миша ее любит! Вон, даже на переезд согласен!
Мать, едва услышав о свадьбе, словно озверела.
-Ишь ты, что удумала! Что, почесуха одолела? Замуж она собралась! А обо мне ты подумала? Я тебя рОстила, кормила, поила, а ты сейчас от меня уйти хочешь? Бросаешь меня? Тольку учить надо, стройка идёт, в дом этот сколь денег вбухали, а сколь ещё надо! Только через мой тр..п!
-Мама, но ведь время идет! У всех уже семьи, дети! Что же ты меня не отпускаешь от себя? Неужели я всю жизнь у твоих ног сидеть буду? За что ты меня так ненавидишь, словно чужая я тебе? На иных посмотришь, так они к скотине лучше относятся, чем ты ко мне! Что мне ваш дом новый, когда мне там и угла нет? Что, боялись лишнюю комнату приделать? Отец прямо сказал, что жить я там не буду, мол замуж пора! Отпусти меня, мама!
Не удержавшись, мать по привычке хотела вцепиться дочке в волосы. Совсем Вера не ожидала, что Надька, всегда покорная, бессловесная, посмеет ей дать отпор. Да Надя и сама не ожидала. Просто схватила мать за руку, взглянула ей в глаза, и сказала:
-Хватит, мама. Перестань. Уже от людей стыдно.
***
- Мы ить дом тогда сами ставили, Полюшка. Все сами, этими вот руками. Тогда дома-то каки были! Не чета нынешним! Сколь гляжу- все каво-то строят, строят, вроде и красиво, а разваливаются на ходу эти стройки. Вон, больница наша. Сколь там она простояла? И стены уж лопнули, и крыша прохудилась. Я ить рядом живу, своими глазоньками видала, как строили ее эти работнички! Что и говорить, раньше на совесть делали, а тут тащут все и всё, без стыда и без совести.
Полина смотрела на эту странную бабушку, и ей хотелось как можно быстрее закончить работу, чтобы больше никогда не встречаться с этой неприятной женщиной. Как можно вот так рассказывать о себе, перескакивая от одной темы к другой? От того, как не любила она дочь, как издевалась над ни в чем не повинной девушкой к стройке дома, от ненавистной Надьки к любимому Толику. Неужели не понимает она, что это стыдно?
Словно прочитав ее мысли, баба Вера, глянув на Полину, улыбнулась, и сказала:
-Ты однако думашь, что бабка из ума выжила, что всю поднаготну-то тебе вываливат? Сколь там мне жить осталось? 2 понедельника? Я ить доча нынче в таком возрасте, что уж и стыдиться стыдно. Не в церкву же мне идти, на исповедь! Так, мелю языком, что ни попадя, уже и сама не пойму, где правда, а где нет. Можа и приснилось все, а можа и на самом деле было? Ты работай, работай, доча, чтобы успеть.
Баба Вера, перекрестившись, улыбнулась.
-Успеем ли, Полюшка? Сколь еще дней пластаться будешь? Дочушка моя ить приедет, счастье- то какое!
-Успеем, баба Вера. Тут дня на 2 еще работы. Я в выходные приду, чтобы побыстрее закончить.
-Хорошо, Полюшка, хорошо...
Ой, доча, сколь денег мы в его вбухали, в дом этот! Сколь здоровья там оставили! Не дом вышел- сказка. Спальни большие были, светлые. Тогда ишо фундаменты не все лили, так мы нижние-то венцы на камни поставили. Таки валуны корячили, думала я, что пупки развяжутся. Сколь раз Федька спину срывал, я ить все боялась, что пополам переломится сам-то. И глину конями месили, и дранку сами колотили, и конопатили, и стены мазали. А ить правду Надька-то мне сказала, что в новом дому нет для нее спальни. Федька- то посчитал, что она, раз взрослая, то все, отрезанный ломоть. Выйдет замуж, да упорхнет из гнездышка. А коли захочет- пусть рядом строится, места-то было ой сколь! Он ить и мечтал, что рядом с нашим опосля ишо 2 дома вырастут, Надькин, да Толяшкин. Зато какая зала большая у дому нашем была, доча! С её 2 спальни бы вышло.
И то ить правда, умный был мужик, царство ему небесное. Что ей с нами, стариками сидеть, Надьке- то? Хорошо, что молчком уехала.
***
-Надя, я все решил. Давай поженимся, станем семьей жить. Не дело это, когда ты так от матери зависишь, лишний шаг ступить боишься. Хочешь- в город уедем, или тут останемся, я насовсем переведусь.
-Не пустит меня мама, Миша. Против она.
- Давай я с ней поговорю. Ну не зверь же она у тебя, в самом деле! Это она просто боится, переживает за тебя. А когда поймёт, что я с серьёзными намерениями, точно остынет, еще и на свадьбе плясать будет, точно тебе говорю!
Эх, Миша, Миша. Наивный такой. Хоть и работал в органах, а не привык ещё к тому, что иные люди от природы злыми да жестокими бывают.
Когда пришёл он к Надюше своей домой, с семьёй познакомиться, Вера его и на порог не пустила, мол ходют тут всякие, вениками своими трясут! Иди отсель, не мозоль глаза, не пара тебе Надька, не нужон ты ей!
Может, если бы Фёдор дома был, и принял бы парня, поговорил с ним, да только разве посвящали его в дела эти? С самого утра и до потемок на работе Федя был, а дома выпьет, и спать.
Надя Мишу избегала, даже разговаривать не хотела. Так стыдно было ей. И за себя, что такая она мягкотелая, тетёха, как мать ее называла, и за мать, что ведет себя так. Да что там говорить, боялась Надюшка мать, как огня. Хоть и сама уже не ребенок, а материно слово- закон, и против слова этого идти негоже.
Толя однажды спросил, мол плохо тебе, Надя? Уезжала бы ты отсюда. Мать потом отойдет, простит тебя. Я прикрою.
Он и к Мише на работу пришел, на разговор его вызвал. Краснея, запинаясь, пытался подобрать слова, такие, чтобы Миша его понял, выслушал, и не прогнал. И чтобы мать не осудил. Пусть и не права она, а все же мать, какая есть, другой нету. Поначалу стыдно было пареньку, неудобно рассказывать о том, как живет в их семье сестра его, а потом и сам не заметил Толя, как успокоился, и сам трястись перестал, и голос стал уверенным.
-Уезжайте отсюда. Вместе с Надей уезжайте. Мамка тут ей покоя не даст, а там, в городе большом не достать ей Надьку.
-Да как же я с ней уеду, когда она словно прячется от меня, видеть не хочет?
-Хочет Надя, только боится. Стыдно ей. Против матери боится пойти.
***
Как боялась Надя, что что-то пойдет не так! А ну как с работой не выйдет, не отпустят ее? Или мать что поймет? Или еще вот: Явится она в город, а Миша и не ждет ее. Что тогда делать? Куда идти?
Миша уехал раньше, работа не ждет. Начальство сказало, или переводись, или возвращайся, хватит уже прохлаждаться, все сроки вышли.
-Надюша, вот, возьми. Тут номера. Этот- домашний, а этот рабочий. Ты мне заранее скажи, когда поедешь, я тебя встречу. Вот, тут еще адрес тебе написал, если вдруг что, ты такси возьми, и поезжай по адресу, у меня мама дома, встретит.
-Миш, да как же это? Неудобно ведь! Что твоя мама скажет? Что обо мне подумает?
-Не бойся, Надя! Все будет хорошо. Ты- моя будущая жена. Приедешь- соазу поженимся. Да не бойся ты, мама у меня знаешь какая?
Продолжение ниже по ссылке
Спасибо за внимание. С вами как всегда, Язва Алтайская.