— Тимофей, ты пенсию-то где хранишь? — Александр Данилович аккуратно снял божью коровку с морщинистого тонкого пальца.
— Как где? — Тимофей Васильевич звонко хлопнул себя по бедру. — На ляжке. А ты, Шурк?
Мужчины сидели на низкой скамеечке близ палисадника. Еще с лучину назад их накрывала тень одинокой березы, а сейчас сквозь листву пробирались теплые лучи. Александр Данилович запрокинул голову, подставляя худое лицо позднему весеннему солнышку. И ответил беззаботно:
— А я свою и в глаза не видел.
— Тю! — Тимофей Васильевич выпучил глаза. — Мы с дочерью по три рубля складываемся — на сахар да на керосин — и то еле как концы с концами.
Александр Данилович ухмыльнулся в густую белую бороду:
— А на кой мне бумажки, пусть Нюрка хозяйничает. — Понизив голос, старик довольно продолжил: — Зато я утром просыпаюсь, а у меня яичко в печке. Ладно, свидимся. — Александр Данилович неторопливо поднялся и маленькими шажками устремился к дому с накренившейся, но по-прежнему надежной крышей.
По пути он не встретил ни души. В глухой деревне близ Саратовской области из семисот дворов осталось около тридцати. Молодежь в глуши не задерживалась. Уезжала на Север на заработки. Старики, которые совсем недавно были теми самыми «молодыми», теперь уходили из жизни.
Вместе с селянами умирала и деревня. Вот только ласточки по-прежнему шныряли туда-сюда, а повсюду стрекотала и жужжала оправившаяся от зимы живность. Воздух слегка горчил полынью, но стоило ветерку подняться из-за холма, как деревню накрывало резким запахом животины: в полуверсте от «Лысой горы» пасли овец.
Александр Данилович закрыл накренившуюся калитку и тщательно отер ноги перед тем, как подняться на крыльцо. В сумрачных сенях сменил калоши на мягкие тапочки, которые привезла из города внучка.
— Зинк, эдак дыру протрешь, — Александр Данилович по-доброму обратился к женщине, усердно натиравшей дощатый пол.
Та разогнулась, смахнула запястьем налипшую на лоб темную кудрявую прядку, улыбнулась:
— Я, тятенька, чистоту люблю. И дому хорошо, и мне зарядка. Мама полоть не пустила, — внучка закусила тонкую губу, — говорит, не доверяет, что как надо сделаю.
«Жалеет, — отметил про себя Александр Данилович. — Нюрка детям, пусть уже и взрослым, работу старается попроще давать».
— А Валентин что? — уже вслух добавил старик.
Он привечал Зинкиного мужа. Работящий, руки откуда надо, да и глаза добрые. За внучку сердце спокойно.
— Да с забором что-то придумывает. Какие-то опоры, палочки, дощечки. Говорит, еще лет двадцать простоит.
Александр Данилович кивнул. Двадцать — это хорошо. И здорово, что внучка приехала погостить с мужем. Сам-то Александр Данилович в свои восемьдесят восемь на работу уже не был спор. Нюрка все сама, все сама. Сильная у него дочка. Глаза серьезные-серьезные. И все молчит.
Зинка подхватила ведро да понесла выливать за дом. Помыла руки, поплескала на лицо колодезной водой, сделала глоток. Так холодно, что зубы сводит. Но все свое, родное. То, чего так не хватает в городе.
— Ну как ты? — Зина подошла к пыхтящему у забора мужу.
— Я-то как. А вот доски сгнили. Надо заменить.
— Отдохни немного. На вот, — женщина протянула мужу вареное яйцо.
Тот благодарно кивнул, кинул скорлупу в кусты, засунул угощение целиком в рот и в два жевка проглотил, возвращаясь к работе.
Зина вскинула руки:
— Валька, ну что ж ты так… варварски!
Валентин привычно не обратил внимания на ворчание жены.
— Вот мой дедушка сидит за столом. Перед ним яичко и кусочек хлебушка. Он не спеша очистит скорлупу, а потом отламывает по маленькому кусочку и хлебушком заедает. А ты? — Зина с укором смотрела на спину мужа и, поняв, что тот не собирается отвечать, буркнула в сердцах: — Ой, да ну тебя!
Днем каждый был занят своей работой. А когда стало вечереть, Александр Данилович вышел на крыльцо зажечь фонарь.
Вернулась с огорода Нюра. Чуть погодя пришли Валентин с Зинаидой. Уставшие от физической работы, они молча умылись нагревшейся за день водой из большого ведра.
Пока женщины накрывали на стол, Валентин сел на крыльцо рядом с Александром Даниловичем. Старик смотрел на темно-синее небо, где белели первые звезды.
Мужчины молчали. А потом Валентин завел беседу за городскую жизнь. Как он со своим приятелем весь день попеременно стоял в очереди за мандаринами да все боялся, что генерал его хватится. Рассказал, что жена наставляла, чтобы три рубля на водку в кармане всегда было, а то у нее начальничек все время занимал, как начиналось застолье. Вспомнил, что давеча они с Зинкой месяц на пустых щах просидели.
— Отчего-то сложная жизнь у нашего народа, — заключил погрустневший Валентин.
Александр Данилович причмокнул губами. Он, родившийся в тысяча восемьсот семьдесят восьмом, повидал разное.
— Простая, сложная… Обыкновенная у нас жизнь, — старик довольно зажмурился. — Вот я утром просыпаюсь, а у меня яичко в печке.
Автор: Саша Малетина
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
