"В соседнем Альшеевском районе, примерно в ста километрах от нас, находилась деревня Нигматуллино (она же Мәләш) с неполной средней школой, где работал и жил Мажит абый. Туда и определили меня взрослые для продолжения учёбы с нового 1936/1937 учебного года".
Продолжаю публиковать воспоминания Ашрафа Валиуллина (1924-2010), уроженца татарской деревни Старое Арсланово из Буздякского района Башкирии. Он был сыном сельского муэдзина. Начало его истории можно прочитать здесь:
Он вспоминал о своих родных, о матери, поскольку очень много времени проводил именно с ней. Отца его репрессировали в 1930 году, дом конфисковали и устроили там сельсовет. Летом 1935 года бывшего муэдзина освободили. Но в декабре 1937 году арестовали снова, обвинив в агитации против Советской власти. Работники Арслановского сельского совета накануне его ареста составили на Мирсаяфа Валиуллина справку следующего содержания:
“... Кулак (мазин). Раскулачен в 1930 году, отсидел 5 лет. Единоличник. Ведёт агитацию против Советской власти. Хлебопоставку, мясо, денежные сборы категорически отказался выполнять, заявив в сельсовете, что Советская власть всё отобрала, ограбила, больше ничего не может платить. Жена Разия – дочь муллы ...”.
На этот раз бывший муэдзин уже не вернулся. Его осудили на 10 лет лагерей. А официальную информацию о его смерти сын получил лишь в 1996 году. А за 60 лет до этого, Ашраф Валиуллин был выпускником Арслановской начальной школы и ему предстояло продолжение обучения в неполной средней школе в татарской деревни Нигматуллино (совр. Альшеевский район Башкирии).
"Поскольку в школе деревни было только 4 класса, нужно было продолжать учёбу где-то в другом месте. Предстояло через 2 месяца расставаться с родной деревней, а затем и покинуть её навсегда, как в своё время пришлось сделать это Мажит абыю и Райсе апа.
Директором Нигматуллинской средней школы был Бадиг жизняй – муж сестры моей матери Хамдия апы. Мой брат Мажит абый тоже работал в этой школе учителем по ботанике, зоологии, пению, рисованию, одновременно выполняя обязанности завуча.
У Бадиг жизяй с Хамдия апой было трое детей: мой ровесник и двоюродный брат Рафаил, мои двоюродные сёстры Наиля апа (старше меня на два года) и Ляля (младше на два года). Так я оказался рядом с родными людьми, что послужило началом близких, тёплых родственных отношений до конца жизни этих дорогих мне людей. Впервые так далеко я оказался от родной деревни, отдельно от мамы, папы, Марьям тата.
"Папа по-русски знал всего два-три слова"
Проводил меня до Мажит абыя в августе 1936 года папа. До Нигматуллино нужно было идти пешком три дня, проходя по 30-35 километров в день. Разговоров о том, чтобы ехать поездом не было. Возможно не было и денег. Даже при их наличии нам удобнее было добираться самим. Папа по-русски знал всего два-три слова, и ему невозможно было бы расспрашивать о поездах, изъясняться с кассирами и проводниками, узнавать, где и когда нужно делать пересадки. Да и всё равно нужно было идти пешком до станции Буздяк, а также от станции Раевка до Нигматуллино.
Что же касается моих познаний о русских тогда, то они были ограничены единственным словом «урыс», знакомым каждому татарину с колыбели. Куда спокойнее было идти пешком, предоставленные самим себе, по свободной тихой грунтовой дороге, не оглядываясь назад, не опасаясь быть сбитым каким-либо транспортом.
Папа тянул самодельную двухколёсную тележку с нашими нехитрыми пожитками и продуктами, а я семенил рядом. Снизу тележки была подвешена баночка со смазкой, и папа периодически смазывал железные колёса, которые, я помню, были от заброшенного плуга.
К исходу дня мы добрались до какой-то деревни. Папа объяснил, что это деревня Ивановка и живут здесь русские. Мы остановились у одного дома. К калитке вышел сам хозяин и папа с ним о чём-то говорил, наклоняя при этом голову к плечу и приложив ладонь к уху. Из всего разговора я запомнил лишь одно слово «знаком». Означало ли оно, что они где-то виделись раньше или это было предложение «будем знакомы», не знаю. «Продолжительный» разговор закончился тем, что хозяин впустил нас к себе домой, указал место в сенях, и мы расположились на полу, подстелив предложенные хозяйкой тряпки и старую одежду. От длительной однообразной ходьбы ноги мои опухли, ныли и я уснул мёртвым сном.
Рано утром, поблагодарив хозяев, мы отправились дальше. Предстояло нам, как пояснил папа, пройти ещё столько же, сколько вчера и переночевать в Давлеканово. А оттуда на послезавтра останется ещё километров тридцать и мы, Алла боерса, к вечеру будем в Нигматуллино.
Забегая вперёд, хочу сказать, что через год в августе 1937 года папа проводил меня, уже двенадцатилетнего в 6-ой класс, точно по этому маршруту с той же тележкой. В Ивановке «знаком» встретил нас более добродушно, чем в прошлом году. Слово «знаком» произносилось с улыбкой, а перед сном нам было предложено по кружке чая.
"Прожил папа на свете всего 65 лет"
Не мог я думать тогда, что прощаясь с папой у Мажит абыя, никогда больше не увижу его. По возвращению в Арсланово его арестовали, осудили по ст.58-10, 11 УК РСФСР. Постановлением тройки НКВД Баш. АССР от 6 декабря 1937 года он был заключен в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет. Ему было предъявлено обвинение в распространении среди колхозников слухов о скорой гибели советской власти.
Находясь в Душанбе, я несколько раз пытался получить хоть какие-нибудь сведения о судьбе отца. Просил сообщить, в чём его обвинили и, если его нет в живых, сообщить дату, причину смерти, место захоронения. И вместо вразумительного ответа правоохранительные органы Башкирии предпочитали отделаться канцелярской отпиской. Вот один из ответов МВД Башкирии, полученный в январе 1991 года, дословно:
«К сожалению, несмотря на тщательные поиски (?), каких-либо сведений
о судьбе вашего отца после его осуждения не обнаружено.»
Более формального, лицемерно-издевательского ответа не придумаешь!
Лишь после того, как безвинно осужденного отца реабилитировали (февраль 1996 года), удалось узнать, что папа умер 27 января 1938 года, то есть через месяц с небольшим после заключения. В полученном свидетельстве о смерти значится: причина смерти – неизвестна, место смерти – город Уфа.
Получается, что прожил папа на свете всего 65 лет. В «неизвестной» причине смерти можно не сомневаться: у папы не было зубов, а как и чем кормили там репрессированных – догадаться не трудно.
Помнится, как-то Мажит абый или Райса апа обмолвились о том, что двое сыновей папы от первого брака – Мударис и Миассар погибли в гражданскую войну, на стороне белых или красных – знает один Бог. Значит, у нас было ещё два брата! Расспрашивать подробности мне не приходилось, так как сыну репрессированного в то время лучше было об этом не знать. Мне – человеку советского времени, прошедшего все ступени коммунистического воспитания от октябрёнка, пионера, комсомольца, кандидата партии до члена КПСС.
Тем более, что чувствовал своё нахождение под негласным наблюдением осведомителей КГБ, в чём приходилось не раз убеждаться при неоднократных попытках выдвинуть меня на партийную работу по линии политотдела железной дороги, а также членом Сталинабадского Облсуда после окончания ВЮЗИ.
Словом, возвращаясь к прошлому, судьба наносила папе удар за ударом. Что может быть горше, печальнее, чем потеря сыновей и, кроме того, испытывать бесконечные репрессии, не оставившие папе возможности даже нормально уйти из жизни и быть похороненным по-человечески. Обидно и до слёз мне его жалко, общаться пришлось с ним мало, если не считать годы раннего детства. И непоправимо больно за его горькую судьбу.
Задумавшись над жестокой судьбой отца и разволновавшись, я отвлёкся от своего повествования. Вернёмся к августу 1936 года, когда мы с папой находились в пути второй день и шли от Ивановки до села Давлеканово. Переночевав в Давлеканово у знакомых, к вечеру третьего дня мы добрались до Мажит абыя в Нигматуллино, где и состоялось моё первое знакомство с Бадиг жизняй, Хамдия апа, с двоюродным братом Рафаилем и двоюродными сёстрами Наиля апа и Лялей".
Стихи на татарском о Кирове в газете "Сталинчы"
В отличие от начальной школы в Арсланово школьная жизнь в Нигматуллино была насыщена разными мероприятиями и проходила интересно. Мы активно участвовали в отрядных сборах, соревнованиях, выпуске стенгазет. Совершали походы в лес, знакомились с видами изучаемых на уроках растений непосредственно на местности. С интересом занимались в школьном музыкальном кружке, подружились с детскими книгами и журналами, сочиняли стихи.
Наверное, редко, кто из подростков под влиянием прочитанной детской литературы или по другим причинам не мечтал в своё время почувствовать себя чуть-чуть поэтом, сочинять свои стихи.
Чудом уцелевшая после пожара тетрадка тех лет сохранила более двух десятков моих детских стишков на родном языке. Написанная латинскими буквами, как тогда мы учились, они посвящены детской жизни и природе: «Морозный день», «На горке2, «На ёлке», «Отличница Диня» и такое прочее. Впрочем, выглядят они не так уж и плохо.
Некоторые из них были напечатаны в газетах: «Весна пришла» - в юношеской газете «Яшь төзүче” (Молодой строитель), Уфа, “Ты жив, Киров” – посвящены годовщине злодейского убийства С.М. Кирова была помещена в районной газете “Сталинчы” (Сталинец), (зарвавшийся скороспелый “поэт” замахнулся на политику!)".
Неизвестно, о какой именно газете "Сталинчы" идет речь в воспоминаниях Ашрафа Валиуллина, поскольку в Башкирской АССР в 1930-е годы издавались три татарские газеты под таким названием: в Чишминском, Шаранском и Илишевском районах (прим. - Л.Г.).
"Трудно себе представить, откуда находились тогда нужные слова, рифмы в то время, как сейчас при общении нелегко подобрать даже двух слов на родном языке. Где уж тут до рифм!?!"
Ашраф Валиуллин
Продолжение следует...
Автор благодарит за содействие Ильгизара Ахмедова. Рукопись воспоминаний А.М. Валиуллина хранится в семейном архиве Иштиряковых.
Читайте также: