ВТОРАЯ ЧАСТЬ.
Открыв утром глаза и не обнаружив Виктора и Бориса в палатке, быстро выскочил наружу. Оказалось, все давно проснулись, позавтракали и принялись за работу. Спустя полчаса я отправился запечатлеть труд геологов и сделать соответствующие снимки.
Признаться, мне не терпелось закончить работу, для которой я был приглашен. Скучно и нудно. Куда гораздо любопытней пройтись по забытому людьми поселку, хранящему давние секреты. Серость и уныние, что поглотили пустошь, ждали моего визита.
Боясь упустить нечто интересное, я неспешно бродил в поисках красивых ракурсов. О существовании некогда жилых избушек напоминали торчащие из земли остатки стен и печей. Домишки без окон и дверей, с обветшалыми крышами, из которых поднимались ввысь деревья. В один из таких я осмелился зайти, и взору предстали остатки былой жизни: посеревшая и сгнившая мебель в виде нар, табуреток и стола. Среди земли и хлама в щелях прогнившего пола виднелись железные кружки, миски и прочая утварь.
На краю, там, где заканчивалась пустошь и во владения землёй вступал лес, моё внимание привлёк необычного вида чёрный пригорок. Странным образом он был совершенно гол, окружённый бурьяном, словно водой, обтекающей его со всех сторон. Казалось, его возвели человеческие руки. На вершине взгромоздился деревянный восьмиконечный крест.
Я вступил на пригорок. Под ногами раздался треск и в воздух поднялся серый пепел. И в ту секунду понял: под моим ногами не что иное, как уголь и кажется, его выталкивает на поверхность сама земля. Ещё более я удивился, взяв горсть в ладонь. Теплый уголь чуть обжигал руки. «Чудно!» — поразился я.
Замешкавшись, всё таки поднялся к кресту. Оглядев его со всех сторон, обнаружил у самого подножия медную икону. Конечно, время и погодные условия отразились на её состоянии, и всё же что-то в ней привлекло меня. Сделав снимок, я убрал икону в сумку и продолжил своё дело.
Неожиданно за спиной донеслось ворчание:
— Верни, отколь взял!
Вздрогнув от неожиданности, я обернулся и заметил у пригорка маленькую сухую старушку. О, этот взгляд мне был знаком. Точно такой же, что я ощутил предыдущей ночью. Леденящий, проницательный, видящий насквозь.
— Извините! — заикаясь, пробубнил я и, краснея от стыда, вернул икону на место.
— Так-то лучше! — одобрительно покачала головой старушка и спешно направилась прочь.
— Погодите! — позвал я. — Как вас зовут?
Понимая, что это мой шанс узнать нечто интересное о здешних местах, бросился вдогонку.
— В миру Анисьей кликали, — ответила она, не сбавляя хода.
Несмотря на почтеннейший возраст, кой выдавали её седые волосы, выцветшие белесые глаза и глубокие морщины, что буквально въелись в кожу, старушка бойко шагала вперёд. Аккуратно убранные и спрятанные под платок волосы, ветхая, но чистенькая одежда придавали ей особое величие. Её прямой осанке могли бы позавидовать молодые девицы.
— Андрей, — представился я.
— Знаю, юноша, — стрельнув взглядом, заявила она.
Удивившись, спросил:
— Откуда знаете?
— Не вы ль вчера явились в Пустошь, нарушив покой?
— Неужто вы отсюда?
— Отсель!
— Мне говорили, нет здесь живых.
— А я кто, по твоему? Покойница ходячая?!
— Извините! — снова заикаясь, проговорил я. — Бабушка Анисья, я историк - краевед. Вы не могли бы оказать мне честь и немного рассказать о поселении. В здешних местах кроме вас ещё люди живут?
— Люди? — вопросительно вскинув брови, уточнила она и тихо добавила: — Нелюди разве, что при жизни людьми были!
Оторопев от услышанного, я замер на месте, как вкопанный. Отойдя поодаль, она остановилась и, обернувшись, крикнула:
— Ну что застыл, как истукан? Пойдем, поговорим, ежели разговор склеится!
Пробираясь сквозь заросли кустарников, разбросанные по пустоши, сгнившие и развалившиеся избы, мы оказались у серой лачуги, которая того и гляди угрожала обрушиться на наши головы. И как это я не приметил её ранее, ведь к ней вела тропинка, которая свидетельствовала о жизни. Несмотря не замшелый и неказистый вид снаружи, внутри оказалось чисто и уютно. Старенькая кровать, табурет и стол оказались единственной мебелью избы. В лачуге, вдоль низеньких потолков висели пучки трав, сушились грибы и ягоды. Восточный угол укрощал домашний иконостас, занавешенный белой с вышитыми узорами шторой. Я решился приоткрыть завесы, дабы сделать фотографию, как Анисья сердито процедила:
— Руки прочь! Ишь чего удумал. Ежели от сторонних глаз спрятано, так и нечего глазеть!
Пришлось очередной раз извиниться. И, дабы не навлечь на себя гнев хозяйки, решил не заниматься самоуправством и впредь спрашивать разрешения:
— Бабушка Анисья, нельзя ли вас сфотографировать?
— Нельзя! — отчеканила она.
Следом достала с дальней полки металлическую кружку, смахнула пыль тряпкой, налила ароматный красный отвар и протянула мне:
— На вот, угощайся! С лесными ягодами. Здоровье твоё поправит.
Не имея возможности отказаться, я учтиво сделал несколько глотков терпкого напитка. Достав из сумки блокнот и ручку, приготовился слушать и конспектировать сказанное старушкой.
Её голос зазвучал откуда-то издалека, а выпитый отвар вдруг затуманил разум. С каждым словом старой Анисьи перед глазами рисовались картины настолько реалистичные, а порою и жуткие, что меня бросало в озноб. Они возникали в моём воображении, унося и вовлекая далеко в прошлое, делая из меня невольного очевидца тех ужасающих событий.
