Предыдущую статью мы закончили переходом от индейской войны в североамериканских штатах к России, отметив при этом, что вооружение российской императорской армии по сложившейся недоброй традиции ковалось не «во глубине сибирских руд» русскими мастерами-умельцами, вобравших в себя весь тысячелетний опыт изготовления овеянного славой отечественного оружия, а как всегда — где-то далеко за бугром и совсем по ненашенским лекалам…
Увы, именно так оно всё и обстояло, вследствие чего мы не можем найти на страницах военной истории ни одной русской фамилии, по своему вкладу в развитие стрелкового дела сопоставимую с именами Кольта, Смит-Вессона или Винчестера (обращаю внимание — здесь речь идёт лишь о девятнадцатом столетии, двадцатый век не захватывая). Оговорюсь сразу — уж вряд ли найдется находящийся в здравом уме человек, который упрекнёт в отсутствии патриотизма автора данной статьи, являющегося по роду, мировоззрению и образу жизни природным донским казаком, неоднократно делом доказавшим свою более чем патриотическую жизненную позицию.
Поверьте, мне бы очень хотелось сейчас пропеть осанну славному российскому оружию позапрошлого века, но, увы… не могу, ибо были тогда у нас с вооружением очень серьёзные проблемы. Проблемы порой фатальные, которые потом, вследствие укоренившей дурной чисто рассейской традиции, упорно замалчивались — с тем, чтобы потом, по прошествии некоторого времени, опять с хрустом «наступить на те же грабли».Потому и призываю я сегодня поговорить откровенно.
Итак, девятнадцатое столетие. Век, в начале которого разодетые в яркую и очень красивую форму гренадёры и даже мушкетёры (они порой ещё так и назывались), вооружённые теми же самими кремневыми и гладкоствольными (а какими еще?) ружьями, как и сто, и двести лет назад, стояли в шеренгах и целились в друг друга вдоль столов, мало обращая внимания на прицельные мушки, потому как главным для них было просто слаженно дать залп приблизительно в сторону неприятеля, опосля успеть перезарядиться и дать второй. При этом в конце того же столетия поля сражений уже насквозь прошивались свинцовыми струями пулемётных команд, заставляя вжиматься в землю облачённые в защитные хаки стрелковые цепи, солдаты которых смотрели на противника уже не вдоль стволов, а в прорези математически точно рассчитанных целиков, установленных на добротно сконструированные магазинные винтовки. Винтовки, которые благодаря недавно изобретённому бездымному пороху стреляли теперь без дыма, дальнобойно, да ещё и достаточно быстро, сводя всю перезарядку к закладыванию обоймы в магазин и к передёргиванию затвора.
Россия начала века с его гренадёрами и мушкетерами… Наполеон вчистую разгромлен и русские боевые знамена навеки овеяны славой. При этом оружием российской победы являлись два основных ружья, одним из которых было (слава тебе, Господи!) русское 7-линейное пехотное ружьё образца 1808 года, а вторым… Энфилд образца 1802 года. И если первое изготовлялось в Туле и Ижевске, представляя собой практически ту же самую русскую «фузею», которую из Голландии завёз ещё Пётр Первый, то второе ничто иное как знаменитая английская «Браун Бесс», которую ради толерантности (или чего-то ещё такого) в официальных российских документах скромно именовали по заводу изготовителю, находящемуся в британском г. Энфилд.
Было этих «энфилдов» в русской армии около 90 тысяч стволов (напомним, что под Бородино армия Кутузова всего насчитывала порядка 120 тысяч человек), так что выводы о том, много это или мало, делайте сами.
Кроме вышеперечисленных наличествовали ещё и австрийские модели числом тоже вовсе не малым — в 24 тысячи штук, а также наши отечественные и крайне разномастные ружья, хранившиеся на складах ещё с екатерининских, а то и с петровских времён. В результате, в вооружённых силах империи официально действовало аж 28 (!?) ружейных калибров, варьируясь от 12,7 до 21,91 миллиметров.
Но несмотря на всю эту разномастность «узурпатора Буонапарте» мы всё равно победили, да и вообще были в первой четверти девятнадцатого столетия, то, что называется «на высоте», снисходительно поглядывая на всякие изобретательства англосаксов в сфере стрелкового дела, потому как знамо дело, «англичане ружья кирпичом не чистють», а мы хоть и чистим, но всё равно «завсегда усих победимши есмь!».
Не сказать, что мы не заметили появление в Европе капсюльных ружей. Заметили, но отнеслись к этому с привычной прохладцей. Мол, мало ли чего там эти немчуры опять понапридумывали, тем паче, что мы в это время непрерывно вели войны и всякие мелкие войнушки, которые всенепременно и крайне убедительно выигрывали, привычно высекая на полях сражений искру в русских стволах проверенными веками (но, правда, так и не ставшими от того более надёжными) ударно-кремневыми замками. Так чего было нам особо напрягаться из-за всяких там немчурских ухищрений…
Вот мы и не напрягались, тем не менее в 1839 году в России был учреждён «Комитет по улучшению штуцеров и ружей», который всё-таки признал преимущества капсюльного оружия перед кремневым и принял решение переделать оное «по французскому образцу». Переделку организовывали не спеша, и только через пять лет, в 1844 году она вошла в фазу активных действий, начав массовое переоборудование ударно-кремниевых замков в капсюльные.
И вот тут-то вдруг и оказалось, что все наши ружья мало того, что разнокалиберны, так они ещё и в рамках какого-либо отдельно взятого номенклатурного калибра по диаметру ствола на практике (даже при наличии единого калибра!) могут достаточно существенно разниться, и с этим надо было что-то делать.
Ну, раз надо, значит сделаем! Чай, не впервой! И решение было принято чисто по-нашенски. Все ружья взяли, да и… рассверлили до максимально возможного, тем самым всех и вся уравняв. И рассверлили не до общепринятого калибра в 7 линий (напомним, что тогда у нас калибры измерялись в «линиях», представляющих собой десятую часть дюйма, равную 2.54 мм), а в 7 линий «с гаком», то есть, до 7.1, что равнялось 18.03 мм.
И пусть вот таким нестандартным способом, но комитет унификацию калибров всё-таки осуществил, а также вполне успешно организовал переделку кремневых замков на капсюльные. В результате появилось «русское ударное ружьё образца 1845 года калибра 7.1 линии». Но именно ружьё! То есть, никаких тебе нарезов, пуль «минье» и прочего…
Нельзя сказать, что властью облечённые не понимали все возрастающую роль нарезного оружия — конечно же, понимали. Но дальше приобретения бельгийских штуцеров (их у нас называли «литтихскими») дело не пошло. Приобрели 20 тысяч штук и раздали в войска «застрельщикам» (лучшим стрелкам), из планового расчёта по 16 штук на эскадрон или роту. То есть, теоретически нарезное оружие в войсках как бы и существовало, тем самым формируя ощущение (а также давая повод докладывать на высочайшее имя) о том, что армия «идёт в ногу со временем», но поскольку процент «бельгиек» был крайне невелик, то какую-либо серьёзную ставку на них (например, выстраивание соответствующей тактики боя) делать было никак невозможно, ибо весь остальной личный состав оставался вооружённым не нарезным ружьём. Хорошо, если ружьём образца 1845 года, а не более ранним.
Вот только «наши» не были бы «нашими», если бы на этом успокоились. Может особого толка в нарезном оружии ещё и не видели, но ведь интересно же… И вот один из гвардейских тренеров-инструкторов по тому направлению, которое через век назовут «снайперским делом» (а тогда его должность называли «учитель цельной стрельбы»), с не совсем русской фамилией Гартунг, но с чисто русской смекалкой, как-то взял обычное российское драгунское ружьё (потому как оно размером покороче — примерно, как и штуцер будет), да и высверлил в нём на свой лад нарезы по образцу литтихского штуцера. Получилось ничуть не хуже, и при этом в несколько раз дешевле, плюс ко всему в «драгунках» отечественных у нас недостатка явно не ощущалось — сверли не хочу, тем самым повышая долю нарезного оружия в войсках.
Но и на этом «наши» не остановились. Другой «русский Кулибин» стрелкового дела по фамилии Куликовский подумал-подумал, да и модернизировал штатную для литтихского штуцера бельгийскую пулю с двумя «ушками» (которыми она в нарезы входила), превратив её из круглой в коническую и тем самым значительно повысив её баллистические свойства. Ну, а раз так, то бельгийцы с их «литтихом» отошли на второй план, потому как для недавно изобретенного штуцера Гартунга (это который он из «драгунки» высверлил) новая пуля Куликовского пришлась как раз впору.
Жаль только то, что всё это происходило уже в середине века, когда, к примеру, на американском континенте уже вовсю грохотали кольты, а на более близком от России, но не становившегося от того более дружественным Туманном Альбионе, уже заканчивалось перевооружение английской армии теми же самыми кольтами (хотя там и свои револьверы Адамсы были не хуже), а также винтовками Энфилда нового образца. И вооружались британцы энфилдами не только капсюльными (это уже само собой), но ещё и нарезными, а потому отлично бьющими почти на километр. То есть, совсем не такими, которые ещё в эпоху Наполеона, являясь природными «Браун Бессами» и замаскировавшись под нейтральное и малоизвестное в России название «Энфилд», были завезены к нам, а потом, будучи в общем числе подлежащего переделке арсенала рассверленными до 7.1 линии, превратились в «русское ружьё 1845 года». Ключевым словом здесь является именно слово «ружьё» со всеми вытекающими из этого «гладкоствольными» (читай, «не меткими» и «не дальнобойными») и потому совсем не весёлыми для нас последствиями.
Продолжение следует...
Владимир Ерашов
ст. Старочеркасская, Россия
