Денис Романцов поговорил с Михаилом Шлаеном, полвека проработавшим спортивным репортером
Михаил Шлаен пришел в журналистику в середине шестидесятых – сначала на радио, а потом в «Красную звезду»: встречал в Москве Мохаммеда Али и Франца Беккенбауэра, навещал Валерия Харламова после первой аварии, считался талисманом Александра Гомельского, участвовал в назначении тренеров в футбольный ЦСКА и работал на велогонке в сотне километров от Чернобыля.
- Как вы встретились с Мохаммедом Али?
– Он прилетел в Москву с женой в июне 1978 года – по приглашению Спорткомитета и при участии нашего посла в США Добрынина. Среди тех, кто встречал его в «Шереметьево», был наш боксер Виктор Агеев. По перебитому носу Али сразу распознал в Агееве коллегу и изобразил несколько ударов. Виктор не был к такому готов, не успел увернуться и пропустил удар в подбородок. Агеев завелся, двинул Али в челюсть, тоже как бы шутя, и Мохаммед предложил: «Давай к нам на профессиональный ринг». Из аэропорта Али повезли к Юрию Никулину, в цирк на Цветном бульваре. Мне удалось проникнуть в ледовый дворец ЦСКА, где Али потом проводил показательные поединки – билетов туда не продавали, пускали только по пригласительным. Провести эти бои предложил сам Али, потому что немного заскучал во время своей поездки по Союзу. До этого его водили по экскурсиям, банкетам и высоким кабинетам – например, Брежнев подарил Мохаммеду свои часы.
– И что было во дворце ЦСКА?
– Перед Москвой Али возили в Узбекистан и, видимо, щедро покормили – он выглядел тяжеловато и пропустил несколько чувствительных ударов от Петра Заева, одного из наших ведущих тяжеловесов. Потом Али побился с Евгением Горстковым и Игорем Высоцким, а у раздевалки мне посчастливилось взять у него интервью. «Мне было тяжело, – сказал Али, – я знал, что русские боксеры хороши, но не предполагал, что настолько». Второй раз я встретил Али на сиднейской Олимпиаде. Решил напомнить ему про московские гастроли, только подошел, и на меня надели наручники полицейские, которые его сопровождали. Я объяснил, что работаю журналистом и хочу задать пару вопросов, но Али был уже не в том состоянии здоровья, чтобы давать интервью. Только поднял большой палец, услышав слово «Москва».
– Как вы стартовали в журналистике?
– Моим первым газетным заданием был репортаж с хоккейного матча ЦСКА – «Автомобилист». Мне, находившемуся на испытательном сроке, выделили целый подвал на четвертой полосе «Красной звезды», попросили написать что-то радостное перед Новым 1969 годом, а тут такое дело: ЦСКА проиграл 0:6. Наутро меня вызвал главный редактор: «Все так и было, как вы написали? Болельщики и правда жутко свистели?» – «Конечно». Оказалось, какой-то военный начальник нажаловался: «Где откопали этого писаку? Как можно долбать ЦСКА, гордость армии?» А потом редактору позвонил Анатолий Тарасов: «Пришлите завтра этого парня на нашу тренировку». Тарасов сказал, что ему понравилась моя смелость, и меня оставили в газете.
Когда Тарасов возглавил футбольный ЦСКА, я поехал на его первый матч в Ворошиловград. Утром встретил Анатолия Владимировича у входа в гостиницу «Октябрьская»: «Нас тут вчера каким-то говном накормили, – жаловался он, – я одному начальнику всыпал, и теперь у нас на столе и красная икорка, и черная – только играй». На тренировках Тарасов брал складной стул и устраивался на нем, как на троне, в центре поля. Командовал Маношину, своему помощнику: «Шепни Плахетко, чтоб не халтурил, а то побежит пять кругов с Кузнецовым на плечах. У меня Харламов в Кудепсте Рагулина в гору тащил».
– С Харламовым вы тоже встречались?
– Да, я приехал на интервью к хирургу Андрею Сельцовскому вскоре после того, как в конце мая 1976-го Валерий врезался в столб, избегая столкновения со встречной машиной. «Разбитую голень собирали по частям, – рассказывал мне Сельцовский. – Слишком много было осколков». Я напросился в палату к Харламову. Он с улыбкой пожаловался: «Вчера навещали родные: сестра, родители, жена – принесли гору фруктов. А мне же нельзя переедать, надо держать вес». Рядом с кроватью Харламова я увидел гантели и эспандер. «Вы там напишите, что я обязательно вернусь, рано меня списывать», – попросил Валерий.
«Когда Харламов натягивал коньки, мы еле сдерживали слезы»
– Ваша первая командировка?
– Не первая, но одна из – Ташкент, золотой матч чемпионата СССР-1970 ЦСКА – «Динамо». С коллегой из «Советского спорта» Олегом Кучеренко, болельщиком «Динамо», накупили лакомств для ужина на Алайском базаре, чтоб отметить вечером победу одной из команд. Тот матч я смотрел с тренерской скамейки ЦСКА, куда меня пустил тренер Валентин Николаев. Счет – 0:0, завтра – переигровка, так что ничью победу мы с Кучеренко не отмечали, а позвали на ужин легендарного вратаря послевоенного «Динамо» Алексея Хомича, которого не пустили в гостиничный ресторан. Сказали: «Куда ломишься? Здесь футболисты ужинают». В 1970-м Хомич работал фоторепортером еженедельника «Футбол-Хоккей».
– Что было после победы ЦСКА?
– Николаев звал Бескова, тренера «Динамо», присоединиться к банкету на базе отдыха совета министров Узбекистана, но тот отказался и увел своих игроков – хотя плова с лагманом наготовили и на них тоже. Бесков был очень зол, ведь победный гол забил жених его дочери, Владимир Федотов. Володя мне признался, что Бесков потом больше месяца с ним не разговаривал. В той же беседе я рассказал Федотову, когда увидел его впервые. В начале пятидесятых, под трамплином на Ленинских горах, где тренировалась команда лейтенантов ЦДКА, а сыну Григория Федотова разрешали пинать мяч за воротами Никанорова.
– На журналиста вы ведь не учились?
– Нет, образование у меня техническое. Начинал я инженером на оборонном предприятии, но в отпуске в Крыму подружился с Володей Володкиным, фоторепортером «Правды», и рассказал ему о своей любви к спорту. В Москве, на чемпионате мира по конькам, Володкин представил меня своему коллеге из «Советского спорта» Борису Светланову. «Давай-ка с нами в Домжур – обмоем золото Косичкина», – предложил Светланов при знакомстве. (Виктор Косичкин, олимпийский чемпион Скво-Велли, выиграл тогда в Москве в старых норвежских коньках довоенного производства. После победы его на руках принесли в ложу Брежнева, где Косичкин попросил разрешения жениться на чешке Гане Бартошевой). За столиком в Домжуре Володкин рассказал мне, что Светланов во время ленинградской блокады помогал на своем мотоцикле прокладывать Дорогу жизни через Ладожское озеро.
– Где война застала вас?
– В городе Владимир-Волынский, на границе Польши и Украины, где служил мой отец, командир саперной роты. Когда начались бомбежки, нас и несколько других семей посадили в грузовую машину и повезли в Коростень, а оттуда в Сталинград и Ростовскую область (в Москву было не прорваться). Людей эвакуировали на двух товарняках. Наш проскочил, а следующий разбомбили. В Ростовской области я заболел тяжелой формой дифтерии, еле выжил. Из-за наступления немцев на Кавказ нас перебросили в Грузию, где мы провели три года, общаясь с отцом только через письма. Он написал сорок одно письмо – храню их до сих пор. Вот это, например – от 22 июня 1942-го.
«Мои дорогие Сонюся и Мишенька!!! Как сейчас помню, как ровно в 4 часа утра начался обстрел, и ты, Сонюся, меня будишь и говоришь, что это стреляют, а я еще ответил спросонья, наверное, учеба, а потом поднялся, в окно посмотрел на границу, и видно было зарево, а через час снаряд оторвал угол у дома около магазина, что впереди нас, до него было метров 20-25. Ты помнишь, как все думали, что это какой-то инцидент, а это оказалась самая настоящая война и ей вот уже год. Обо всем остальном тяжело вспоминать. Не тужи, будем только живы, уничтожим этого злейшего врага человечества и у нас снова все будет».
Михаил Шлаен с женой, писательницей Ольгой Приходченко
– Вы писали, что ваш дед дослужился до замминистра вооружения.
– Да, в войну он курировал производство оружия для нужд армии и эвакуировал заводы на Восток. С бабушкой он познакомился в Забайкалье, где они партизанили во время Гражданской войны. Из-за тяжелой контузии и других военных тягот своих детей у них не было, и всю любовь они подарили племяннику, моему отцу. Дед долго работал главным механиком на ЗиСе (нынешнем ЗиЛе), Бабушка с ужасом вспоминала: в их прихожей стоял телефон – прямая связь с Кремлем. Однажды он зазвонил, трубку взяла домработница Мария. «Мне Барсукова (фамилия деда), – донеслось из трубки, – это Берия». – «Какая Берия? Иван Антонович еще спит... Ой, извините».
– Чем закончилось?
– Тогда пронесло. Дед объяснил, что это домработница, она хорошо готовит щи и пирожки, а Берия напросился на ужин. Эту историю я услышал только после смерти деда. Тогда же узнал, почему в начале сороковых он вернулся из санатория с больными ногами. Оказалось, не в санатории он был, а в тюрьме, где ему перебили ноги и ребра. Перед нападением фашистов арестовали военного министра Ванникова и многих его сослуживцев, среди которых был и мой дед Иван Антонович. В июле 1941-го его вывели из камеры и долго-долго вели по коридорам. Он уж был уверен, что на расстрел, а ему дали чистое белье, полотенце и костюм, в котором арестовали. Он позвонил домой: «Отдохнул хорошо. Возвращаюсь».
– Невероятно.
– Дед не дожил до шестидесяти. Оторвался тромб, когда ехал с дачи в министерство. На той даче в Быкове он провел только три сезона. После его смерти бабушка подарила участок государству под детский дом – говорит, такова была воля деда. Я пошел по его стопам, но, еще служа инженером, в свободное время стал подрабатывать в детской радиопередаче про спорт – ездил по разным соревнованиям, брал интервью у Ирины Родниной, Елены Вайцеховской и других будущих чемпионок. А одно из первых интервью мне удалось сделать с актрисой Клаудией Кардинале.
– Как это получилось?
– Клаудиа приехала в Москву на кинофестиваль вскоре после съемок фильма Калатозова «Красная палатка», где она играла с Шоном Коннери и Никитой Михалковым. Интервью мне устроила моя знакомая, переводчица с итальянского. Кардинале рассказала, что в юности жила с родителями в Тунисе и успешно занималась плаванием, выигрывала какие-то африканские чемпионаты, но вернувшись в Италию – переключилась на баскетбол. Объяснила: в бассейне-то она все время в воде и в резиновой шапочке, а в баскетбольном зале – накрашенная и причесанная, да и зрителей-мужчин больше.
– А у вас какие отношения с баскетболом?
– Теплые. Александр Яковлевич Гомельский, узнав, что я сидел на скамейке запасных ЦСКА в золотом матче футбольного чемпионата-1970, позвал меня в 71-м в Тбилиси – на переигровку финала с питерским «Спартаком». Кошачий бросок Сергея Белова на последней секунде принес победу ЦСКА, и на обратном пути Гомельский поцеловал меня по-отцовски: «Ты наш талисман!» В том же году ЦСКА обыграл в финале Кубка чемпионов итальянский «Иньис», но Гомельский руководил командой по телефону: после третьего места на чемпионате мира в Любляне он на несколько лет стал невыездным.
– Чем Гомельский запомнился в общении?
– Юмором. Позвонил ему как-то в декабре, с Рождеством поздравить, а он мне: «Михей, а почему не с Ханукой? Ты чего, меня из иудеев в католики перевел?» В 2003-м перед игрой своего ЦСКА с «Динамо», где президентом был его брат Евгений Яковлевич, Гомельский сказал: «Матч еще не начался, а «Динамо» уже ведет 2:1 – мало им Женьки, еще и тренера из Тель-Авива взяли, Цви Шерфа».
– Да, неплохая шутка.
– А еще был случай – правда, не очень смешной. В 1973-м, во время Универсиады, Гомельский провел меня на засекреченную игру со сборной Израиля. Израильской делегации для Советского Союза как бы не существовало, но сборная этой страны участвовала в соревнованиях. Даже сам Гомельский не знал, где и во сколько мы играем с Израилем. В итоге матч упрятали в тренировочный зал ЦСКА, куда пустили только чиновников и роту солдат. На сиднейской Олимпиаде Гомельский мне рассказал: в эвакуации он научился пахать, пасти коров, запрягать лошадей. После войны ему предлагали стать председателем колхоза, и он уж был готов согласиться, но в ленинградском топографическом училище набирали баскетбольную команду, и это его заинтересовало сильнее.
– Чья биография так же поразила?
– Валентина Валентинова. С нашим великим диктором мы регулярно здоровались в «Лужниках», а разговорились только на футбольном Кубке Первого канала. Оказалось, он коренной сибиряк. Отца, рядового инженера, расстреляли в тридцать восьмом. Мать увезла Валентина во Владивосток, жили в каком-то бараке у военно-морского училища. Туда он и поступил после школы. Должен был стать командиром эсминца, но попал под хрущевское сокращение, устроился на радио в Хабаровске, а потом туда приехал московский балет на льду. Их директор прибежал на радио: «Помогите, нужен объявляющий!» Валентинов отработал с ледовыми балетом все гастроли, и его увезли в Москву.
– Кто из коллег восхищал юмором подобно Гомельскому?
– Юрий Ильич Ваньят из «Труда». Когда я только пришел в журналистику, для меня он был богом. Однажды перед Мемориалом братьев Знаменских мы с Юрием Ильичем сидели на пляже. Увидели приближающегося Валентина Лукича Сыча, замглавы Спорткомитета. «Ну все, сейчас начнет нотации читать», – спрогнозировал Ваньят. И правда – Сыч подошел и стал объяснять нам, как правильно писать газетные заметки. Ваньят слушал его, слушал и вдруг вскипел: «Лукич, ну раскрой глаза! Столько прекрасных женщин вокруг, а ты о чем?»
– Вы ведь не только интервьюировали спортсменов, но и сопровождали в России иностранцев?
– Да, я стал помощником одного из руководителей Госкомспорта, не порывая связи с редакцией. В 1985 году наша страна принимала молодежный чемпионат мира, и со сборной Саудовской Аравии в Тбилиси, где играли команды группы B, прилетел принц из Эр-Рияда, который привязался к нам со своей прихотью: в его коллекции машин не хватало только ЗИЛа и он готов был купить его за любые деньги. Я бегом к Колоскову, начальнику управления футбола: «Что делать? Принц не шутит, обещает миллион долларов» – «Звони в Москву. Мы в Тбилиси этот вопрос не решим». Я позвонил, запрос принца передали в Минторг, но там слишком долго устанавливали цену, а Саудовская Аравия проиграла Бразилии и вылетела с турнира, хотя была дана негласная команда удерживать их подольше – уж больно щедро их делегация (принца сопровождала свита из тридцати человек) гуляла в гостиничном ресторане.
– Как вышло, что вы привели в ЦСКА Павла Садырина?
– Не только Садырина, но и его предшественника. В 1984-м ЦСКА остался без тренера, а я все-таки неравнодушен к команде – подумал, чего б не позвать Морозова. Такой великий тренер, а работает вторым у Лобановского в Киеве. Пришел с этой идеей к Колоскову, а он: «Почему бы и нет. Но бери это на себя, это же твой любимый клуб». С его подачи я обратился к начальнику ЦСКА, бывшему боксеру Юрию Блудову – он посоветовался со своим руководством и сказал мне: добро, езжай в Ленинград, где живет Морозов, прощупывай почву. В буфете после первой тренировки в ЦСКА Морозов мне сказал: «Вот уж не думал, что буду здесь работать. Колосков мне сообщил, что всю эту кашу заварили вы. Если каша геркулесовая, то я ее люблю». В конце последнего сезона Морозова в ЦСКА его команда играла с «Зенитом», с которым боролась за выживание. Сыграли 1:1, ЦСКА вылетел, а «Зенит» остался. Морозов – мне: «Скажи завтра Колоскову, как нас сплавили». А через год я узнал, что тренер «Зенит» Садырин конфликтует с игроками и начал прощупывать почву через его друга, журналиста Виталия Гузикова. «Точно не пойдет. Прикипел он к Ленинграду. Тесть-полковник – все, что связывает его с армией», – сказал Гузиков. – «Ты все же спроси», – предложил я. Через три года Садырин сделал ЦСКА чемпионом страны, а Гузиков стал пресс-атташе и селекционером ЦСКА (В 1992-м ему велели привезти из Новороссийска Романа Орещука, а он по пути заехал в Краснодар и договорился о переходе Дмитрия Хохлова).
«По перебитому носу Али сразу распознал в Агееве коллегу и изобразил несколько ударов»
– Что еще пережили в Госкомспорте?
– Месяцев через девять молодежного чемпионата мира в Тбилиси отправили меня в Киев – помогать в организации Велогонки мира, восточноевропейского аналога Тур де Франс. Это был Первомай 1986 года. Чудесная солнечная погода, все цвело да благоухало, но, когда я начал опускать стекло в такси, шофер зашипел: «Если своей жизни не жалко, хоть мою поберегите». У гостиницы меня встретил великий велосипедист Виктор Вершинин, главный организатор гонки: «Беги за кагором. Скажешь, что с велогонки и назовешь пароль». – «Да я не пью вино» – «Придется. Врачи велят». Продавщица в магазине удивила еще сильнее: «Кагор кончился. Берите водку. Хотя нет, она только для иностранцев». В зоне старта около киевской консерватории я узнал, что радиационный фон в городе превышал норму в пятьсот раз.
– Почему после Чернобыля велогонку не отменили?
– Видимо, слишком много денег в нее вложили, слишком долго добивались, что она прошла в нашей стране. К тому же, это Европа, куда поплыли зараженные облака, кричала о радиации, а у нас-то – тишина. Мне и самому нельзя было никому рассказывать об аварии. В те дни я возвращался в гостиницу и заметил на перекрестке улиц Жилянской и Красноармейской свою тетю, жену маминого брата, но не подошел к ней – правду сказать не мог, а врать не хотел.
– И как та велогонка стартовала?
– Без праздника, тревожно. Только накануне старта в велогонке согласились участвовать финны – без них не набиралось необходимого количества участников. Было непривычно мало журналистов и уж тем более руководителей страны. Министр спорта ГДР Эвальд прилетел только в день старта, произнес несколько приветственных слов и сразу назад в аэропорт. Фоторепортер ТАСС Валерий Зуфаров перед велогонкой облетел на вертолете атомную станцию – через десять лет его, здорового, энергичного мужчины, не стало: говорят, из последствий Чернобыля. Поезд, которым я возвращался из Киева в Москву, был переполнен – в мое купе набилось человек десять. Михаил Бака, председатель Спорткомитета Украины, просил: «Помоги моей семье добраться до Ярославля». В Москве приехавших из Киева встречали автобусы, развозившие их по другим вокзалам.
– Вам было страшно тогда в Киеве?
– Тогда – точно нет, страх пришел потом, когда стал осознавать масштабы катастрофы. Через много лет у меня начались проблемы со здоровьем, из-за которых пришлось лечь в реабилитационный центр «Медики – Чернобылю» в Евпатории.
– Крымский футболист Александр Ткаченко после завершения карьеры написал четырнадцать книг стихов. Из ваших знакомых спортсменов кто-то ушел в искусство?
– Сразу вспоминаю Виктора Лисицкого, потрясающего гимнаста. В шестидесятые взял пять олимпийских медалей, семь раз стал чемпионом Европы, его фирменный элемент на перекладине до сих пор называют «перелетом Лисицкого». Так вот, поработав тренером, Виктор уже после шестидесяти окунулся в живопись, даже сменил Москву на Серпухов. Спортом он не ограничивается: у него есть картины «Дерущиеся пастухи», «Цирковые акробаты», «Фауст» и «Ангел-хранитель». Он называет себя наивным художником, потому что профессионал рисует глазом, а Виктор – сердцем и душой. При этом Лисицкий уже выставлялся в Центральном доме художника, Манеже и Музее современного искусства.
– В книге «Годы, как птицы» вы описали командировку в Варшаву на чемпионат мира по тяжелой атлетике, где польский коллега сводил вас на стриптиз в Дворец культуры и науки. Той поездкой ваши отношения с тяжелой атлетикой не ограничились?
– Конечно, нет. Как-то раз американские телевизионщики во главе с режиссером Эрикой Эльбаум попросили помочь им со съемкой фильма о Василии Алексееве, нашем знаменитом тяжелоатлете, двукратном олимпийском чемпионе. Василий Иванович встретил нашу делегацию по пути с рынка в тапочках на босу ногу и с четырьмя арбузами в авоськах. Перед интервью Алексеев велел американцам как следует отобедать – его жена Олимпиада Ивановна накрыла шикарный стол. А потом Алексеев увез американцев на свою дачу, где парил в бане, лично хлестал веником, окунал в Дон и кормил ухой собственного приготовления. Под конец Василий Иванович, конечно, поднял каждого из американцев. Те остались в восторге: до Алексеева мы с ними снимали одну нашу знаменитую гимнастку, так она за целый день нам даже чаю не предложила.
– Правда, что на чемпионате мира-2006 вы брали интервью у Беккенбауэра?
– Да, но короткое, кроме меня хватало охотников. Я напомнил Беккенбауэру, как сопровождал его в гости к Льву Яшину, он сразу это вспомнил и сказал, что Яшин – человек необычайной душевной щедрости. Еще признался, что хранит дома томик стихов Пушкина. После интервью я ехал в одном купе с Володей Маслаченко. Он вдруг: «Хочешь историю, которую я еще никому не рассказывал? В 1958-м приезжал в Гамбург с «Локомотивом». Четыре игры – четыре победы. Шеф одного из немецких клубов позвал на переговоры, через переводчицу назвал сумму, я отнекиваюсь – мол, не могу я уехать. Он подумал, что я торгуюсь, и протянул пять марок: «Допишите сколько хотите нулей».
– Необычная история.
– А еще мы с комментатором Григорием Твалтвадзе пообщались с двумя шестидесятилетними мужчинами из Ташкента, которые приехали в Германию на велосипедах через Казахстан, Россию, Белоруссию и Польшу. Добирались четыре месяца. В дороге их ограбили, сперли деньги, спальные мешки и один из велосипедов, но они все равно доковыляли до Мюнхена и сфотографировались с Оливером Каном. Изначальной идеей было нарядить Кана в узбекский халат и тюбетейку, но в дороге украли и их.
