Бывает, что не спится, хоть убей. В часах неторопливый скарабей куда-то катит круглые минуты. Окном из ночи вырезан квадрат. И звёзды в сотни ватт или карат над старой крышей старого зануды.
Когда он был моложе и стройней, в своей великосеверной стране, где граждане не склонны к сантиментам, работал неплохим часовщиком. На развалюхе с маленьким флажком, как заводной, мотался по клиентам, в сердцах ругая пробки на мосту. Ещё практиковал условный стук: два длинных, три коротких, снова длинный. И, пачкая ботинками паркет, сутулился, протягивал пакет с какой-нибудь исчезнувшей былиной, забытой сказкой, полной чепухой. Поскольку часовщик. И неплохой. Плюс человек, какая ж тут интрига. Для видящих в любые времена смертей гораздо больше, чем одна, для слышащих гораздо больше крика.
Не брал презренных денег часовщик , хотя давали, ведь особый шик в подобном расточительстве. В довесок предоставлялся гарантийный срок. И многие пытались, чтобы впрок, чтоб счастья в каждый временной отрезок. Заказывали сказкам паспарту.
А часовщик приподнимал картуз, приглаживал взлохмаченные патлы и уезжал. У дальней АЗС сворачивал в Будильниковый Лес, поверь — в нём куковали даже дятлы. Там непременно доставал улов: улыбку, смех, цепочку добрых слов, рисунок, оказавшийся крылатым. Напольные часы гудели: свой. Ужасный древний ящер часовой довольно ухмылялся циферблатом, и хвост его пружинил, как батут. И каждый знал: уже не пропадут истории болтливых шестерёнок, дрожащих стрелок, звонкой мишуры. Давай, готово, принимай дары: легенды деловых китайских джонок, рождение вселенной детских книг, причины, по которым бил родник на кухне, где король готовил ужин, медвежий сон, что подсмотрел карел.
Но постепенно часовщик старел, стал близорук, ворчлив, не очень нужен себе, зато лоялен к мелюзге. Зато теперь к прекрасному брюзге, пытаясь (тщетно) избежать огласки, Будильниковый Лес приходит сам, и треплет старика по волосам, и тикает, рассказывая сказки.
Арт: Яцек Йерка (Jacek Yerka)
