Станислав всегда любил жену. Но в последнее время внутри него поселилось какое-то странное, необъяснимое чувство, и Стас все чаще и чаще ловил себя на навязчивой мысли, что раньше он любил совсем другую женщину, непохожую на ту, что была с ним рядом. Лара, его жена, была тяжело больна, и прогнозы врачей были неутешительны. Они, словно торговцы на базаре, предлагали свою цену - год, три, а кто-то, более щедрый, давал пять или десять. Но Лара угасала на глазах. Коварный рак, зародившийся в ее груди, полз по всему телу, как отвратительный червь. Глядя на лицо Лары, было сложно поверить, что еще год назад оно было молодым и красивым. Теперь его избороздили глубокие старческие морщины, глазницы были похожи на глубокие темные колодцы, на дне которых тускло блестели усталые слезящиеся глаза. Лара все реже и реже вставала с постели и узнавала о том, что творилось в мире, стране и даже родном городе через газеты, радио и телевидение. Иногда новости ей приносил Стас; он садился возле постели Лары в свое любимое продавленное кресло и, монотонно раскачиваясь, говорил ей о том, что творилось за стенами дома. Но Стасу не особо нравилось беседовать с женой; Лара часто и нетерпеливо перебивала его, перескакивала с темы на тему, будто торопилась сказать что-то важное, или вовсе погружалась в воспоминания о прошлом, о тех днях, когда была счастлива. О днях, которые ушли без возврата. Лара вспоминала свое детство, проведенное в маленьком курортном городке, больше напоминавшем большую деревню, где все друг друга знали; вспоминала своих покойных родителей, которых до сих пор любила и говорила о них так, будто они все еще были живы. Лара хранила эти воспоминания в своем сердце и оберегала их, как мать оберегает свое новорожденное дитя, никому не показывая его во избежание сглаза. И только мужу, своему любимому и милому Стасу она доверяла их и делилась с ними, несмотря на то, что Стас уже давно от них устал.
- А помнишь нашу поездку во Францию, в Париж, - говорила Лара о своем, пожалуй, самом приятном воспоминании. - Как там было прекрасно! Как здорово было пить кофе в том маленьком ресторанчике на Елисейских полях. А тот уличный музыкант, который играл на скрипке возле самой Эйфелевой башни, помнишь его? Кажется, он был слепой или глухой, но как здорово играл!
- По-моему, ты слишком переоцениваешь этот Париж, - скептически отвечал ей Стас. - Город как город, ничего особенного. У нас есть места не хуже. И к тому же, куда дешевле. Ты наверное забыла, как в Париже нас едва не ограбили.
- Но ведь не ограбили же, - улыбалась Лара. - У нас тогда и брать-то было нечего, все деньги были в гостинице. Зато как здорово ты напугал тех парней своим пневматическим пистолетом! Какие у них были лица, когда ты достал его! Ты был похож на киногероя.
Лара всегда восхищалась своим мужем и гордилась даже самыми незначительными его успехами, хотя ни внешне, ни внутренне Стас не представлял из себя ничего особенного. Это был худощавый, нескладный мужчина, больше похожий на подростка-акселерата, немногословный, немного грубоватый и эгоистичный. Стас не любил детей или, вернее будет сказать, боялся ответственности, которую влекло за собой их появление, поэтому Лара была вынуждена принять его позицию и не рожать. После знакомства с Ларой Стас порядком преобразился: вместо привычного дурацкого ежика он отрастил густую шевелюру, которые зачесывал назад; записался в спортзал и набрал мышечную массу, а так же пересмотрел свой гардероб и избавился от мешковатых вещей, заменив их дорогими и элегантными. Но несмотря на это, все знакомые Лары искренне недоумевали, как такая эффектная красотка как она связала свою жизнь с таким неказистым парнем, как Стас.
- Просто я люблю его, вот и все, - отвечала Лара на набивший оскомину вопрос. - Сердцу ведь не прикажешь.
Да, Ларе были не нужны другие мужчины. От недостатка их внимания она никогда не страдала, и всегда имела возможность выбирать лучшее из хорошего. И по воле судьбы этим лучшим почему-то оказался Стас - обыкновенный программист из небольшой фирмы.
***
Лара чувствовала приближение смерти. Порой ее холодное дыхание было все ближе и ближе, так что Ларе начинало казаться, что ее время уже пришло, но потом дыхание вдруг исчезало вовсе, сменяясь теплым весенним ветерком. Смерть играла с ней в прятки, развлекалась, грозила пальцем, скрываясь в темном углу или за деревьями, что росли за окнами дома. Вопреки распространенным представлениям о смерти, рисующим ее уродливым скелетом с железной косой в руке, Лара представляла ее по-своему. Для нее она была высокой и прекрасной ледяной девой, за которой следуют пронизывающие ветра и вьюги. Лара верила, что однажды эта дева придет за ней и заберет в свое царство, в котором нет ни боли, ни слез, ни любви, ни надежды, ни отчаяния, а есть только бескрайние, сверкающие миллиардами маленьких бриллиантов снега и ледяные горы, упирающиеся в облака. Когда-то давно, еще до болезни, Лара посетила выставку картин Рериха, и именно эта ледяная отчужденность, отображенная на них, и стала основой ее представлений о смерти. Но Лара вовсе не хотела умирать и попадать в это безмолвное царство. Где-то в самой глубине ее сердца все еще теплилась надежда - маленькая, словно спичечная головка, надежда на то, что болезнь отступит, и все будет как раньше. Эта надежда, похожая на крошечного светлячка, освещала Ларе безрадостный путь через жизнь, и она шла за ней, как лунатик, пытаясь оторваться от преследующей ее смерти. Но никто, кроме самой Лары не верил в то, что она выздоровеет. Даже Стас. Надежда на это давно покинула его. Сложно сказать, когда именно это произошло, да впрочем, и не нужно. Стас всегда был далеким от иллюзий реалистом, и потому высказываемые вслух надежды жены выслушивал с горьким скептицизмом. Он понимал, что на свете не существует ни чудодейственных лекарств, способных излечить страшную болезнь, не существует и каких-либо людей, изгоняющих недуг волшебным образом через наложение рук, заклинания или заговоры. Стас не верил даже в Бога, хотя напрямую никогда не отрицал его существования. Он был уверен, что Богу нет до него никакого дела, и платил ему той же монетой.
- Это расплата за мой грех, - вздыхала Лара, не глядя на мужа. Особой религиозностью она тоже не отличалась, но временами ей все же казалось, что в мире существует нечто такое, что не поддается человеческой логике. - Нужно было родить ребенка, когда была возможность. Пусть бы он даже был больным или слабым, это неважно. Теперь возможность упущена, я умираю, и после меня не останется ничего, кроме земляного бугорка на кладбище.
Всегда, когда жена говорила об этом, Стаса невольно передергивало. Он и сам жалел о том, что не позволил Ларе стать матерью. Только теперь, когда она была одной ногой на том свете, он наконец понял, что для нее это было важно.
- Это не правда, - возражал он, взяв ее за руку. - Ребенок бы ничего не изменил. Твоя болезнь... просто все так получилось. Наверное, это судьба. Хотя, кто знает, может все еще образуется. Ты родишь ребенка, девочку или мальчика, а может, сразу двух или трех. Они вырастут, и ты увидишь, как они пойдут в школу, а потом повзрослеют и сами станут родителями. Нужно просто верить...
Сам Стас не верил в то, что говорит. Он просто утешал жену, говоря то, что она хотела услышать, только и всего. В такие моменты он ненавидел себя за эту примитивную и слащавую ложь, которая сама по себе лилась из его уст. Лара же искренне любила эти мечты, и погружалась в них, блаженно закрыв глаза.
- Да-да, все наладится, - мурлыкала она, поднося руку мужа к лицу. - Все будет хорошо... Все как у других... Мы справимся... вместе... ты и я...
Разомлев от этих призрачных, как пустынный мираж грез, она засыпала, а Стас еще долго сидел возле нее и разглядывал бледное, без единой кровинки лицо жены. В нем смутно улавливались очертания той прежней Лары, которую он когда-то любил. Устав сидеть, он поднимался и целовал жену в лоб и губы, а потом выходил на балкон и к*рил, глядя на шумевший внизу город. Он жил своей жизнью; городу не было дела до того, что в одной из квартир умирает совсем еще молодая женщина, а ее муж не находит себе места, считая дни и часы до рокового часа.
Стас мысленно проклинал город за его черствость и слепоту, плевал и швырял в него окурки, а после уходил в свою комнату и зашторивал окна. Он не хотел никого и ничего видеть.
***
Ближе к осени Стас перевез жену за город, в ее старый родительский дом. Он полагал, что свежий воздух и умиротворенная атмосфера тихого и сонного поселка пойдет ей на пользу, да и сам был не прочь отдохнуть от набившей оскомину городской суеты. Лара была уже совсем слаба; она почти не поднималась с постели и передвигалась только с помощью двух тросточек, так что Стасу пришлось раздобыть для нее инвалидное кресло. Уход за женой сильно измучил его; Стас мало ел и спал, а в редкие минуты отдыха, когда ему удавалось ненадолго забыться, его мучили кошмары. Прошлое и будущее смешивалось в них, как в каком-то безумном калейдоскопе. Стасу снились то кончина жены, то их свадьба, то все это вместе. Пытаясь как-то абстрагироваться от этих мучительных снов, Стас старался проводить меньше времени с Ларой, всерьез полагая, что именно она вытягивает из него все жизненные соки. Он редко появлялся дома, то задерживаясь на работе, то гуляя по городу, то собираясь с друзьями и коллегами. Именно в одно из таких собраний он познакомился с Кариной - сестрой своего очень хорошего друга, которая тут же положила глаз на Стаса. Сначала это были просто прозрачные намеки, затем короткие, как бы случайные встречи и, наконец, вполне осмысленные и полные страсти свидания. Стас с каждым днем все больше и больше отдалялся от жены, и обладавшая врожденной проницательностью Лара догадывалась о том, что у мужа кто-то есть. Догадывалась и молчала. Она боялась оборвать последние ниточки, которые связывали их, и которые с каждой минутой становились все тоньше и тоньше. Теперь они больше напоминали еле заметные осенние паутинки.
Однажды, вернувшись из города после очередных малоприятных процедур, Лара сидела на веранде и пила горячий чай. Терапия сделала свое дело, и женщина чувствовала себя немного лучше, но встать из своей инвалидной коляски и немного прогуляться по окрестностям она все равно не могла. Лара любовалась пожелтевшими деревьями, которые росли в саду. Когда-то давно, когда она была еще совсем маленькой, все эти яблони, вишни и сливы еще саженцами привез с рынка и высадил ее отец. Лара уже не помнила, в каком году это было; кажется, это был конец восьмидесятых или самое начало девяностых. Тогда папа Лары владел стареньким «москвичом», который постоянно ломался и требовал замены разных запчастей, и который папа любил, несмотря на все неприятности. Багажник «москвича» был всегда забит разными полезными разностями: инструментами, коробками с рассадой, какими-то старыми книжками и газетами. На этом дребезжащем на каждой кочке автомобиле папа почти каждые выходные вывозил семью за город, на большую дачу, а потом и вовсе увез к морю, где Лара прожила до своего совершеннолетия. Теперь, глядя на эти пышные, украшенные осенним золотом деревья, Лара полностью переместилась в прошлое и теперь мчалась в «москвиче» по лесной дороге, слушая восторженные отзывы отца о недавно обнаруженном им грибном месте. Потом, будто очнувшись от долгого тяжелого сна Лара посмотрела на мужа, сгребавшего в кучу упавшие листья и улыбнулась.
- Посиди со мной, - тихо попросила она.
- Мне некогда, - раздраженно ответил Стас.
Он на короткий миг повернулся к жене и наградил ее сердитым взглядом. Лара же продолжала смотреть на него и следила за каждым его движением, будто желая что-то сказать, но никак не решаясь на это.
- У тебя появилась другая? - наконец произнесла она.
Стас застыл словно изваяние. Каким-то чудом удержав в руках грабли, он медленно отставил их к стене сарая и долго молчал.
- Какая тебе разница? - спросил он, не поворачиваясь. - Не все ли равно? Ты ведь...
- ...больна и скоро умрешь, - закончила за него Лара с улыбкой на устах. - А ты еще так молод, и тебе так хочется тепла, которого я больше не могу тебе дать. Все правильно, Стас.
Стас резко и сильно ударил кулаком по доске, разбив костяшки в кровь. Зубы его мелко стучали, каждый мускул в теле был напряжен до предела. Сунув окровавленную руку в карман, Стас нащупал ключи от машины и медленно побрел к ней, пошатываясь, словно пьяный матрос.
- Куда ты? - слабо окликнула его Лара.
- К любовнице, - нехотя ответил ей Стас. - К теплу.
Пискнула сигнализация. Стас судорожно отпер дверь и забрался за руль. Наспех перебинтовав руку, он завел двигатель и выехал со двора на улицу. Успев в последний момент взглянуть в зеркало заднего вида, он увидел, что Лара как будто смотрит на него и улыбается. Быстро встряхнув головой, Стас опустил взгляд и перевел его на дорогу. Внутри него росло и ширилось какое-то темное и странное, если не сказать страшное, предчувствие. Но думать о плохом Стасу совершенно не хотелось.
После ухода мужа Лара посидела еще немного, допила давно остывший и ставший безвкусным чай и, не без труда поднявшись, ушла в дом. Тихий туманный вечер опускался на поселок, и в свете заходящего солнца все деревья казались еще более желтыми, чем были на самом деле. Не включая света, Лара прошла на кухню, где находилась большая газовая плита, подключенная к баллону с пропаном. Медленно, будто лаская ручки, она открыла все три комфорки, вдохнула сладковато пахнущий газ. Потом, отбросив в сторону надоевшие тросточки, добралась до подоконника, который был все еще залит малиновым закатным сиянием. На нем лежала стопка чистых белых листов и пара карандашей; выдернув из стопки один лист и немного помусолив карандаш, Лара принялась что-то бегло писать. Пальцы ее дрожали, карандаш монотонно постукивал по пластику подоконника, и буквы получались неровными, даже квадратными. Лару это совершенно не заботило. Покончив с написанием, она сложила лист в бумажный самолетик и, открыв окно, запустила его в воздух. Самолетик медленно перелетел через весь двор и застрял в кустах сирени, росших по ту сторону забора. Улыбнувшись и помахав ему рукой, Лара торопливо захлопнула окно.
Газ тем временем медленно, но неумолимо распространялся по всему дому. Его невидимые, сладко пахнущие щупальца выползли из кухни в коридор, и направились в гостиную и спальню, где находилась Лара. Она сидела у окна, слушая старый, приятно потрескивавший радиоприемник и смотрела, как солнце медленно опускается за линию горизонта, прячась на ночлег. Белый, словно вата, туман затянул почти все вокруг, и сквозь него уже не было видно ни деревьев, ни старых, давно покинутых хозяевами домов, ни шумной дороги, с которой ветер доносил отголоски ревущих моторов. Из радиоприемника лилась тихая мелодия; приятный женский голос о чем-то пел по-французски и Лара, прикрыв глаза, слушала его, медленно покачивая головой в такт мелодии. Песня напоминала ей о путешествии в Париж, которое теперь казалось сказочным сном. Не дожидаясь, пока закончится эта приятная, сладко терзающая сердце композиция, Лара дотянулась до забытой мужем сигаретной пачки, что лежала на подоконники и вытащила из нее сигарету. Медленно и с наслаждением сделала первую затяжку. Не привыкший к крепкому табаку организм Лары тут же расслабился, голова слабо закружилась. Не открывая глаз, Лара затянулась снова, потом еще и еще. А затем раздался взрыв. Синее пламя заполнило весь дом, стены его содрогнулись, оконные стекла разлетелись на тысячи мелких кусочков. Это было последнее, что Лара видела в своей жизни.
***
Стаса будто прошило током. Он проснулся и долго не мог понять, где находится. Только спустя несколько минут он осознал, что лежит в одной постели с Кариной. Ее красивая обнаженная грудь мерно вздымалась и казалась прозрачной в свете полной луны, заглядывавшей в комнату сквозь брешь в шторах. Стас стыдливо отвернулся и присел на край постели.
- Ты уходишь? - спросила Карина, открыв глаза. - Еще так рано... Куда ты?
Стас вытер вспотевший лоб уголком пододеяльника и нащупал валявшиеся на полу джинсы.
- Мне нужно домой, - ответил он. - К жене. Кажется, что-то случилось...
- Что случилось? - поинтересовалась Карина.
- Не знаю. Что-то... страшное.
- Почему ты так решил?
- Не знаю.
Стас торопливо натянул джинсы, щелкнул пряжкой ремня. Колени его дрожали, голова ныла от внезапного пробуждения и резкого подъема.
- Ты сказал, что останешься со мной до утра, - сказала Карина, проведя длинными ногтями по спине Стаса. - Я бы приготовила тебе завтрак. А хочешь, я сварю тебе кофе?
Стас обернулся к ней и мучительно улыбнулся. Лунный свет сделал его лицо жутким, бледным, как у мертвеца. Карина отдернула руку и спряталась под одеяло.
- Ну ладно, - испуганно пробормотала она. - Как хочешь... Езжай к этой своей, как ее там...
- Ее зовут Лара, - твердо произнес Стас. - Она моя жена, и я все еще люблю ее. И с ней что-то случилось.
Он закончил одеваться и чуть ли не бегом припустил к двери. Когда он вышел, Карина поднялась и, не одеваясь, прошла в прихожую, чтобы закрыть за ним дверь. Возвращаясь назад в постель, она задержалась у большого, висевшего на стене зеркала и долго рассматривала свое соблазнительное, подтянутое тело.
- И что со мной не так? - спросила Карина, обращаясь к своему зеркальному двойнику. - Или проблема не во мне, а в нем?..
Зеркало не отвечало, и молча отражало девушку и бесстыдно подглядывавшую за ней луну.
***
К приезду Стаса дом уже почти догорел, и трудившиеся несколько часов кряду пожарные устало поливали бесформенную груду бревен и металла, от которой все еще шел едкий дым и нестерпимый жар. Стас бросился к ней, но двое пожарных тут же перехватили его и грубо оттолкнули назад.
- Там моя жена! - крикнул Стас, поднимаясь с земли. - Пустите!
- Там никого нет, - таков был ответ. - Все сгорело, разве ты не видишь?
Стас тупо смотрел на обугленные бревна и тяжело дышал, царапая ногтями горячую землю. Пожарные не обращали на него внимания; они заливали из своих рукавов сохранившееся кое-где открытое пламя и о чем-то тихо переругивались друг с другом. Больше никого не было; соседи и зеваки уже давно разошлись по домам, дав пожарным, наконец, спокойно закончить работу. Стас с трудом поднялся с земли и побрел к забору. Сердце в его груди то отчаянно трепетало, будто порываясь вырваться наружу, то замирало, как сломанный часовой механизм. Заметив застрявший в кустах сирени бумажный самолетик, каким-то чудом не обгоревший и не унесенный кем-нибудь из очевидцев, Стас инстинктивно протянул руку, взял его и сунул в карман. Покинув двор, он уселся в машину, вытащил самолетик и долго вертел в руках, не зная, что с ним делать. Потом, будто повинуясь какому-то неведомому сигналу, Стас развернул его и увидел, что это ни что иное, как письмо, написанное рукой жены. В нем было всего несколько строк.
«Мой милый Стас, - гласили они. - Надеюсь, та женщина, к которой ты сегодня ушел, сделает тебя счастливой. Живи и люби, как когда-то раньше. А мое время уже вышло. Пожалуйста, вспоминай обо мне хоть иногда. И прости за все причиненные неудобства.
Вечно твоя Лара.»
Стас несколько раз пробежался полными слез глазами по письму, бережно свернул его и спрятал в нагрудный карман, поближе к сердцу.
- Лара, - прошептал он, глядя вперед, в густой непроглядный туман, который клубился за стеклом. - Лара... Лара...
Он знал, что не получит ответа, но все равно надеялся на него, как переживший кораблекрушение и дрейфующий в открытом море человек надеется услышать что-то кроме шума волн и крика чаек.
Но ответа так и не было. Лары больше не было.
***
После символических похорон жены Стас совсем замкнулся в себе. Он почти не выходил из дома, а если и выходил, то только для того, чтобы купить себе бутылку в*дки и, отправившись на кладбище, опустошить ее возле могилы Лары. Стас перестал бриться и стричься, не спал и не ел, предпочитая поддерживать организм исключительно кофеином, ник*тином и алк*голем. Приходя на кладбище, он садился прямо на землю, открывал бутылку, пил и неотрывно смотрел на низкий черный крест с прикрученным к нему изображением жены. Здоровая и улыбающаяся Лара смотрела с него на мужа так, будто хотела что-то сказать, но не могла. А Стас все сидел и сидел, рассчитывая услышать это что-то и никак не мог дождаться голоса жены, дающего вопросы на все мучившие его ответы. И, самое главное, прощающего за все. Это ожидание убивало Стаса, и он понимал, что долго так не протянет.
Однажды, как обычно сидя на кладбище и разделываясь с очередной бутылкой в*дки, Стас достал из кармана пачку сильнодействующего обезболивающего, которое осталось от Лары. Он медленно, одну за другой выдавил таблетки из блистера и сунул их в рот. Сделав изрядный глоток из бутылки, Стас положил голову на могилу и закрыл глаза.
- Вот ты где, - неожиданно раздался над его головой знакомый голос. - Я едва нашла тебя. Хорошо, что твои соседи посоветовали, где тебя искать. Ты чего это тут валяешься?
Стас узнал говорящую, не открывая глаз. Это была Карина.
- Уйди, - велел он хрипло. - Отвали. Оставь меня в покое.
Но Карина и не думала уходить. Заметив выпавшую из ослабевших рук Стаса бутылку и валявшуюся под ногами пустую упаковку от таблеток, она сразу поняла, в чем дело и схватила Стаса за шиворот.
- Идиот, - закричала она, тряся его и хлопая по щекам. - Придурок! Зачем ты это сделал? Выплюнь! Немедленно выплюнь!
Стаса мутило. Сознание его медленно угасало. Карина трясла его, как тряпичную куклу, а он не оказывал ей никакого сопротивления. Ему хотелось ударить ее в ответ, оттолкнуть подальше, обругать самыми грязными словами, но Стас не мог этого сделать. Таблетки и алкоголь делали свое дело.
- Выплюнь! - кричала Карина, засовывая руку ему в рот. - Давай же, черт тебя подери! Я заставлю тебя это сделать, я тебе сейчас желудок наизнанку выверну!
Она сунула пальцы так глубоко, что Стас не выдержал и сотрясся от мощного рвотного спазма. Карину это не остановило; она продолжала щекотать пальцами его гортань, заставляя Стаса извиваться ужом и мучительно стонать.
- Ну вот и хорошо, - удовлетворенно сказала Карина, увидев исторгнутые Стасом таблетки. - А теперь нужно ехать в больницу. Ты что же, думал я дам тебе так просто умереть? Черта с два!
Она потащила Стаса на себе к тропинке, ведущей с кладбища к воротам, за которыми была припаркована ее машина. Стас что-то нечленораздельно мычал и брыкался.
- Ну и тяжелый же ты, - процедила Карина, пыхтя и отдуваясь. - Вообще-то мне нельзя таскать такие тяжести, потому что я беременна. А беременна я твоим ребенком. Но раз уж ты при смерти, то приходится делать исключение. Ты ведь не хочешь, чтобы ребенок рос без отца? Лично я - нет.
Стас с трудом осознавал то, что она говорит и отвечал лишь покачиванием головы. Когда Карина, наконец, дотащила его до машины и запихнула внутрь, Стас вдруг нашел в себе силы и схватил ее за руку.
- Спасибо, - прохрипел он, глядя на девушку остекленевшими глазами. - Спасибо... тебе...
Карина помедлила немного и улыбнулась.
- Ты будешь жить, - пообещала она твердо.
Она села за руль и машина, оглушительно взревев, помчалась прочь от кладбища.
Автор: Антон Марков
Читайте на нашем канале: - Твой муж часто бывает у нас в гостинице... Он ночует с женщиной, - сказала ей подруга.
