Прощался Владимир с Олафом и, отчего-то, сердце его было неспокойно, словно расставался с кем-то сродни брату, может оттого, что братьев у него не осталось?
-Помню твой совет, друже, хоть и во хмелю был! Найду...-сказал он на прощание, крепко обнимая викинга за могучие плечи, целуя в поросшие густыми волосами щеки.
-Удачи тебе, князь! Верю найдешь, что сыщешь!
Время шло и все заметили, как охладел князь к хмельным пирам, остыл к девичьим прелестям и все чаще чело его омрачало хмурое выражение. Думали, что скоро уж снова поведет он их за собой в поход, приумножать земли Русские, оттого и задумчив князь. Мало кто знал, что из Киева отправились в путь купцы в разные, получившие необычный наказ. Велено было им смотреть, да примечать, что за вера довлеет в тех сторонах, куда ступит их нога. Возвращения посланцев с нетерпением ждал князь, торопя время убыстрить свой ход. А меж тем, ездил по женам своим, с разных земель сосватанным, вел с ними беседы, приводя в недоумение, ибо до того на разговоры был скуп, требуя лишь плотских утех. Стослава, чахшая от своей неспособности родить более, глядя с вожделением на мужа, ничего толком уж и не помнила о том Боге, что почитали ее предки. Скоро Владимир отстал от нее с теми расспросами и приезжать более не торопился, забыл ее за ненадобностию. Лишь малютку сына выписал в Киев под предлогом, что пора отроку ходить под мужскою рукой. Без сына единственного, худо сделалось несчастной княгине и через несколько месяцев тихо скончалась она с своей светлице, забытая и брошенная. Милолика, болгарыня, долго и путанно рассказывала о нагромождении Богов на своей земле, где почитали и Христа, и неведомого Владимиру доселе пророка Мухаммеда, и поклонялись, как в Киеве деревянным идолам. Но толку от тех рассказов было мало. Глядя на многочисленных дочерей, рожденных Милоликой, Владимир впервые озадачился мыслями, кому отдавать их в жены, когда придет час и до странного жаль было ему свою кровь дарить чужакам, покуда сам не ведает своего пути.
Горка, взращенная в монастырских стенах, рассказывала о Христе с упоением, но словно сказку, и шла у Владимира голова кругом от множества чудес, непонятных и необъяснимых, казавшихся лишенными смысла. Главного не мог уловить он - за что, так преданно чтут его? Ведь за неумение же обращать вино в воду, хоть такое свойство многим прибавило бы сторонников.
Горислава, ярая сторонница Перуна и Сварога, хмурила брови, лишь только заходила речь о вере, напоминала ему, что истинные Боги воздвигнуты его же руками в Киеве. Как и прежде с ней, князь быстро забывал обо всех насущных делах и стремился к ее телу, не в силах познать душу. А та, исправно продолжала зачинать, да только сложнее становилось выносить дитя - нескольких скинула до срока.
Про Ирину в ту пору Владимир и не вспоминал. Не любил разговоры с ней вести, казалось ему, что выше она его на голову и старше вдвое. Воспринимал, как древнюю старуху. А та и не возражала, сидя в своей, по монастырски аскетичной, светлице, отвлекаясь лишь на заботы о сыне, коих тому требовалось все меньше. Воспитанием Святополка занимался воевода Варяжко, по велению князя Владимира, и Ирине лишь оставалось ждать, когда забежит сын навестить ее, и лишь на то время прерывала она свои молитвы.
Год миновал, когда вернулись первые купцы, побывавшие в Хорезме и исполнившие наказ князя в точности.
Правильные слова лились из их уст, но что-то отторгало от себя, в рассказе о вере магометяновой. Может запрет строгий на винопитие, может необходимость возносить молитвы во множестве за день, но не увидел Владимир в той тропе своего пути. Тоже было и с другими вернувшимися. Много узнал князь от них и диву давался, сколько на свете белом всего разного! Он узнал, что есть иудеи, отвергнувшие Христа и отвергнутые за то собственным Богом. Эти сами навязались с купцами, проведав, что хочет знать Русский князь. Прибыли и латиняне, в чьих словах Владимир, обладавший чутьем на неправду, сразу уловил ложь.
Потом явились купцы из Византии, привезшие с собой молодого, с пронзительными глазами, служителя Бога Христова. Что-то в нем напомнило Владимиру о Велимудре и на душе стало противно. Владимир нахмурился и хотел было услать молодчика прочь, но тот, ничуть не смущаясь, начал свою речь и невольно заслушался князь. Многое из того, о чем говорил христианин, всплывало из глубин памяти, как уже слышанное. Многие слова эхом звучали в голове голосом княгиня Ольги. Но не таков был Владимир, чтобы сломя голову бросаться в пучину нового. Велел снова собрать посольство в Византию, теперь уже не таясь и обратиться к самому императору, чтобы дал лучших мужей, способных разъяснить все тонкости их веры. Был у Владимира и другой интерес - союз с державой мощной. Войною идти на Константинополь далеко, да и опыт деда и отца подсказывал, что не так просто завоевать вечный град...
Император Василий, по обыкновению своему смурной, втихую мучался от боли, сковавшей все его члены. Лишь только шло дело к мокрой зиме, как каждая кость в его теле начинала протестующе ныть. Пальцы с трудом разгибались, чтобы с таким же усилием воли сомкнуться вокруг рукоятки меча. Эта мука началась несколько лет назад и знал о его хвори только старый дворцовый лекарь-евнух, врачевавший императора. Когда Василий, бывший еще вполне молодым человеком, спрашивал у лекаря, откуда взялась сия хворь, тот отвечал уклончиво, зная вспыльчивый нрав своего господина. Мол, все это от забот государственных, но в душе считал, что воздержание скопилось в чреслах Василия и мучает его, не находя выхода. Однако, вздумай он произнести это вслух, Василий, в лучшем случае, его бы высмеял. Бесконечное подавление мятежей, сопровождавших все его царствование - вот, что убивало императора. Почти всегда он сам, лично, отправлялся усмирять бунтовщиков. Спал на сырой земле, переходил холодные горы, выгорал на беспощадном солнце полупустынь.
Едва лекарь закончил притирания, коими пользовал императора утром и вечером, как сообщили, что в порт вошел корабль русичей. Ничего особенного в такой новости не было. Последние годы с Руси часто прибывали купцы по делам своим торговым. Но эти просились на прием к императору, утверждая, что имеют к нему важное дело.
Воинственный народ, обитавший в суровых краях, всегда интересовал Василия, манил своей загадочностью. Он, не в силах побороть любопытство, повелел привести русских к нему уже на другое утро, что противоречило обычаям, сложившимся при Константинопольском дворе. Как правило послов месяцами заставляли дожидаться приема, подчеркивая их неважность и незначимость для могучей империи.
На другое утро Василий сидел на троне, ожидая русских. На соседнем троне восседал со скучающим видом его брат-соправитель Константин. Ему, в отличие от Василия, было совершенно наплевать на чьи бы то ни было визиты. Константину с утра было худо после вчерашнего шумного праздника на вилле одного богача, и сейчас он предпочел бы нежиться в постели, потягивая из кубка вино.
Русских ввели в залу. Все они были, как на подбор, статными и светлокожими, похожими словно братья. Различия были лишь в оттенках волос, да формах носов, да и то если хорошенько присмотреться. Держали они себя с достоинством, сдержанно поклонились императорам поочередно, стянув с голов шапки и снова распрямили плечи. Тот, что стоял в центре заговорил на неожиданно чистом греческом языке.
-Приветствуем тебя, император Василий! Благодарствуем за честь, оказанную нам! Посланы мы нашим князем славным Владимиром к тебе с великою просьбой!
Заинтригованный Василий, едва не подпрыгнул от неожиданности. Чего мог просить у него гордый русский князь, он и вообразить не мог. Он дал знак говорившему продолжать, а сам весь обратился в слух. То, что послы обратились только к Василию, игнорируя Константина, не смутило никого, даже самого Константина, привыкшего к такому положению вещей и не имевшему ничего против.
-Просит наш князь, чтобы поведал ты нам о вере вашей! Много прослышал он о ней, да много осталось непонятного! Окажи честь!
В этот момент, из боковой двери, в комнату вошла принцесса Анна и замерла на месте. В такие часы редко когда бывали визитеры у братьев и через тронный зал Анна срезала путь до выхода из дворца. За ней, как большая тень встала Ярка. Послы уставились на Анну с явным восхищением и за те несколько недолгих мгновений, пока Анна в смущении пятилась назад, смогли рассмотреть и оценить красоту девушки.
Этот эпизод быстро стерся из памяти Василия, но послы князя запечатлевали в памяти все, до мельчайших деталей, чтобы потом рассказать Владимиру об виденном.
Разговор снова повернул в нужное русло. Василий пообещал русским, что сам патриарх растолкует им что к чему, и те ушли довольные удачно выполненной миссией.
Вернулись послы в Киев, сами уже вобрав в сердца красу и мощь Константинопольских храмов и певучую прелесть богослужений. Рассказывали князю о том, свидетелем чего стали сами и то, что поведали им в граде вечном. Владимир молчал. Тайною завистью воспылало сердце - ведь издавна Византия славилась силой и мощью, а выходит и красою затмевала Русь!
-А еще, княже, поведали нам, что когда дед твой, князь Игорь, ладьи свои повел на Константинополь, матерь Христа распростерла покров свой над градом и защитила! Оттого и не удалось нам одержать победу!
-Значит, если приму я их веру, то и путь в Константинополь откроется мне? - спросил Владимир насмешливо. Огонь греческий остановил Игоря, а не распростертый над городом невидимый покров. В это Владимир, повидавший много битв ратных, твердо верил. Победа всегда за тем, у кого больше людей и крепче оружие!
Но мысль, сравняться величием с Византией прочно засела у Владимира в голове. Он знал, что сватов засылать к Византийской принцессе, в надежде вступить в союз через женитьбу, толку нет. Свято чтят ромеи веру свою, по которой жене муж единственный положен, как и мужу суждена одна лишь жена.
От восхвалений веры Христовой, послы перешли к повествованию о том, что tit творится на Византийской земле и князь обратился в слух. А было там неспокойно. Мусульмане захватили обитель христианскую на одной границе Византии, а на другой, со стороны Болгарской, египтяне захватили крепость Валанею. А сыновья болгарского царя Петра, до того жившие в Константинополе на правах почетных пленников, сбежали на родину. Один из них, Борис, пал в дороге от руки своих же, болгарских людей, принявших царевича за супостата, но Романа царем законным признали и воспряли Болгары духом, и вновь началась борьба против захватчиков - византийцев. Перед самым отъездом своим, послы узнали, что по другую сторону, аккурат на границе с магометянами, мятежный Варда Склир, уже долгие годы томившийся в заточении в одной из крепостей, сумел освободиться, и заручившись поддержкой Богдадского правителя, которому обещал освободить всех мусульман, что прозябали в Византии, провозгласил себя василевсом ромейским.
Эти события живо заинтересовали князя Владимира, привыкшего слабости врага обращать себе на благо. Все его внимание теперь было приковано в сторону Византии, за каждую новость щедро награждал того, кто приносил ее. Владимир ждал своего часа и судьба, щедрая к терпеливым, повернулась к нему лицом...