Генка родился в обыкновенной семье. Папа – пожарный, мама – педагог. Простая семья. Ничего особенного. Папа с мамой очень любили друг друга. Так любили, что мама ради него бросила московскую квартиру. Об этом Генка часто слышал: отец иногда, выпив ради праздника, напевал:
- О! Принцесс Дурандот! – он специально коверкал слова, - бросила царствие московское ради трубочиста! Рыдает теперь, бедолага!
- Коля, прекрати паясничать, - хмурилась мать, - ничего я не рыдаю. Если не прекратишь, я, ей-богу, с тобой разведусь.
Они много шутили, они редко разговаривали, не подначивая друг друга. С ними всегда было весело. Генке все это ужасно не нравилось. Детский сад какой-то. Если у мамы были бы косички, то папа бы постоянно дергал их. Ему вечно было дело до матери, и он постоянно искал ее глазами. Даже там, где ее быть не должно.
А еще Генке не нравилось, что отец при любом удобном случае все время пытался маму поцеловать. В нос, губы, в глаза, в лоб… Краешек маминого платья, тыльную сторону ладони. Целовал, и называл «дурочой моей».
- Я не дурочка! – хмурилась мама.
- Дурочка! – подмигивал ей отец.
- Нет!
- Да, да!
А иногда они вообще могли спрятаться от Генки где-нибудь на кухне и долго обниматься. Генка был уверен: старые люди так себя вести не должны! Вон, в картинках в учебнике по немецкому… Или по русскому… Как себя ведут семейные люди? Бабушка вяжет, дедушка обязательно читает газету. Папа что-нибудь мастерит с сыном, мама что-нибудь шьет или гладит. Дочка поливает цветы или играет с кошкой. В семье Генки все не так. Вообще не так, как на правильных картинках!
Дедушки у него не было. Мама говорила, что их дедушка, Герой Отечественной Войны, умер от ран. А бабушка БОЛЕЕТ. Так БОЛЕЕТ, что даже увидеться с внуком не может. А у папы родителей нет. Папа – круглый сирота. Вот так.
- Я нашего папу усыновила, - смеялась мама, - надеюсь, я сделала из него человека. Хотя ученик из папы неважнецкий, я тебе скажу.
Генка от отца узнал, что отец был маминым учеником. Потому что был ужасным балбесом и не мог даже среднюю школу толком окончить. Пришлось доучиваться в вечерней. А там молоденькая учительница.
- Стоит, к доске жмется, нас боится, блеет что-то про Пушкина! А мы – здоровенные лбы, все в нее единым махом повлюблялись! Передрались друг с другом… А выбрала мама только меня, - хвастался отец.
- Ты хорошо учился? – спрашивал Генка.
- А как же? Лучше всех. Одни пятерки вверх тормашками, ага!
Генка искренне не понимал: как так можно. Он во втором классе влюбился в молодую студентку-практикантку, которая должна была «практиковаться на третьеклашках». Так хулиганить, не слушаться и плохо учиться даже в голову Генке не пришло. Он был настоящим паинькой. И руку поднимал всякий раз, когда Галина Сергеевна хотела вызвать кого-нибудь к доске. И доску эту мыть Генка летел впервее всех. И за водой с ведром бегал. И за мелом. Он даже презрительное «подлиза» терпел от одноклассников! Вот как надо любовь завоевывать!
- Завоевал? – ехидно спрашивал папа, когда он с Генкой ходил в кино на «После дождичка в четверг».
- Пятерки ставит и говорит, что я – самый прилежный мальчик, - угрюмо отвечал Гена. И цитировал Галину Сергеевну:
- Голубев Гена особыми талантами не отличается, но благодаря своей прилежности и трудолюбию, делает ощутимые успехи.
- Да и плюнь, - сочувствовал папа.
- Да и плюнул. Я Катьку полюбил, - весело отвечал Генка.
Отец хмурился.
- Не сынок. Это не любовь. Любовь – одна, и на всю жизнь. Я нашу маму увидел, и кроме нее не вижу никого больше. Красивее и добрее нет для меня девушки.
- Она не девушка! – злился Генка.
- Еще какая девушка! Она всегда для меня – юная и прекрасная девушка!
С отцом спорить невозможно. Он считал себя опытным и правым во всех «взрослых» вопросах. Он вообще мог ответить на любые вопросы и никогда не уставал отвечать на тысячи Генкиных «почему». Единственное, что не мог – сказать, отчего к ним в маленький, уютный и зеленый городок никогда не приезжает бабушка. Почему они, когда ездили в Москву на экскурсию, так и не зашли к бабушке в гости.
- Тут такое дело, брат, - задумывался отец, - скажу честно – не знаю.
***
Много позже Генка понял, что у них была самая лучшая, самя замечательная, самая счастливая семья на всем белом свете. Почему-то так всегда бывает: пока у тебя что-то есть, ты это нисколько не ценишь до тех пор, когда это «что-то» теряется и пропадает.
Мама стала жаловаться на частые головные боли. Она говорила, что в школе голова разрывается от шума, а особенно от школьного звонка. Как будто в виске пульсирует горячий шарик и требует тишины. А потом у нее начали болеть глаза от дневного света. Пропал аппетит. Она осунулась и похудела. Встревоженный отец таскал ее по врачам, искал каких-то знакомых фитотерапевтов и гомеопатов, поил ее настоями трав, занавешивал окна шторами и приказывал Генке ходить на цыпочках и говорить шепотом.
А потом в его лексиконе появилось страшное слово «аневризма». И папа произносил это мерзкое слово с благоговейным трепетом. Самое ужасное: он, большой, плечистый, сильный мужчина – плакал. Сначала тайком. А потом и Генки не стеснялся.
- Что нам делать, Генка? Что нам делать? Аневризма убьет ее. Ты должен об этом знать. Ты мужчина, - вдруг он вытирал глаза, моментально собирая себя по частям, и снова превращался в большого и сильного, уверенного в себе мужчину.
- Так. Не киснуть. Не слушай меня, сын. Это – минутная слабость. Наша медицина все может. Поедем в Москву на операцию. Сделаем все, что сможем. В крайнем случае бросимся ЕЙ в ноги. Мать она, или кто, в конце концов!
И они поехали. Отец уговорил начальника отвезти жену в столицу. Долгая утомительная дорога в поезде могла лишить ее последних сил. Начальник был понимающим мужиком и помог. Гена сидел с мамой, гладил ее слабую руку и страдал наравне с ней.
- Ты только не волнуйся, милая, ты только не волнуйся, - папа постоянно оборачивался и ободрительно ей улыбался.
***
А потом была бабушка. Гена не сразу поверил, что высокая женщина в брюках была его бабушкой. Что за фигня? Бабки – это седые старушки в очках, которые вяжут носки в своем кресле. Эта тетка с накрашенными губами не могла быть его бабкой! Притом, такой… злобной, что ли…
Отец просил его впустить. Заискивал, знакомил с Генкой. Что-то говорил. Оправдывался…
- Что. Тебе. Надо? – грубо прервала она его, - где Вероника?
Потом он остался наедине с этой крашеной. Гена стоял, как столб. Стеклянный столб, потому что крашеная смотрела сквозь него. Гене ничего не оставалось, как озираться по сторонам. Квартира была огромная, не то что их малюсенькая в тридцать три квадрата. Где-то на самой потолочной высоте светились тысячами огнями люстры, похожие на те, висевшие в Доме Культуры. Начищенный паркет сиял лаком. Музейная мебель. Огромные вазы. Разве есть такие квартиры?
Отец привел маму. Начальник вежливо поздоровался и извинился, сказав, что ему нужно ехать домой. Отец поддерживал жену и был похож на памятник. Таких памятников много в стране – все время кто-то кого-то поддерживал и смотрел гордо и непокорно. Но папа смотрел на крашеную умоляюще, униженно.
- Помогите ей, - шептал он, - помогите ей, пожалуйста. Вы все можете! Пожалуйста!
Крашеная молчала. У нее даже аккуратная бровь не дернулась. Наконец, она соизволила открыть рот:
- А помнишь, я говорила, что ты приползешь ко мне на коленях. Вы оба приползете ко мне! Вот видите, голубки, все случилось так, как я вам говорила.
Генку трясло от ненависти. Но он вдруг сказал:
- Бабушка, я прошу вас! У мамы аневризма. Ей еще можно помочь. Если вы чем-то обижены на отца, то помогите маме. Ради меня. Я… отработаю. Я вам слово даю!
Крашеная внимательно посмотрела на него, будто он только-только материализовался на паркете.
- Вероника, ты умудрилась родить от умственно неполноценного мужчины вполне здорового мальчика? Похвально.
Женщина подошла к столику, на котором красовался изящный, сделанный под старину, телефон. Покрутив диск, сказала:
- Мария Анатольевна, голубушка, явитесь сегодня пораньше. Да. Сами увидите. Жду вас.
Положив трубку, крашеная противно щелкнула костяшками пальцев.
- Нус-с-с, вот что: ты, - она указала на отца, - убираешься вон из моего дома. Желательно, навсегда. Ты, - она кивнула на Генку, - остаешься. Мария Анатольевна – пожилой человек. И ей нужна помощь.
Отец порывисто обнял и поцеловал маму. Взглянул на Генку, прижал его к себе:
- Мне тут нет места. Я передаю маму в твои руки, сын. Прощай.
Гена не мог вымолвить ни единого слова. Его отец, такой большой, сильный, смешливый и уверенный в себе, понурив плечи, оставлял его, Генку и маму – навсегда.
Автор: Анна Лебедева