Тот душный чёрный от дыма июнь 42-го года... Нас и раньше бомбили часто, но такого налёта ещё не было. Выстроившись шеренгами, тяжёлые машины приближались к городу подобно тёмным грозовым тучам. Десятки машин с чёрными крестами на плоскостях. Отбомбившись, первая шеренга взмывала вверх, уступая место следующей...
Мы забились в тесную уличную щель, не веря, что она спасёт нас, укроет от страшного смерча, который приближался с каждой минутой. Я ощутил, как застонала и содрогнулась земля, принявшая удар... И потом, когда нас откопали и я вновь обрёл способность видеть и слышать звуки, не сразу понял, где я — мутная мгла закрывала солнце, словно мы очутились в эпицентре пылевой бури. И только когда пыль осела, стали видны многочисленные пожары. С этого дня город горел уже непрерывно. Тушить его было нечем — были перебиты все водопроводные магистрали, а бомбёжки с каждым днём всё усиливались. Фашисты продолжали бомбить город и тогда, когда он лежал в руинах. Они бомбили даже руины...
Последние числа июня... Ночь... Эсминец малым ходом выходит из Камышовой Зухты. И нижние палубы, и верхняя забиты ранеными, женщинами, детьми. За фарватерным буем эсминец описывает циркуляцию и попадает в узкий и сложный переход среди минных полей. Мы покидаем Севастополь. Над городскими холмами стоит багряное зарево. Издали оно похоже на извержение вулкана...
На корабле нет человека, который не вышел бы и не бросил прощальный взгляд на горящий Севастополь. У одних — глаза сухие, как степная полынь, у других — подернуты влагой, соленой, как вода одесских лиманов. В зрачках пылает отсвет севастопольского пожара. Люди унесут этот пламень с собой. Он — источник ненависти к фашизму, он будет жечь им сердца и подвигать на такой героизм, какого ещё не знало человечество.
На траверзе мыса Херсонес мы увидим багряное пламя Севастополя в последний раз...
С той памятной ночи я всю свою сознательную жизнь возвращаюсь в Севастополь — город моего детства... Война прорастает в прошлое, удаляется, и поэтому, чтобы понять то, что когда-то было самым главным, я возвращаюсь и осмысляю прошлое с помощью документов, хроник, свидетельств очевидцев.
Геннадий ЧЕРКАШИН
КОГДА 3 ИЮЛЯ 1942 года диктор Левитан в сводке Информбюро сообщил, что наши войска оставили Севастополь, в тот же день Ольга Берггольц в осажденном Ленинграде написала стихотворение, где были строки:
О, скорбная весть — Севастополь оставлен...
Товарищи, — встать, как один, перед ним,
пред городом мужества, городом славы,
пред городом — доблестным братом твоим!
Но мы не хотим и не будем прощаться
с тобой, не смирившийся город-солдат:
ты жив, ты в сердцах москвичей, сталинградцев,
дыханье твоё бережёт Ленинград.
Когда писались эти строки, на севастопольской земле ещё сражались защитники славного города. Без воды и пищи, среди раскалённых июльским солнцем скал они давали последний бой на берегу от мыса Феолент до мыса Херсоне.
В эти дни родилась легенда о матросе, который, покидая севастопольскую землю, унёс с собой камень, поклявшись вернуть его на место.
Была ещё одна легенда, которую в 1943 году сохранил для нас писатель Борис Лавренёв:
«Когда над прославленной двумя оборонами высокой шапкой Малахова кургана спустилась тёмная июльская ночь и под градом вражеской стали смолкла последняя пушка, когда распались бесформенными глыбами бетона и камня орудийные дворики и казематы, когда стих последний протяжный стон умирающего, и враги, поднявшись из своих нор, держа на весу автоматы, пошли без выстрелов мерным, тупым шагом на мёртвый затихший курган — в этот миг с гранитного постамента, исчерченного пулями и осколками, сошли в ночной темноте две фигуры — вице-адмирал Корнилов и севастопольский матрос Пётр Кошка.
Беззвучно шли они по обгорелой вершине, наклоняясь, прислушиваясь, — не бьётся ли ещё где-нибудь верное Родине молодое краснофлотское сердце. И, нагнувшись над одним моряком, они услышали лёгкий ритм биения жизни. Тогда два народных героя подняли своего доблестного потомка, взяли его под руки и спокойно, невидимками, прошли сквозь немецкие цепи к Инкерманским холмам, поднялись по выбитым в камне выщербленным ступеням, вошли в глубокую пещеру, и тяжёлая глыба опустилась за ними, закрыв вход.
Там, в пещере, они ждут, когда в Севастополь вернутся бойцы Красной Армии и освободят героический город от чёрного ига. В этот день поднимется камень у входа. Адмирал, матрос, краснофлотец выйдут из пещеры, вернутся на свой курган и станут на постаменте рядом, бок о бок, рука об руку, чтобы вечно хранить и беречь Севастополь от вражеского удара».
Неведомо кем сложенные, переходящие из уст в уста, эти легенды утверждали, что час освобождения Севастополя близится.
БЫЛ ТРУДЕН, полон героических подвигов и огромных потерь путь Красной Армии к Севастополю. И везде впереди — герои обороны Одессы и Севастополя. Вот некоторые этапы хроники тех событий.
Сентябрь 1943 года. Герой обороны Одессы и Севастополя генерал И. Е. Петров, ставший командующим Северо-Кавказским фронтом, решился на неслыханно дерзкую операцию — сокрушить немецкую оборону, высадив в Новороссийске морской десант. Во главе десанта шли морские пехотинцы. Они высадились февральской ночью 1943 года следом за отрядом майора Цезаря Куникова в районе Мысхако, захватив плацдарм, который вскоре стал называться Малая земля. Это был первый шаг на пути освобождения Севастополя.
В двадцатых числах апреля немцы предприняли отчаянную попытку сбросить наших десантников в море. Специальный представитель гитлеровской ставки майор генштаба Вагнер 21 апреля телеграфировал фюреру: «Причины неудачи — исключительно упорное сопротивление противника... Бои такие же трудные, как под Севастополем».
В апреле 1943 года наши войска, пройдя огонь и воду в буквальном смысле этих слов, с ходу овладели Новороссийском. Первый десантный отряд куниковцев повёл к «воротам смерти» капитан-лейтенант Дмитрий Глухов — командир дивизиона морских охотников. Это он в севастопольской бухте вёл огонь по немецким самолётам в первые минуты войны. Это он на своём катере последним покидал Одессу, Очаков, Евпаторию и Севастополь. Это он высаживал в историческую ночь 4 февраля куниковцев на Мысхако. При входе в Цемесскую бухту в головной катер, на котором находились Глухов и командир ударного батальона морской пехоты капитан-лейтенант Ботылев, угодил снаряд. Он пробил форштевень и застрял в днище, не взорвавшись. Не дрогнув, Глухов приказал следовать к пирсу. Отряд Ботылева первым ступил на землю Новороссийска. На новороссийской земле был сделан второй шаг в освобождении Севастополя.
Теперь лишь узкий Керченский пролив отделял бойцов Северо-Кавказского фронта от Крымской земли. Предстояло совершить третий шаг — через пролив. И опять почётное право сделать этот шаг было доверено дивизиону Глухова. Вот краткое описание тех событий, которое я нашёл в статье военной поры о подвигах Дмитрия Андреевича Глухова:
«...Он уже мечтал о Севастополе, о его лазурных бухтах, об Одессе и голубом Дунае. Всюду ему хотелось быть первым. Крымское побережье Глухов знал так хорошо, что мог в самую тёмную ночь, без навигационных огней, «ощупью» войти в любой порт.
К броску на крымскую землю Дмитрий Андреевич готовил свой отряд в Анапе и на Солёном озере. Такие же отряды готовились в Тамани и Азовском море.
В ночь на 1 ноября десант, состоящий из частей Красной Армии и морской пехоты, начал сосредотачиваться в Керченском проливе.
Глухов шёл на головном МО-081.
Вблизи берега, в пене прибоя, показались колья и чёрные мотки скрученной спиралями колючей проволоки.
— Бросай на проволоку бушлаты и шинели! — приказал Глухов.
Матросы с сейнеров и мотоботов, прикрыв проволоку шинелями, бросились в воду и, держа на своих спинах трапы, закричали:
— Шагай в Крым!
Десантники по трапам сбегали на камни отмели и, строча из автоматов, растекались по расщелинам и отлогому берегу».
За форсирование Керченского пролива, высадку десантных войск на Керченский полуостров в районе Эльтигена командиру 1-го Краснознамённого Новороссийского дивизиона сторожевых кораблей капитану 3-го ранга Дмитрию Андреевичу Глухову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
В бюллетене штаба 5-го немецкого армейского корпуса от 18 декабря 1943 года говорилось:
«Десантная операция противника была им хорошо подготовлена и отчасти протекала по плану, заранее продуманному во всех подробностях... Большевистская идеология, которой пропитан весь офицерский состав, моральный подъём в связи с успехами Красной Армии в этом году — всё это способствует тому, что войска противника способны творить чудеса».
В ночь на 10 апреля воины 8-й гвардейской, 6-й и 5-й ударной армий 3-го Украинского фронта после короткой артподготовки прорвали позиции противника и вошли в Одессу. К 10 часам утра Одесса была полностью очищена от войск неприятеля. Вместе с пехотинцами в боях за Одессу сражались катерники 2-й Новороссийской бригады торпедных катеров и морские пехотинцы 384-го отдельного батальона майора Котанова — герои Малой земли.
ТЕПЕРЬ ВЗОРЫ всех моряков были обращены на Севастополь.
24 апреля генерал Енеке издал приказ по 17-й армии: «Фюрер приказал оборонять крепость Севастополь, тем самым поставив лам большую и серьезную задачу. Ей принадлежит самое решающее значение... Нам ясно: здесь нет пути назад. Перед нами — победа, позади нас — смерть». Сменивший Енеке на посту командующего 17-й армией генерал Альмендингер в обращении к своим солдатам от 3 мая был ещё более откровенен: «Я получил приказ защищать каждую пядь Севастопольского плацдарма. Его значение вы понимаете. Ни одно имя в России не произносится с большим благоговением, чем Севастополь... Я требую, чтобы все оборонялись в полном смысле этого слова, чтобы никто не отходил, удерживал бы каждую траншею, каждую воронку, каждый окоп...»
К отражению натиска наших войск немцы подготовились со свойственной им обстоятельностью. Основу обороны составляли горные кряжи и скалистые высоты, охватывающие полукольцом подступы к Севастополю с суши. Ключевой позицией обороны была Сапун-гора, словно самой природой созданная, чтобы прикрыть Севастополь с востока и юго-востока. Крутые скаты исключали применение танков, а с вершины легко просматривалось любое перемещение атакующих войск на глубину до десяти-двенадцати километров. И нужно было видеть, во что превратили этот естественный защитный рубеж немецкие военные инженеры, строители, саперы! Трехъярусный оборонительный пояс начинался у подножия и заканчивался у самого гребня; система траншей, соединенных многочисленными ходами сообщения, была до предела насыщена огневыми средствами — на каждый километр фронта по 6 — 8 дотов, сооруженных из железобетонных или металлических конструкций, или вырубленных прямо в скале; на каждый взвод в среднем приходилось по 16 пулемётов. Кроме того, на всём протяжении передний край немецкой обороны и подступы к нему были заминированы и опоясаны двумя-тремя рядами колючей проволоки.
В книге английского журналиста Александра Верта «Россия в войне» я как-то наткнулся на такую фразу: «Одной из загадок войны останется вопрос, почему в 1941—1942 гг., несмотря на подавляющее превосходство немцев в танках и авиации и существенное превосходство в людях, Севастополю удалось продержаться 250 дней и почему в 1944 году русские взяли его за четыре дня? »
Это была загадка? ..
Нет, загадки здесь не было. Просто наши войска возвращались в Севастополь. И это были воины, прошедшие сквозь горнило Малой земли, Новороссийска, Одессы...
На склонах Сапун-горы был самый грандиозный за время второй мировой войны рукопашный бой. Сыграть это в кино — невозможно. И живопись для этого статична. И слова бессильны передать стихию схватки, когда десятки тысяч людей встают во весь рост и с кличем: «Даёшь Севастополь! » — бросаются на штурм бастиона, которому ещё не было равных. Когда рассудку вопреки люди преодолевают и минные поля, и заросли колючей проволоки, — и всё это под неистовым огнём, которым Сапун-гора встречает людскую волну, выплеснувшуюся подобно цунами на её склоны...
Стоны, крики, возня в первой траншее не отвлекают тех, кто идёт следом, волна атакующих, перехлестнув траншею, стремится подняться выше. Никто не залегает и не ждёт, когда снова будет поднят в атаку, — люди идут, и только пули могут уложить их на землю. Особенно выделяются морские пехотинцы. Несмотря на строгий приказ командования, они сбросили каски и воюют в бескозырках, на ленточках которых — названия кораблей. Своей неимоверной отвагой, яростью и презрением к смерти они задают тон этому невиданному рукопашному бою. Все эти долгие месяцы пели они о заветном камне и рассказывали легенду о последнем матросе Малахова кургана, и вот оно — возвращение!
С немецкой стороны стреляет всё, что может стрелять. Но несмотря на невиданный по плотности массированный огонь, всё тщетно — в амбразуры летят связки гранат или амбразуры накрывают собственными телами, что выше понимания немецкого солдата.
Первая группа атакующих, прорвав все заслоны, водружает красный флаг на вершине ровно в 18 часов 30 минут. Но пройдёт ещё не менее часа, прежде чем удастся полностью овладеть всем гребнем Сапун-горы. Девять часов не прекращался этот бой, весь склон усеян телами убитых и раненых. Они лежали вперемешку, иногда всё ещё сцепившись друг с другом, солдаты обеих сторон — немцы, затеявшие эту войну, румыны, позволившие втянуть себя в неё, и русские, украинцы, белорусы, грузины, азербайджанцы, армяне, киргизы, казахи, узбеки, молдаване, осетины... люди, вынужденные взяться за оружие, чтобы защитить свой дом, и ставшие солдатами.
Гитлер, принёсший свою 17-ю армию на алтарь собственному тщеславию, — что знал он о советском характере? Мог ли он постичь простое величие того смертельно раненного при штурме Сапун-горы матроса, который, окликнув проходящих мимо солдат, попросил их помочь ему добраться не в госпиталь, а на гребень горы.
— Хочу увидеть город, убедиться, что я всё-таки дошёл до Севастополя, — сказал солдат. А когда подняли его наверх на плащ-палатке, удовлетворённо произнёс — Стоит! Всё на том же месте! — И только тогда умер.
9 мая Севастополь был освобождён. Надеясь на эвакуацию, немцы продолжали драться с огромным упорством. Они дрались за каждый камень и отстаивали каждую воронку. Взрывы гранат и снарядов, автоматные очереди, артиллерийские выстрелы, завывания штурмовиков, взрывы бомб не прекращались ни на секунду. В самый разгар боя за Севастополь наши воины вдруг увидели, как над историческим 4-м бастионом высоко в небе вспыхнуло красное знамя — это поднял его над куполом здания Панорамы старший лейтенант Гужва.
Флаг трепетал на ветру, прибавляя сил атакующим и внося сумятицу в ряды врага.
С мощным криком «ура» наши воины неудержимой лавиной кинулись в последнюю атаку.
А ровно через год победное знамя взовьётся над куполом рейхстага. Германия капитулирует. И кто-то на закопчённой колонне рейхстага напишет: «Я защищал Севастополь, дошёл до Берлина!»
Г. ЧЕРКАШИН (1984)
