Письмо главного редактора НЭН Анны Косниковской о войне и материнской тревоге.
Когда мой старший сын только родился и мне положили его на грудь, первое, о чем я подумала: «Какой же он маленький и хрупкий!» Кажется, вместе с сыном родилась и моя тревога за него. Я смотрела на этого крошечного фиолетового человека и не могла поверить: однажды он будет говорить, рисовать, петь, чистить зубы, смеяться, ходить в музеи. А еще — однажды он упадет и заплачет от боли; поссорится с другом; столкнется со смертью; узнает о том, что мир — не всегда безопасное и радостное место.
В тот же момент я решила: пока это в моих силах, я буду делать все, чтобы как можно дольше мир оставался для него добрым и дружелюбным — местом, в котором хочется жить.
Вот только выяснилось, что в моих силах не так уж и много. Каждый день происходит много несправедливых, жестоких, порой до животного ужаса пугающих событий. И даже если от них отворачиваться, даже если настроить свои ленты в соцсетях так, чтобы там были только рецепты домашней выпечки и фото младенцев, зло все равно прорывается с той стороны, откуда его не ждешь.
Сейчас я с детьми живу в Израиле. Решение о переезде далось мне непросто. Это было болезненно, муторно, порой грустно, а еще — сопровождалось большим количеством сомнений и страхов. Но в конечном итоге я решила попробовать. Как и всякий родитель, я, принимая это решение, желала своим детям только самого лучшего.
В субботу 7 октября в Израиле началась война. Ранним утром боевики ХАМАС проникли в поселения на юге страны и убили сотни людей, в том числе — женщин и детей. Я не буду описывать здесь подробности произошедшего: их вы найдете в новостных сводках. Просто скажу: 7 октября для Израиля стало самым черным, самым чудовищным днем за всю историю существования государства.
Мы живем на севере страны, где пока еще относительно спокойно и тихо. Поэтому мое утро началось как обычно. Я проснулась и услышала, как дети в соседней комнате играют в приставку. В окно светило солнце. До тех пор пока я не взяла в руки телефон, для меня это был обычный субботний день: мы собирались позавтракать и пойти на море. Вместо этого — пришлось выйти к детям и сообщить им о том, что в месте, где мы теперь живем, началась война. Кажется, со мной это уже было.
Следующие часы и дни невозможно было оторваться от новостей. Шок, ужас, боль, страх, непонимание и растерянность. Помимо бесконечного чувства горя за всех, кто погиб и был захвачен в заложники, за их родных и друзей, за всю страну, было еще и ощущение очередной личной катастрофы. В первые дни этой войны я испытывала перед своими детьми иррациональное, но ни на минуту не утихающее чувство вины: в очередной раз огромное, необъяснимое, хтоническое зло подступило к ним вплотную, и в очередной раз я чувствую себя тем самым картонным очагом, тонкой стенкой, которая отделяет их от страшной реальности. «Слишком много на себя берешь», — скажете вы. И, наверное, будете правы. Но материнское сердце, охваченное тревогой, порой действительно глухо к доводам рассудка.
В один из дней я разрыдалась, читая новости. События последних лет поселили во мне чувство, что безопасных мест в мире почти не осталось. А может, и не было их никогда? Просто когда-то я об этом не думала.
Каждый вечер перед сном мы с детьми читаем книгу, а потом — разговариваем о том, как прошел день. Или о жизни в целом. Старший сын очень любит делиться со мной своими чувствами и рассуждениями. В эти дни мы много говорили о добре и зле, о том, как устроен человек, и о ценности его жизни. Буквально вчера, засыпая, Федя сказал мне: «Знаешь, мама, я так тебе благодарен». — «За что?» — «За то, что ты показала мне этот мир. Мне все равно он нравится, несмотря ни на что».
Я вышла из комнаты и почему-то снова расплакалась.
Пока это в моих силах, я буду для них картонным очагом, тонкой стенкой, отделяющей от ужаса, буфером, фильтром — как хотите. Пока это в моих силах, я буду делать все, чтобы как можно дольше мир оставался для моих детей местом, в котором хочется жить.
Аня
