Вообще, всё, что я пишу, имеет один двигатель.
Написал, и сразу усомнился. Я ж не мог не начать писать, раз принялся эстетически самообразовываться в 22 года. А писать я стал, когда женился, в 33 года.
Написал 33 и поразился: я ж хотел написать, что всё, что я пишу, есть попытка загладить вину перед моей покойной женой, Наташей, которую я, получается, обманул, чтоб жениться. Она, по какому-то счёту, хотела выйти замуж и по любви, и по расчёту. Расчёт был или обойти с мужем весь свет пешком (ну фигурально выражаясь), или хотя бы с ним завербоваться куда-то типа на Север или в Сибирь, чтоб подальше от комфорта, ибо тот – она думала темно так – губит социализм, коммунистическую перспективу. А я не годился. Отговаривался, что не могу бросить одной больную маму. Но и физически был не годен: раз, ещё женихом, пойдя в поход в группе с нею во главе по Крыму, принуждён был сойти с маршрута на 4-й день – колено не выдержало нагрузки и стало очень больно колоть. Ну так вот, я ей пообещал, что мы поженимся и запишемся на год куда-нибудь. Но дальше разговоров с одним, пожившим в Норильске, и с другой, завербовавшейся и жившей в Мурманске, - дальше я ничего не сделал. Предал.
И дерусь теперь за коммунизм подготовкой людей жить в нём. А я думаю, что в нём, с его превалированием самосовершенствования, люди будут жить неприкладным искусством, как наиболее тонким. Творцами или сотворцами (восприемниками). А работать будут роботы и искусственный интеллект. И хозяйство будет глобализировано. И о нём никто думать не будет, как люди не думают о дыхании воздухом.
Не то, чтоб я натягивал коммунизм в литеатуро- и искусствоведческие разборы. Нет. Просто у меня годный для самосовершенствования подход к произведениям искусства. И марксизм же не напрочь ложным учением оказался. Ему подстать, думаю, думать, что содержанием подсознательного идеала (иначе – вдохновения) является нюанс духа времени. И научность в открытии этого содержания соблюдена, думаю, раз я отталкиваюсь от странностей «текста», - странностей для времени создания. Это ж объективно.
Не исключено, что субъективность у меня проскальзывает – та же прокоммунистичность какая-то в толковании нюанса духа времени. Например, в последнее время мне всё больше думается, что всякие нечитабельные и несмотрибельные произведения советского искусства произошли не от дурного влияния Запада, а от несчастий лжесоциализма.
Та же белиберда писаний Венедикта Ерофеева, например, «ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ или ШАГИ КОМАНДОРА» (1985).
(Из сцены в сумасшедшем доме; пациенты судят одного из них.)
«Прохоров. Ясно. Трибунал. Конечно, сейчас он жалок, этот антипартийный руководитель, этот антигосударственный деятель. Антинародный герой, ветеран трех контрреволюций, он беспомощен и сир, понятное дело, на скромные ассигнования ФБР долго не протянешь… Но все его бормотания и молитвы — это привычное кривляние наших извечных недругов. Это извечное кривляние наших привычных недругов. Это недружественная извечность наших кривляк.
Вдохновенно прохаживается.
Так вот, антикремлевские мечтатели рассчитывают на наше с вами снисхождение. Но мы живем в суровые времена, и слова типа «снисхождение» разумнее употреблять пореже. Это только в военное время можно шутить со смертью, а в мирное время со смертью не шутят. Трибунал. Именем народа боцман Михалыч, ядерный маньяк в буденовке и сторожевой пес Пентагона, приговаривается к пожизненному повешению. И к условному заключению во все крепости России разом!
Почти всеобщие аплодисменты».
Похоже на собрание в производственном коллективе поздних советских времён, когда все говорят не то, что думают, а то, что принято говорить.
(Поразительный эффект: я буквально задрёмываю от бессвязности, настолько каждые несколько следующих слов не имеют отношения к предыдущим. По-моему, так писать может гений, не меньше. Хоть что-то не слышно было, чтоб Венедикт Ерофеев слыл гением.)
(Другая дикость: я скопировал цитату из электронного текста. И она не совпадает с текстом в бумажной книге, что из библиотеки, перед мной.)
Ерофеев, до крайности не переносит этот лжесоциализм в 1985 (да и раньше, с 1956 года начиная) и пишет дребедень, как принц Гамлет притворился сумасшедшим (Шекспир в то время пришёл в ужас от того, что надвигается на Англию, и что позже назвали капитализмом), а моя будущая жена, недавно – тогда – классик 10-х классов, в 1969-70, не перенося комфорт, - Наташа перестала сочинять вообще, и, распоряжаясь своей судьбой, как произведением искусства, её занесло в поведенческий тупик перевоспитать меня: раз я в неё влюблён, то поехали жить в сибирскую или северную глушь.
Такие вот завихрения людей неравнодушных в то время, незаметно-трагическое…
При всём при том у Ерофеева жёсткий замысел. А может, он и неосознаваем, раз Фортинбрас, как у Шекспира лжеспасение мира, у которого вывихнут сустав, мелькнул в произведении Ерофеева:
«Взбудораженные, полусонные, поддавшие постовые, с доктором во главе, по освещенному коридору приближаются к третьей палате поступью Фортинбрасов».
Вы не помните финал «Гамлета»?
Марш за сценой. Входят Фортинбрас и английские послы с барабанным боем, знаменами и свитой.
Фортинбрас: Где место происшествия?
Горацио: Какого? Печали небывалой? Это здесь.
Фортинбрас: Кругом лежит и стынет прах убитых.
В чертогах смерти, видно, пир горой,
Что столько жертв кровавых без разбора
Она нагромоздила.
И т.д. Фортинбрас, мол, учредит в Дании справедливость.
Но надежда у Шекспира – на Горацио, которого Гамлет попросил не кончать с собой, чтоб рассказать, что в Эльсиноре случилось. Расчёт, если точнее и по большому счёту, не на Фортинбраса у Шекспира, а на зрителя всё видевшего, как и Горацио, и потому унесущего из театра в душе своей идеал погибшего героя.
Так вот Ерофеев взялся надсмеяться над Шекспиром. Только обслуживающий медперсонал, Фотринбрасы, и даны как лжеспасители, пока ещё не дошли. Ибо, дойдя, всех, кроме Гуревича, нашли мёртвыми, а умирающий Гуревич был добит Борей-Мордоворотом.
Насмешка и в другом. У Шекспира трагедия неизбежна, потому что век вывихнул сустав (приходит в Англию капитализм, эта неописуемая мерзость).
А у Ерофеева, трагедия (все отравились метиловым спиртом), вроде бы случайность. Гуревич, воруя спирт, спутал этиловый с метиловым.
У Шекспира Офелия, соглашаясь быть фигурой в карьерной игре отца, Полония, при короле, одна из обстоятельств, заставляющих Гамлета, по сути, покончить с собой, раз мир так плох.
А у Ерофеева медсестра красавица Натали, призвана была Гуревича спасти из психушки, как уже раз, понимай, было. Три года назад. Они любили друг друга, и он, похоже, и не сумасшедший, а просто правдолюбец, ни за что, по сути, попадает в психушку второй раз. То есть, понимай, первый раз помогла любящая и любимая Натали.
И какова теперь её роль? – Она потеряла голову от лапаний Гуревича, тот воспользовался, вытащил у неё из кармана ключ от шкафа с препаратами и спиртами, и в ближайшую ночь, с 30 апреля на 1 мая (в Вальпургиеву ночь), вытащил из шкафа спирт, да нет тот, и отравил им всю палату. Невольно.
Случайность? – Нет. Закономерность, раз НАСТОЛЬКО всё плохо, как это видно из белиберды процитированного отрывка. «Всё хуже, чем при Шекспире», - говорит подсознательный идеал коммунизма у Ерофеева, видящего, что коммунизму не быть.
А любовь могла бы коммунизм, веру в него, если максималистски, спасти. Как я б мог спасти его (ну как веру) в рамках своей семьи, если б завербовался с Наташей в Сибирь или на Север, если б все поступили в чём-то аналогично и отказались от потребительства и не боялись дефицита.
Так вот так ясно я мыслил не всегда. А стал, когда Наташа умерла. И вот почему.
Во-первых, из-за тёмного чувства, что едва ли не всем лучшим в себе я обязан ей (я даже и писать начал, лишь женившись на ней). Через год после её смерти открыв свой сайт, я посвятил его ей, дав такое звуковое сопровождение своему посвящению – мелодию песни, какую она сочинила.
Во-вторых, мы сохранили почти всю нашу переписку, когда я за ней ухаживал с расстояния в две тысячи километров. И раз мы сильно поругались из-за моей ревности. И она хотела было меня бросить. Но у неё не было на примете другого. И она всё писала резкие письма и не отсылала их мне. И я их прочёл – так получилось – только через 5 лет после её смерти. А там было очень ясно, что я ей не подхожу, если не дам ей себя перевоспитать в мужественно-аскетическом духе. Смех был в том, что аскетом-то я был и так. Мужества не хватало. У нас хватило ума тогда конфликт пережить и сойтись всё же. Ибо мы, казалось, во всём до чрезвычайности подходим друг другу. Мы и прокоммунисты были оба. А оказалось, что в этом-то я её и предал.
И с тех пор, как это оказалось для меня, я стал писать с целью замолить своё предательство.
Я аж влюбился в неё, покойницу ещё раз, разбирая наши письма. А мне было 70 лет.
Наверно, для моей веры, что коммунизм – будущее человечества, естественно было быть странно влюблённым. Тем более, что мне, наверно, не всё вырезали при операции по поводу аденомы простаты. И я влюбился в реальную женщину. Ослепительную красавицу 26-ти лет. Самира… Не иначе, это было что-то любовное, раз я однажды так захотел её увидеть, что сдался и пошёл стоять на том месте, где был шанс её встретить.
Как я втянулся в авантюру? – В то время мне позвонила дочка (она в другом городе живёт), и сказала, что её старшая дочка, лет семи, заимела идею-фикс, что надо женить моего сына (я с ним живу; он болезненно пассивный). Я стал думать, что его безвольность можно использовать, если залучить в дом приходить какую-нибудь молодую женщину, например, нанимать её, мол, на уборку квартиры, а ту соблазнить перспективой стать хозяйкой этой квартиры. А сын мой красавец тогда был и великан. И вот раз подсаживается ко мне на скамейку (я каждый день там отдыхал в одно и то же время) красавица. – Потом она сказала, что ей захотелось ко мне присесть, во-первых, потому что я сидел на самом краешке, как бы приглашая сесть, а ей нужно было что-то поискать в сумочке, во-вторых, я ей показался похожим на Михаила Ульянова в роли в кино «Ворошиловский стрелок». И мы от мгновенной взаимной приязни друг к другу заговорили. Я очень скоро её заинтриговал, сказав, какой необыкновенной красавицей она мне видится. – Оказалось, что она в то же время каждый день проходит мимо этой скамейки, чтоб прогуливать старуху, к которой она прикреплена. И так мы стали на этой скамейке встречаться чуть не каждый день. Я думал, если у меня дело выгорит, я такую красавцу буду видеть дома каждый день, и это здорово. – Кончилось плохо. Раз я принёс паспортную фотографию сына, запакованную в картонную обложку и туда же положил бумажку с номером своего мобильного телефона. А она со своей старухой прошла мимо и не присела, как бывало. Я сплоховал, догнал, сунул ей в руку пакет и сел обратно на своё место. Назавтра я схлопотал от неё гневную отповедь, дескать, что это значит и за кого я её принимаю. Что она замужем, и у неё двое детей. И сколько я ни извинялся, что я ж не знал и думал, что она вдова, раз подрабатывает, и что я хлопочу о сыне, а не о себе – прощения я не получил (и фото сына – тоже, она только сказала потом, что, если б была свободна, она б за него пошла). А вскоре её старуха продала свою квартиру, и наши встречи на скамейке закончились. Раз встретились случайно на улице. Она спросила, по-прежнему ли я б хотел её видеть у себя дома (она поняла, чертовка, что я к ней неравнодушен). Я кивнул. Она, довольная, улыбнулась. И больше мы никогда не виделись.
Вот. И я это связываю ни больше, ни меньше, а со своим неистребимым прокоммунизмом. Из ряда ж вон общественный строй. Как и любовь – из ряда вон.
.
Марксизм, если можно ему в чём-то верить, оторвал историю любви от истории семьи, связав последнюю с историей общественных формаций. Рождение любви он связал с возникновением личности вне сословий (которые уже имущественны), у трубадуров. И развития истории любви не видел, отдавая её тем традиционализму.
«Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье»(http://www.uaio.ru/marx/42.htm).
То есть любовь и коммунизм не имеют отношения друг к другу.
Тем не менее художники то и дело берут любовь в качестве образа для своих подсознательных идеалов.
А каждый человек в какой-то степени художник (иначе он не мог бы к художественным произведениям приобщаться). Вот мы все то и дело и трактуем любовь расширительно.
10 октября 2023 г.
