Федор продирался сквозь толчею, крепко держа сына на руках. Тело мальчика сотрясалось от рыданий.
-Тише, тише! - приговаривал Федор, стараясь успокоить его, а сам давил в душе всепоглощающий гнев.
Много лет жил уже Федор в Киеве. Прибыл сюда из Болгарии еще при князе Святославе, подростком-подмастерьем мастера кузнечного дела, соблазненного Святославом богатым вознаграждением. Кузнец должен был обучить киевских мастеров ковать мечи на манер византийских. Федору на Руси сразу все пришлось по сердцу. Люди незлобивые, реки рыбы полны - лови не хочу, в лесах дичи без счету, да ягод, да грибов! И никто тебя не попрекнет и дани не попросит. На христиан внимания не обращали и гонениям не подвергали. Никого не было на родине у Федора. Мастер-кузнец приютил мальчонку, когда родители его отдали Богу душу.
Науку кузнечную Федор перенял у учителя быстро и тот, с облегчением, отбыл на родину, оставив Федора заместо себя. Долго бирюком ходил он, отдавал всего себя кузнечному делу, да при кузне и жил. Лишь когда попалась ему на глаза голубоглазая, розовощекая Душица, так и екнуло сердце. Помнил, как боялся, идя в дом отца Душицы, чтобы просить ее в жены. Все ж таки веру свою он не оставил, все еще слыл чужаком! Но все обошлось. Свадьбу сыграли веселую по русскому чину, а потом один из немногочисленных попов, обитавшихся в Киеве, совершил над ними обряд без посторонних глаз. Скоро Федор выстроил дом добротный у самого берега Днепра, на высоких сваях, чтобы разливающаяся по весне река не портила пол в доме. Зажили они с Душицей ладно и дружно, а там и сынишка подоспел. Вот только счастия им отмерено было всего-то семь годков. В прошедшую зиму угасла краса его, никакие врачевания, никакие молитвы и жертвы, не смогли уберечь ее в этом мире. Велико было горе Федора, свету белого не видел. Только сын и стал для него отдушиной, ради него жил Федор эти полгода.
Федор слышал позади крики и шум. "Неужто не успокоились, преследовать решились!" - подумал он, прибавляя шаг. "Да где такое видано! Нынче же пойду к князю на поклон! Он справедлив, не попустит отныне такого!"
Вот уже и показался его дом. Федор взбежал по высоким ступеням, поставил Иоанна на пол и закрыл дверь изнутри на тяжелый засов, которым почти никогда не пользовался по назначению. Выглянул в оконце, забранное частым переплетом - к дому спешила толпа. Впереди всех Велимудр, с развивающимися на ветру волосами, лицо искажено от злобы на упущенную жертву. За ним жрецы его со странным блеском в глазах. "Уж не мухоморов ли они ненароком объелись?!" - мелькнуло в голове Федора. В руках жрецы держали факелы. За ними валили праздные зеваки.
-Они дом подожгут!- пропищал рядом Иоанн, смотревший в окно из-под отцовской руки.
-Не посмеют! А то пол Киева погорит! - рассудил Федор. Толпа меж тем остановилась у самого дома. Кто-то взбежал по ступеням и заколотил в двери.
-Открывай! От воли Перуна не спрячешься! - закричал Велимудр.
-Ступайте вы с миром! - закричал в ответ Федор, - Оставьте в покое нас!
Он видел, как жрецы сгрудились вокруг своего предводителя, а он что-то говорил им, отчаянно жестикулируя.
На время все затихло. Жрецы безмолвно стояли у дома Федора, словно стража у поруба. А потом разом, со всех сторон, раздались глухие удары топора. По дому прошла волна дрожи, как рябь по воде. "Сваи рубят!- догадался Федор, - Вот значит как решили до Иоанна добраться!?"
Он прильнул к окну и закричал, обращаясь к зевакам, издали наблюдавшим за происходящим:
-Люди добрые! Что же вы смотрите, как над дитем малым хотят расправу учинить?! Что не остановите насилие? Завтра и за вашими детьми придут - неужто и тогда молчать станете?!
Он видел, как кто-то стыдливо опускал глаза и отворачивался, кто-то кричал ему что-то в ответ, но слов было не разобрать за ударами топоров.
Раздался треск и дом слегка осел. Попадали лавки, слетела со стены икона. Снова заплакал Иоанн. Федор отвернулся от окна, тяжело вздохнул. Поднял с пола икону и прижался лбом к образу Христа, смотревшего на него с жалостью и грустью. "Да будет воля Твоя!" - произнес он и осенил себя крестом, словно смиряясь с судьбою. Потом передал икону сыну:
-Держи, Иоанн, не бойся! Господь с нами, Он поможет!
У печи Федор нашел топор, схватился крепко за рукоятку. Так и стояли они, плечом к плечу, один с иконой в руках, второй с топором, пока дом вдруг не рухнул на один бок. Затрещала, обваливаясь крыша, отлетали камни от печи, погребая под собой неудавшуюся жертву Перуна и его отца...
Святополк наблюдал за происходящим из-за угла соседского дома. Глаза мальчика горели жадным любопытством. Дом рухнул и жрецы бросились разбирать завал, намереваясь добраться до своей жертвы и бросить в пламя костра у ног Перуна. Достали они лишь безжизненное, окровавленное тело. Руки мертвого ребенка безвольно повисли вдоль тела, когда его приподняли. С груди соскользну деревянная дощечка, упала к ногам жреца. Святополк догадался, что это была икона, подобно той, которым молится его мать. Велимудр взвыл и упал на колени. Жертва ускользнула от него туда, откуда он не в силах был ее достать. Перуну нужна была душа сего отрока и душа эта могла попасть в чертоги бога лишь побывав в костре, который сжигая оболочку и оставляет лишь чистый дух. Теперь это было невозможно. Мертвое тело не пригодно в жертву! Федора жрецы доставать не стали. Святополк видел его торчавшую между бревен и досок, руку. Кто-то из женщин, стоящих в толпе, заголосила, ей вторили другие, перемежавшиеся с мужской бранью, голоса, словно пелена спала с людских глаз и они наконец уразумели, какое злодейство свершилось только что на их глазах.
Святополк понял, что больше ничего интересного тут не увидит, и чтобы не получить нагоняй за ослушание, побежал, что есть силы к княжескому терему. Отцу, как называл его Святополк, уже сообщили видно о произошедшем. Князь Владимир, с бледным лицом, выбегал со двора, как раз в тот момент, когда в них входил Святополк.
-Батюшка! - начал он, приближаясь к князю.
-Не теперь, Святополк! Недосуг мне!- ответил князь, не глядя на сына-племянника и устремился прочь, туда, откуда явился Святополк.
Святополк понадеялся, что Владимир запомнит его присутствие здесь, а уж свое опоздание он сумеет как-нибудь оправдать!
Владимир стоял у разрушенного дома купца Федора и не мог поверить тому, что видят его глаза. На земле лежали два тела - отец и сын, заботливо кем-то уложенные рядышком. Они были в крови, но на лицах их читалась безмятежность тех, кому больше не страшны заботы и хворь. На груди мальчика лежала икона. Рядом с ними, на коленях, стояла княгиня Ирина и шептала молитву. Закончив, она подняла глаза на Владимира.
-Смотри какое зло сотворили в твоем городе! - первый раз окружающие слышали от нее слова в таком тоне. Даже Горислава посмотрела на нее с уважением, - Разве могут боги быть так жестоки, чтобы желать смерти невинного дитя?
-Молчи! - велел Владимир не желая слушать отповедь при всем честном народе. Но слова Ирины перекрещивались с его собственными мыслями, жгли изнутри. Слыхал он и раньше, что жгли людей на кострах во славу богам, да только то были дремучие древляне или полудикие степняки, да и жгли они в основном врагов в бою схваченных, а никак ни маленьких детей! А уж чтобы тут, в Киеве! О таком и подумать нельзя было. И тем не менее, перед ним лежали безжизненных два тела. Отец и сын, спасенный им от мучительной смерти на костре, но не убегший от смерти под крышей собственного дома. Кузнеца Федора Владимир помнил. Мужик он был тихий, работящий, но чувствовалась в нем сила духа. Такая смерть была ему совсем не под стать.
Владимир повернулся к дружинникам, не отстававшим от него ни на шаг.
-Провидите ко мне Велимудра, немедля! А их похоронить с почестями, по христианскому обычаю!
Велимудр вошел в светлицу, где князь ждал его, сам. Без страха с высоко поднятой головой, уверенный в своем праве.
-Как смел ты сотворит такое? - зарычал на него князь, срываясь с места.
-Это ты князь как смеешь со служителем Перуна так говорить?-холодно произнес жрец.
Владимир, не ожидавший такого, на миг оторопел.
-Забыл ты, жрец, кто изваяния Богов поставил, с чьей руки ты кормишься?
-Князь! - все также спокойно отвечал жрец, не опуская долу своих пронзительных глаз. - Ты лишь пыль под ногами Перуна, в чьей власти всякая жизнь! Боги поставили после себя нас, жрецов! Ты властвуешь на земле только по воле Богов и так же быстро эту власть потерять можешь! Моим ушам открывает Перун свою волю и как знать, может воля его завтра будет - тебя принести в жертву?
Удар закаленного в боях кулака свалил нахала на пол. Из уголка его рта заструился ручеек крови. С удивлением смотрел Владимир на свое деяние, подавляя в душе суеверный страх. Но небо не поразило его молнией, не треснула под ногами земля, не обратился в чудовище жрец, лежащий у его ног.
-Выкинуть его вон из города и чтобы ноги не было его в Киеве! - велел он позванным дружинникам.
-Кара настигнет тебя, князь! - сказал Велимудр, поднимаясь на ноги и сплевывая под ноги князя кровяной сгусток.
-Каждому своя кара уготована! Уходи и благодари своего Перуна, что не сам горишь ты на жертвенном костре!
При слове "своего" презрительным стал взгляд Велимудра, обратили на слово внимание и дружинники. Владимир же вдруг понял, что нет в душе его веры старым богам, как нет пока и иной веры. И зияет в освободившемся месте черная пустота, которую надобно заполнить...
