Как всегда, на подъезде к Киеву, Владимир замер, любуясь городом издали. Гордость вскипала в его жилах от осознания, насколько вырос град его предков за те недолгие годы, что княжил в нем он, Владимир. Молодость и удаль постепенно оставались где-то за спиной. Нет, он не стал меньше пировать, не стал равнодушен к смазливым девкам. Но забавы уже не приносили былого удовольствия, а выполнялись словно долг княжеский. Князю должно оберегать и множить земли свои, о народе заботиться! А разве может воевать и заботиться о ком-то тот, кто сам духом да телом слаб? Помнились Владимиру рассказы волхвов, как стародавние времена, когда и Киев-града еще не бывало, князей, что делом уже не могли показать свою силушку, люд простой мог предать поруганию, заменить на более молодого и дюжего. С той поры воды много утекло и на памяти Владимира князья менялись лишь по смертушке, но смутная тревога жила в его душе. Оно ведь, как ни крути, а над князем завсегда висит тень меча, не видно только чья рука его над ним заносит.
Нынче тревога особенно крепко засела в душе князя, беспокоила, как заноза под ногтем. Припомнился почему-то день возвращения из последнего похода. Едва подошли к Киеву, как на встречу им вышли встречающие - воеводы, да купеческие, а особняком жрецы. Жрецов возглавлял синеглазый, высокий молодой мужчина, в длинной сером балахоне, какие носили служители Перуна. Он смотрел прямо в глаза князю и заговорил первым, упреждая воевод и купцов:
-Сила Перунова восторжествовала твоими руками, князь! - провозгласил он нараспев.
-Слава Перуну! - ответил Владимир, без особого энтузиазма, - Что-то не вижу я Зоркомысла?
Зоркомыслом звали старого жреца, много лет главенствовавшего среди жреческого братства. Мудрого старца в Киеве знали все, потому и удивился князь, не увидев его пред собою.
-Чернобог решил, что ему Зоркомысл нужнее!
-Стало быть ты теперь заместо него?
-Я князь! Велимудром величают меня мои братия, с Перунова благословения!
"Значит новый старший жрец!" - подумал Владимир, морщась. Что-то в облике жреца его настораживало - то ли молодость его, то ли блестящие фанатичным блеском глаза. Он хотел уже было повернуться к воеводам, но жрец заговорил снова:
-В честь победы великой следует и жертву великую принести богам!
Победа была не такой ужи великой, на взгляд князя. Очередные приграничные земли, раздираемые склоками из-за засилия христиан, были добычей легкой. Преданные служители древних богов с радостью переходили под крыло князя-единоверца, тем более, что слух о щедрости князя Владимира к побежденным, уже разошелся далеко за пределы Руси.
-Тебе видней какая жертва будет угодна Перуну! - кивнул Владимир в знак одобрения, не придав особого значения словам жреца. Жертвенные костры всегда разгорались ярче при праздновании побед и ничего необычного не увидел в том Владимир.
Стряхнув с себя воспоминание о назойливом взгляде жреца, Владимир поспешил в город. На княжьем дворе его ожидал тот, кого увидеть боле и не чаял князь. Олаф, возмужавший и степенный, заключил Владимира в медвежьи объятия, похлопывал широкой ладонью по плечу, как брата.
-Рад тебе, друже! - искренне приветствовал его князь. Давно остыл гнев, за то, что не спросясь увез Олаф когда-то Всемилу. Знал, что по своей воле отправилась она вместе с варягом в дальние земли. А теперь и вовсе упреки ни к чему были, осталась от Всемилы лишь память.
За трапезой сидели вдвоем, о многом говорили. С тяжелым сердцем слушал Владимир рассказ Олафа о том, как тошно жилось тому после смерти Всемилы.
-Утешение нашел я у греков, в вере их!
-Так греки Христа чтят! - воскликнул Владимир, удивленно. Никак не ожидал таких слов услышать от представителя народа, боги которого так были схожи с теми, кому поклонялись на Руси.
-Много я слушал, да думал... - продолжал Олаф, - Думаю я по возвращению, свой народ в веру Христову обратить!
Владимир молчал в изумлении. Обратить в иную веру весь народ - да разве такое-то мыслимо?
-Чем же тебе не угодили Боги, которым испокон веков поклонялись твои предки?
-Понял я, что единый Бог сильнее множества! - заговорил Олаф с жаром, приближая к Владимиру свое лицо, - Ты вот подумай, княже, коли у тебя были бы братья, да каждый бы правил с тобою рядом сидючи! И ходил бы люд, то к тебе, то к братьям твоим, и разрешали бы они то, что тебе не по сердцу. Что тогда промеж вас было бы?
-Распри были бы... - задумчиво проговорил Владимир.
-Верно! Потому и един на земле правитель, будь то князь, или конунг! А коли на земле порядок таков, так как же средь Богов по другому-то есть?
Владимир не мог не согласиться, что правда в словах Олафа звучала.
-Может и так, да только зачем же греческую веру брать? - спросил он после недолгого раздумья, - Вот скажем, велю одному Перуну молиться, как единому!
-Много еще чего я из учения ихнего узнал, тут парой слов не обойдешься! Свет и утешение в словах Христа я нашел, потому и хочу эту веру периять!
-Твоя воля! - сказал Владимир, хлопнув Олафа по плечу и сменил разговор. Но в памяти цепко засела та беседа и долго еще сидел в своей горнице без сна князь Руси Владимир...
Праздничное утро встретило Киев сияющим солнышком. С ранней зорьки закипела работа во всех дворах, а на княжеском и тем паче! Сновали туда-сюда бойкие бабы, ругали молодух, что недостаточно проворно, на их взгляд, выполняют работу. Трудились и мужики готовя дрова для многочисленных костров. Ходили по улицам жрецы, в честь празднества одетые в белоснежные балахоны, увешанные нитями с нанизанными на них кореньями, да травами, призывали всех на капище, как только солнце в пику войдет, обещали жертву, какой еще не видывали в Киеве.
Возок с Гориславой и Изяславом, вкатился на княжий двор в самый разгар подготовки. На уличных печах уже во всю что-то варилось и булькало, распространяя вокруг ароматы, от которых во рту становилось влажно. В стороне стояли бочки с пивом и медами, которые уже достали из погребов.
Как всегда Малуша уже поджидала невестку. Изяслав, увидав бабку заулыбался, подбежал к ней, забыв внушаемую матерью степенность. Малуша обняла внука, прижалась губами к русой, слегка курчавой, макушке, подняла глаза на Гориславу.
-Здравствуй, Горислава! Как остальные внуки мои, здоровы ли?
-Здоровы, княгиня, шлют тебе поклон низкий! - отвечала Горислава, слегка склонив голову.
-В терем пойдем! Скоро уж на капище сбираться!
Горислава удивленно взглянула на княгиню-мать, и та, правильно растолковав его невысказанный вопрос, отвечала.
-В полдень жрецы нынче решили жертву принесть! Повелели всякому прибыть!
Солнце по небу двигалось быстро. У огромного изваяния Перуна уже собирались люди, особливо веровавшие, чтобы быть поближе к жертвенным кострам и получить Перуново благословение. Новый жрец уже стоял у ног огромного Бога и нараспев бубнил заклинания. Перед ним, на земле, лежали дощечки, с вырезанными на них символами, значение которых понятны были только служителям Богов.
Прервав свои молитвы, Велимудр повернулся к стоящему неподалеку жрецу и спросил:
-Прибыл ли князь?
-Князь попозжее прибудет! Княгини тут и сыны княжеские!
Велимудр поискал глазами семью князя. Они стояли особняком, на специально для них поставленном деревянном помосте.
-Нельзя ждать, Перун разгневается! Готова ли жертва?
Жрец утвердительно кивнул в ответ.
Велимудр повернулся к собравшимся и воздел руки к небу. Стихли разговоры.
-Перун! - закричал Велимудр так громко, словно пытался докричаться до небес, - Благодарим тебя!
Он кричал долго, восхваляя богов поочередно. Потом повернулся к людям, внимательно следящим за его действиями.
-Перун дал нам знак, какую жертву ему надо, чтобы и дальше удача была на нашей стороне!
-Принесем жертву любую, чтобы Перуна порадовать! - раздались из толпы крики одобрения. Жрец повернулся к деревянному изваянию Перуна и, опустившись на колени перед ним, произнес, - Прими нашу жертву, о могущественный!
Он сделал знак и откуда-то из-за идолов, жрецы выволокли связанного по рукам мальчика, с виду не больше десяти зим встретившего.
В толпе прокатился ропот. Такого еще не видали в Киеве! Быков, да овец на алтарь жертвенный легло без счету, но чтоб дитя человеческое! Слышали, что творят такое полудикие лесные племена, осуждали. Но чтобы тут!
-Вот какой жертвы желает наш Бог! Не глядите, что дитя перед вами - то чужак, живущий под нашей крышей и пользующийся добротой нашей! А сам меж тем не Перуна почитает, но Христа! - кричал Велимудр возмущенно, словно не отрок перед ним стоял, а сатир лесной с козлиными ногами.
Однако слова его не успокоили толпу. Христиане давно обосновались в Киеве и никто не притеснял их, так же как и тех, кто поклонялся Одину, Редегасту, Световиту, а то и вовсе камням, да деревьям. Прежде всего люди видели перед собой дитя, создание невинное, смотрящее на людей широко раскрытыми от ужаса глазами.
-Что это!? - прошептала Малуша трясущимися губами. Ирина за ее спиной бормотала молитву. - Дитя решили на костер отправить!?
Ирина словно очнулась.
-Знамо-то ли Владимиру? - спросила она у Малуши и та не нашлась, что ответить. Сын уж давно не делился с ней своими планами, может и об этом злодействе решил умолчать? Не оттого ли не торопился сюда?
Ирина повернулась к сыну. Святополк стоял глядя с любопытным интересом на происходящее и не обращал внимания на то, что творится рядом.
Между тем на площади раздались крики. Кто-то пробивался сквозь растерявшихся людей к жертвеннику и скоро к мальчику подбежал мужик, одетый в простую рубаху. Выросшие словно из-под земли жрецы загородили ему путь. В руках у них были дубины и они явно намеревались пустить их в ход.
-Отпустите его, то сын мой, Иоанн! - закричал мужчина.
-Радуйся! Честь великая твоему сыну выпала! Бог на него указал! - отвечал жрец спокойно.
-А и правда! Это же Иоанн, Федора-кузнеца сын! - выкрикнул кто-то в толпе.
-Какой Бог?! Разве может изваяние, руками сотворенное, желать смерти моего сына!? - вскричал Федор.
Он кинулся к жрецам, явно намереваясь отбить сына. Завязалась драка, к которой начали присоединяться и люди из толпы.
Ирина дернула Святополка за руку, заставляя его оторваться от позорного зрелища и крикнула:
-Беги на княжий двор, отыщи князя! Поведай ему какая беда происходит! Пусть спешит сюда, только его слово теперь сможет остановить безумие! - велела она и подтолкнула сына прочь. Он юркнул в толпу и скрылся из виду. Женщины смотрели друг на друга потерянно. Горислава прижимала к себе Изяслава, словно боялась, что на месте несчастного мальчика вдруг очутится он.
Меж тем на подмогу Федору бросились некоторые мужики. Им удалось отбить мальчика и Федор, подхватив ревущего сына на руки, продирался сквозь толпу прочь, пока пришедшие на подмогу задерживали бесновавшихся жрецов...
