июль 1942 года
[…] Я только что вернулся с материалами в «Красную звезду», был на фронте. Я видел грозную, прекрасную картину боя современной войны.
[…] Представь себе, в земле укрыты тысячи людей, тысячи пар глаз глядят вперёд, тысячи сердец бьются, вслушиваясь в канонаду огня, и потом чувства проходит в твоей груди, и ты сам не замечаешь, что вдруг слезы странного восторга и ярости текут по твоим щекам. Я, ты ведь знаешь, привык к машинам, а в современной войне сплошь машины, и от этого я на войне чувствую себя как в огромной мастерской среди любимых машин.
[…] Ночью я видел пылающий в небе самолет врага. От скорости полёта и ветра огонь распускался за ним, как космы у ведьмы...
6 апреля 1943 года
Дорогая моя жена Маша. Я под Курском. Наблюдаю и переживаю сильнейшие воздушные бои. Однажды попал в приключение. На одну станцию немцы совершили налёт. Все вышли из эшелона. Я тоже. Почти все легли. Я не успел и смотрел стоя на осветительные ракеты. Потом я лечь не успел, меня ударило головой о дерево, но голова уцелела... Два дня болела голова, которая у меня никогда не болит, и шла сильно кровь из носа. Теперь все это прошло; взрывная волна была слаба для моей гибели. Меня убьет только прямое попадание по башке. Как-то ты там живешь, одинокая моя? Я так по тебе соскучился, так много есть что рассказать, так много есть чего писать […] Что у вас там нового? Я тут редко что слышу, п. ч. бываю в дальних местах. Задумал одну вещь, очень важную... Но где тут писать!
[…] Недавно я сказал как бы маленькую речь, где вспомнил такой факт из фронтовой действительности: один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: «Вперёд!», и бойцы яростно пошли за ним в атаку. И первый мой тост был за здоровье, за победу великого русского солдата. Этот факт с рукой я описал в рассказе «Реквием» (памяти пяти моряков-севастопольцев).
[…] Я видел на фронте храбрейших людей, которые, однако, не могли слушать музыку, ни видеть цветы — плакали.
[…] Красная Армия приняла на свою грудь, на свое оружие ураганное давление германской армии, затомила на себе силу немцев и затем перешла в сокрушительное упорное наступление, уничтожая вросшую в землю оборону противника.
[…] Пишу о войне, а душа покоя просит. Тихая ночь войны, проникнутая взорами людей, таких как я, бодрствующих в окружающем мраке, льётся по земле. Невнятные звуки возникают во тьме, около нашей землянки, а потом снова безмолвие. Иногда во мраке светятся ракеты, висят они мучительно долго, освещая все зеленым, иногда синим светом, но потом все-таки гаснут. И странно тебе покажется, но мне в такие ночи не так грустно. Мне кажется, что мой сын где-то там, в этом сине-зеленом мраке...
1944 год
[…] После войны, когда на нашей земле будет построен храм вечной славы воинам, то против него... следует соорудить храм вечной памяти мученикам нашего народа. На стенах этого храма мертвых будут начертаны имена ветхих стариков, женщин, грудных детей. Они равно приняли смерть от рук палачей человечества.
[…] А кладбище убитых на войне! И встанет к жизни то, что должно быть, но не совершено: творчество, работа, подвиги, любовь — вся картина жизни несбывшейся. И что было бы, если бы она сбылась? Изобразить то, что в сущности убито — не одни тела. Великая картина жизней и погибших душ, возможностей. Дается мир, каков бы он был при деятельности погибших, - лучший мир, чем действительный: вот что погибает на войне — убита возможность прогресса.
[…] Русский солдат для меня святыня, и здесь я вижу его непосредственно. Только позже, если буду жив, я опишу его...
(По материалам публикации М.А. Платоновой в книге «Государственный житель», Минск, 1990 г.)
