Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Кажется, мы ещё недостаточно хорошо знакомы с антагонистом главного героя - Головина. Тогда сегодня нам предоставляется шанс рассмотреть его получше. Возможно, у читателя промелькнёт нечаянная крамольная мысль - а ведь они чем-то... похожи! Головин и Спешнев. Он же Асташев. Тогда - кто же из них победит в итоге? И как надолго затянется эта дуэль?
"ДѢЛО"
ГЛАВА 7. 1904-й
На решающую встречу со Спешневым Борисов ехал долго, старательно путая следы на предмет возможной слежки. Беспрестанно петляя на своей пролетке, подстегивая лошадей, он несколько раз объехал весь город; только оказавшись у базарной площади, быстро поменялся местами с ожидавшим его Мальцевым и шмыгнул в толпу. Рисковать было нельзя, малейшая случайность могла помешать ходу всего дела – за какие-то несколько десятков часов до его завершения! Дойдя до приземистых складских помещений, он шмыгнул в одно из них, кивнул знакомому грузчику, скинул поддевку, оставшись в одной косоворотке, нахлобучил приготовленный заранее картуз и испарился через кладовую в другую дверь. Даже если он и обложен филерами, едва ли те могли просчитать такой ход с его стороны, умишка у них не хватит! Борисов на пружинистых сильных своих ногах не шел – летел! – по улицам, всякий раз заворачивая за угол и проверяясь. Путь до назначенного места, конечно, удлинился раз в пять, зато можно не тревожиться. Он – не беспечный неумеха Сиверцев, неизвестно куда пропавший! Хорошо, ежели просто струсил и сбежал: вроде как у него тетка в Вятке есть, замужем за купчишкой каким-то, мог к ней податься… А ну как схватили молодца? Ведь, сволочь, всё расскажет, всё как есть! Борисов еще раз подивился уму и проницательности Спешнева, несколько недель назад неожиданно отказавшегося от контактов через Митю и лично связавшегося с ним напрямую.
- Он – ненадежен! – жестко произнес тогда Спешнев, изучающе всматриваясь в простецкое курносое лицо Борисова. Особенно – в глаза. Ждал, что Борисов не выдержит и отведет взгляд. Борисов не отвел, смотрел бесстрашно в ответ и даже чуть ухмылялся: уличная школа. Если покажешь, что боишься – побьют, бояться нельзя. Однако ж и откровенно растягивать губы в улыбке – тоже нельзя, посчитают, что издевается или не уважает. Обязательно побьют.
- Почему? – насмешливо поинтересовался Борисов. – Я его почти три года – вот как знаю! Мы с ним на дело вместе ходили – он не подвел!
- Невелико дело – у старика-ювелира побрякушки забрать, да в соседнем доме за рупь-двадцать сдать! – мертвым голосом отрезал Спешнев. Верно про него Сиверцев рассказывал: твердый мужик, с таким – не пропадешь! – А от приятеля вашего за версту поповщиной и сомнениями несет. В курс всего дальнейшего – не вводить, однако ж и отстранять совсем – тоже опасно, знает много. Поручать только отвлеченное, общий сбор информации и всякую прочую дребедень, его еще можно использовать по мелочам. Денег ему давайте, пусть думает, что для особой роли его готовим. Дешевле, конечно, убить, да боюсь, это сейчас лишнее будет, внимание привлечь к вашей компании можем…, - Спешнев поморщился, всё еще буравя взглядом Борисова. Тот не изменился в лице, хотя про себя и отметил небрежную легкость, с какой Спешнев произнес эти слова.
- Вы Сиверцева в чем-то подозреваете? – облизнув сухие губы, уточнил Борисов.
- Возможно, - не сразу, поколебавшись, ответил Спешнев. – Я каким-то образом оказался здесь в розыске. Лично меня знал и видел только ваш Митя. Нетрудно сопоставить два факта и получить ответ, хотя, повторюсь, случайность тоже исключить нельзя…
Таким образом, Борисов стал играть ключевую роль в подготовке покушения, чего, собственно, желал с самого начала. Все указания Спешнева выполнялись либо им самим, либо Мальцевым и Жидковым. Истинную цель поручений знал только он, разумеется, не открывая их истинной сути полностью. Впрочем, иной раз Борисов признавался сам себе, что осторожный Спешнев и ему не открывает всей глубины своего замысла, но не обижался, понимая, что, наверное, именно в этом – суть работы профессионала-подпольщика. Борисов даже стал отмечать за собой разительные перемены в собственном характере – он сделался более резким, немногословным и приобрел привычку наблюдать: за людьми, за обстановкой, за ситуацией.
Спустя час Борисов, наконец, приблизился к месту встречи со Спешневым: это был трактир из самых дешевых на городской рабочей окраине. Здесь неподалеку располагались сразу несколько фабрик, тут же – бараки, чужаков здесь не любили, да они и сами предпочитали обходить Татарку – так, по имени фабриканта Татарова, хозяина здешней мануфактуры, назывался район – стороной. Да чего там: даже хозяин здешних мест пристав Матвеев отваживался показаться в трактире «Гривенник» лишь в сопровождении пары дюжих полицейских, да и то – ненадолго, так – чтоб не шалили…
Войдя внутрь, Борисов огляделся: как всегда, в «Гривеннике» царили полумрак, острый запах прокисшей капусты, пива и дешевого табаку, и грязь – под ногами, на столах… Спешнева нигде не было видно. Покрутив головой, Борисов присел напротив неопрятного слепого, в темных очках, старика, с чавканьем поглощавшего со сковороды пережаренную до черноты картошку. Свистнув, Борисов подозвал несуетного полового и, с ненавистью глядя в его сонную морду, заказал пару пива – что-то же надо было делать, не вызывая подозрений! Есть – не хотелось, да и вид неряшливого старика отбивал самую охоту к пище. Положил руки на стол – с отвращением отдернул их: поверхность столешницы была липкой и жирной, наверное, пивом залили!
- Брезгуете? – ехидно спросил старик, хлюпая мягким соленым огурцом.
- Слушай, дедуля…, - зло начал было Борисов и тут же осекся, признав голос. – Вы?
- А вы губернатора тут ждали? – всё с тою же ехидцей ухмыльнулся загримированный до неузнаваемости Спешнев. – Смотрю, не любите вы народа! Вон как по сторонам коситесь, будто белый фрак заляпать опасаетесь!
- Я эту грязь с детства ненавижу, - угрюмо отвечал Борисов. – Вырос в ней, когда в гимназии учился – к приятелю сбегал по вечерам, чтобы уроки приготовить: дома – отец пьяный, да братьев двое сопливых, золотушных. В гимназии – драться хочется со всеми, кто нос передо мною задирал: как же, голодранец! А драться – нельзя, выгонят! Так, стиснув зубы, и закончил: после уже душу кое на ком отвел…
Спешнев равнодушно отхлебнул пива, промолчал, скрывая взгляд за черными очками.
- Сами-то вы, видно, иначе воспитывались? – тая обиду за то, что не посочувствовал, поинтересовался Борисов.
- Я-то? – Спешнев едва заметно усмехнулся под неряшливыми пегими усами. – Я, мой не в меру любопытный юный друг, еще с младенческого возраста имел всё, о чем многие и помечтать не могут. Да только вот сразу после гимназии и с домом, и с родными порвал, о чем не жалею до сих пор. И происхождение свое – ненавижу. И класс, к коему принадлежать выпало, – тоже ненавижу.
- Вон оно как? – с некоторой завистью протянул Борисов. – Значит, рабочих полюбили, народ то есть?..
- Терпеть не могу! – последовал парадоксальный ответ. – Я и не обязан их любить, как, впрочем, и они меня. Я – борец идеи, я расчищаю путь, по которому это темное стадо пройдет в светлое будущее своими грязными лошадиными копытами, мочась под себя и раскидывая под ноги сзади идущим свой навоз. И вам, мой юный соратник, тоже надобно быть не с ними, а над ними: вы – факелоносец, вы – бесстрастный титан духа. Если ради жизни одного губернатора придется положить десяток таких вот навозников…, - мотнул накладной бородой Спешнев, - … вы даже ни на секунду не должны усомниться в правильности такого выбора. Шокированы?
- Что?.. – не совсем понял значение последнего слова Борисов, но, поразмыслив, всё же примерно представил суть вопроса. – Нет, наверное… Да точно – нет. Чего его любить – народ-то? Его вон сколько: тычутся как черви незрячие, копошатся в куче из самих себя, и там же помирают. Их вести надо, это – правда!
- Ну и преотличнейше! – безразлично хмыкнул Спешнев. – Итак, по порядку. Скверное есть что-нибудь?
- Да, - замешкавшись, признался Борисов. – Сиверцев пропал. Дома – не появлялся, никто ничего не знает, будто и не было парнишки. Через дядю попробовал разузнать – не объявлялся ли он в тюрьме. Ответили – не было такого.
- Предсказуемо, - невозмутимо прокомментировал Спешнев. – Что с явочной квартирой?
- Непонятно, - еще более прежнего, от того, что не мог дать определенного ответа, смутился Борисов. – Следов обыска не видно, ничего не тронуто. Похоже, что там никого не было. Думаю, Сиверцев, если его и взяли, ничего им не сказал…
- … или жандармы ведут с нами очень аккуратную игру, - закончил за него Спешнев. – В стойкость Сиверцева – не верю, такие ломаются за полчаса: первые пять минут они – герои, еще десять минут – глупенько отказываются от очевидных вещей, а еще через десять – пускают слюни и зовут маму.
- Интересно, что вы про меня думаете? – Борисов недобро сузил глаза, впрочем, скорее по привычке – знал, что Спешнева этим не проймешь. Так и вышло. Брови «старика» чуть подлетели над черными стеклами очков, тут же вернувшись на место.
- Что я про вас думаю – неважно. Гораздо важнее, что я сейчас здесь с вами пытаюсь обсудить нюансы завтрашнего дела. Давайте без лирики, а то вы еще напьетесь и станете рассказывать о своем уважении ко мне. Сиверцев – пропал, понятно. Сегодня к ночи все готовы? Лопатами запаслись?
- Да всё в порядке, - лениво и несколько разочарованно тем, что Спешнев хотя бы чуть-чуть не похвалил его, ответил Борисов.
- Исчезновение Сиверцева вносит некоторые коррективы, - подумав, Спешнев осторожно, чтобы не лишиться маскировки, почесал возле виска. – Жарко, черт побери, в этом маскараде… Вполне может статься так, что за вами будут следить. Ничего не предпринимайте, делайте, как договорились. И не бойтесь: никто вас арестовывать не станет, им нужен я – и с поличным. Вы со своими друзьями, конечно, лакомый кусочек, но им необходима ключевая фигура.
Лицо Борисова при этих словах несколько вытянулось: он явно не ожидал таких слов. Да и вообще – он был настолько уверен в гениальности плана Спешнева, что известие о возможном аресте как-то покоробило его. Заметив это, Спешнев насмешливо произнес:
- …ряд волшебных изменений милого лица! Я вижу, вас что-то гложет? Сомнения, тревоги? А, может, я просто вас напугал и вам смертельно захотелось бросить всё и поехать в Пятигорск – подлечить расшатанные нервы сернистыми водами?
- Нет, но…, - зачем-то оглядываясь, уныло попытался возразить Борисов.
- А вы что там себе думали? – не унимался Спешнев, негромко и жестко роняя едкие, колючие слова. – Что вы будете покушение на губернатора готовить, а жандармы вам – красный коврик под ножки подстилать? Я сказал: возможно! В нашей работе всё возможно! В конце концов, этот Митя – ваш приятель, не мой, и у меня никто никуда не исчезал. Это – досадно, но не более. К перечню наших вариантов всего лишь добавился еще один, но общей концепции он не меняет. Дело будет сделано – так или иначе!
- А если жандармы все-таки окажутся не такими умными, и решат взять с поличным нас? – угрюмо спросил Борисов.
- Тогда – продержитесь до завтрашнего дня, а я всё закончу один. После этого можете поступать, как вам совесть велит: хотите – сдавайте меня, хотите – проявите стойкость и изворотливость. Только в первом случае – помните: партия не прощает ренегатов.
- Не пугайте: пуганый! – огрызнулся Борисов, сам себя ловя на предательской, неясно еще оформленной, но уже довольно плотной мыслишке, а именно: он начал сожалеть о том, что связался с этим человеком! И черт его дернул обратиться к дяде! Что бы им самим не сладить всё дело, спрашивается? Ну, да – с динамитом тяжеловато пришлось бы, химию они не знали вовсе, да и риск большой – так и сами взорваться могли бы! Ну так и черт с ним, с динамитом – хорошенько подготовившись, губернатора и застрелить можно было бы! И что теперь делать? Сиверцев, может, и правда, сидит сейчас в кабинете у жандармов, показания дает. Этот Спешнев, хоть и тертый калач, а, по всему видно, задумал что-то мутное. Что он? Пришлый человек, акт поставил, уехал, никому здесь неизвестный! Да ему Борисова и ребят подставить – раз плюнуть, это точно! А за такие подвиги приговор один - виселица, и без разговоров. Или в Шлиссельбург – пожизненно, неизвестно еще – что лучше! Ай, какая скверная история!
- Размышляете много, Борисов! – уловил его настроение Спешнев, строго сверкнув темными стеклами очков. – Себя жалеете. А думаете, те, кто на смерть заведомую шли, но дело сделали – Балмашев, Качура – себя жалели? Вы, я вижу, щегол еще – против них. Зря я вам доверился, вы только стариков обирать и горазды, да?
- Да не пылите вы! – вовсе уж раздраженно выплюнул слова Борисов. – За меня – не бойтесь. И ребята мои – вернее верного всё спроворят! За глупость пропадать неохота, я, может, еще с десяток актов поставить собирался. Да что-то, вижу, вы другую роль мне отвели. Я вам что – Петрушка тряпичный – за ниточки меня дергать? Не на такого нарвались, господин хороший, мы тут, в глубинке, тоже чего-то, да стоим…
Твердая кисть, молниеносным стрижом пролетев над заляпанным столом, ухватила его стальными пальцами за горло, Борисов захрипел, бестолково завозил онемевшими разом руками, силясь высвободиться, сбил на пол пиво и сковороду…
- Я что тебе, парень, с самого начала говорил? – прошипел Спешнев. – Дисциплина - строжайшая! Подчинение – неукоснительное! Если есть хоть тень сомнения – лучше сразу уходи! Говорил? Кивни, если говорил!
Борисов, с красным, будто надутым, лицом кивнул, для верности мигнув выпученными глазами. За соседними столами, заметив неладное, тоже притихли, наблюдая за странной парой.
- Вход – копейка, выход – не рубль, нет. Жизнь! Не сделаешь, как велю – убью! – закончил свою мысль Спешнев, но пальцев не разжимал.
- Эй, дед, ты что – спятил? Парень, помочь? – окликнул их здоровый чернявый бугай.
- Ктой-то? Не вижу! – завертел головой Спешнев. – Вот, сынок мне дерзостей наговорил, учу его по-отцовски. А вы – не мешайтесь, это – дело семейное…
- Поучил – и будет, ты ж его задушишь сейчас…, - чернявый, не удержавшись, поднялся, подошел не спеша к их столу и наложил огромную свою ручищу на протянутую руку Спешнева. – А ну, дед., полегче…
Что произошло дальше – толком никто из сидевших по соседству не понял и не разглядел. Слепец быстро разжал кисть и нанес стремительный удар здоровяку под ложечку. Тот побледнел, задохнулся, надвинулся на старика, но следующим неуловимым ударом в самый низ подбородка был свален на пол. Все в трактире ахнули, но с мест не тронулись.
Спешнев встал, перешагнул через бугая и, проходя мимо Борисова, тихо сказал ему:
- Считай, что ничего мне не говорил. Сделаешь, как уговорились, - разойдемся миром, да еще и репутацию себе заработаешь: обещаю. Нет – на себя пеняй!
- П-пошел ты…, - сипло отмахнулся тот, силясь вдохнуть больше воздуха.
- Эх-х… деточки-деточки…, - по-стариковски покачал головой на публику Спешнев и посеменил к выходу. Никто не стал его задерживать, только кто-то один упреждающе протянул из темноты угла : «Э-э-э…», но умолк.
- Силен у тебя папаша, малой! – бросил с минуту спустя пожилой рабочий, проходя мимо Борисова. Тот, раздраженно кивнув, попытался было отпить из кружки, но едва не захлебнулся. Ладно, господин, будет тебе дело, коли уговорились, но уж после – посчитаемся! Непременно посчитаемся…
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие выпуски "Ежемесячного литературного приложения" к циклу "Век мой, зверь мой..." - в новом КАТАЛОГЕ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый иллюстрированный каталог
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании