Брунгильда сидела на стуле у низкой кровати и держала в руках тонкую руку своей нянюшки. Агния уже некоторое время болела, но Брунгильде все недосуг было просто поговорить с ней. Она заглядывала порой в ее комнатушку, справлялась о здоровье и, почти не слушая ответов, спешила по своим бесконечным делам. Сейчас она очень жалела об этом! Но, как сожалению, время никому не дано повернуть вспять. Брунгильда беспомощно наблюдала, как жизнь по капле уходит из Агнии и ей ничего не оставалось, как только молить Господа, позволить ей еще разок услышать ее голос и посмотреть в ее добрые глаза. Видимо Господь услышал ее безмолвные мольбы и Агния открыла глаза. Ее некогда ясный взгляд, сейчас был затуманен голубой дымкой. В уголках глаз собрались мелкие капельки слез. Сначала она никак не могла зацепиться взглядом за что-либо, но потом она увидела Брунгильду и ее губы расплылись в улыбке.
-Птичка моя! - прохрипела умирающая, голосом сухим, как ворох осенних листьев.
-Я здесь Агния, я здесь! - прошептала в ответ королева, поднося ладони нянюшки к своим губам.
-Брунгильда, девочка! Пообещай мне...
-Что ты хочешь, Агния?
-Обещай, что снимешь броню со своего сердца и позволишь ему любить...
-Я люблю, Агния! Люблю своих детей и тебя!
-Власть отравляет тебя и отнимает любовь! Не поддавайся ей!
Брунгильда не успела ответить. Лицо умирающей исказила последняя судорога и душа навсегда покинула тело.
Брунгильда залилась горючими слезами, чувствуя, что из ее жизни ушла последняя частичка, связавшая ее с детством...
Король Гунтрамн никак не мог поверить, что племянник Хильдеберт не принял его приглашение и проигнорировал собор. Лишь короткое, но полное скрытого смысла, письмо доставил ему посол.
"Ваше Величество, король Гунтрамн! С прискорбием спешу сообщить, что посетить собор для меня не предоставляется возможным, ввиду того, что на нем будет присутствовать от лица своего малолетнего сына королева Фредегонда, по вине которой, как Вам известно, мы претерпели много горя! С уважением, Ваш любящий сын и племянник, король Австразии Хильдеберт!"
Тон письма был оскорбительным и Гунтрамн прекрасно знал, чьей рукой были начертаны эти слова. "Брунгильда! - думал он возмущенно, - Она полностью контролирует Хильдеберта и надо сделать что-то, чтобы забрать его из под опеки матери!"
Он вошел в наполненную до отказа церковь и пройдя на предназначенное специально для него место, с которого его было видно всем, воздел руки к небу, провозгласив начало собора. По левую его руку сидел представитель королевства Нейстрии. Фредегонде хватило ума не приезжать лично. Вероятно она просто опасалась за свою жизнь. Место по правую руку красноречиво пустовало.
Собор продлился несколько дней. Бурно обсуждались новые законы, выносились приговоры епископам и тут же даровалось прощение. Король Гунтрамн предстал перед народом во всем своем великолепии. Под конец, он сам так уверовал в широту своей души, что даже готов был простить Хильдеберта, а заодно и его мать за то, что они не присутствовали при этом зрелище.
Тем временем в далеких вестготских землях происходили события, о которых до далекой Австразии доходили лишь нечеткие отголоски, на которые королева Брунгильда до сей поры обращала мало внимания.
Гоисвинта, мать Брунгильды и бабка Ингунды, все больше и больше гневалась на внучку, проявлявшую завидное упрямство в вопросах смены веры. Ни король Леогивильд, ни его сын Герменегильд, муж Ингунды, не усматривали в этом вопросе никаких проблем. Гоисвинта же все больше наседала на внучку и чем тверже Ингунда отказывала бабке, тем яростнее были ее нападки. Леогивильду никак не удавалось успокоить жену. Гоисвинта вероятно, видя во внучке внутренний стержень, старалась сломать его, не желая видеть под носом женщину, обладающую столь же железной волей, как у нее самой.
Однажды днем замок огласился криками. После очередного яростного спора, Гоисвинта не выдержала и отхлестала непокорную девушку по щекам, а потом еще и потаскала по полу, вцепившись в густые шелковистые волосы, тонкой, но цепкой рукой, похожей на куриную лапку. Служанки Ингунды пытались освободить свою госпожу из цепких лап вестготской королевы, но не смели прикоснуться с ней.
Леогивильд, по счастливой случайности прибывавший в замке, остановил это позорное побоище и велел женщинам разойтись по своим покоям. Теперь он крепко задумался. Ситуация принимала угрожающий характер. Вечером к нему пришел Герменегильд, жаловаться на Гоисвинту, которая жестоко избила его жену.
-Отец! Пришло время мне с женой покинуть Ваш кров! Находиться здесь стало опасно для жизни Ингунды!
Леогивильд вынужден был согласиться. Он выделил сыну во владение область с центром в Севилье и молодая чета, не откладывая дело в долгий ящик, отправилась в свой новый дом, в надежде свить там теплое гнездышко.
Здесь от Ингунды никто не требовал смены веры, никто не упрекал ее в неповиновении и она окончательно расцвела, похорошела, словно бабочка, вырвавшаяся из кокона. Более того, новый епископ Севильи Леандр, в последствии канонизированный, сам был приверженцем никейской линии христианства и узрел Божий промысел в приезде принцессы Ингунды, рассчитывая с ее помощью отвратить от арианства и принца Герменегильда. Это ему удалось, да так, что через несколько лет Герменегильд сам решил искоренить арианство на своих землях. Под его руководством приверженцы ортодоксальной никейской ветви восстали против ариан и это столкновение привело к значительным разрушениям в королевстве. Епископ Леандр был отправлен в Византию за подмогой. Герменегильд отправил письмо и родственникам своей жены и вскоре воины короля Гунтрамна, были в его распоряжении. Однако, к огорчению Ингунды, носившей под сердцем своего первенца, мать, а вместе с нею и брат, не спешили принимать чью либо сторону в этом конфликте. Принцесса получала из родной Австразии пространные письма, содержавшие дюжины бесполезных советов. Она понимала, что мать, королева Брунгильда, оказалась между двух огней. Ведь король Леогивильд, подстрекаемый королевой Гоисвинтой, раньше смотревший сквозь пальцы на веру своей невестки, теперь был не на шутку встревожен, ведь вражда сына распространялась и на него, как на носителя чужой веры. Леогивильд, в свою очередь, велел всем жителям оставшихся под его рукой земель, безоговорочно принять арианство.
Несколько лет Леогивильд не решался предпринимать что-либо против родного сына, но в итоге решился…
Ингунда тряслась в карете, держа на руках Атанагильда, которому едва минуло 3 года. Она не могла доверить его служанкам, боясь отпустить хоть на миг, хоть довольно тяжелый малыш уже оттянул ей руки. Она спешно направлялась в Испанию, гадая про себя, жив ли еще ее муж, или она уже вдова в изгнании, как когда-то ее матушка.
-Отправлено ли уже письмо матери и брату? - спросила Ингунда у сидевшего с ней в карете монаха, призванного оберегать принцессу в пути, но имевшего более испуганный вид, чем Ингунда.
-Дддда...Ваше Высочество! Письмо уже в пути, только вот на дорогах неспокойно…
-Довольно! - резко оборвала его Ингунда, у которой и без того душа была не на месте.
Монах замолчал, обиженно поджав губы.
-Где мы сейчас, далеко еще до границы Испанских земель?
-Путь не близкий! - буркнул монах, явно не желая продолжать разговор.
Ингунда повернулась к служанке и велела ей справиться об их местонахождении у возницы, не желая вступать в разговор с надутым служителем Бога.
Служанка сообщила, что до границы еще несколько дней пути и Ингунда сильно закусила губу, что бы не разреветься на глазах пялившегося на нее ее из подо лба, монаха...
