«Настоящий писатель — не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто больше всего замечает». Это я читаю дневники Анджея Бобковского (1913 - 1961), молодого тогда, образованного, хорошо знающего иностранные языки поляка, который уехал вместе с женой из Польши в Париж, на заработки, весной 1939 года (то есть до войны, заметьте). В Польше уже пахло грозой.
1 сентября 1939 началась немецкая интервенция. Поляки сопротивлялись столько и насколько могли… Трагедия.
Была развязана Вторая Мировая война. Дальше мы себе историю (особенно отечественную) представляем в разной степени подробностей. А вот если глазами европейца? Глазами очевидца?
***
Анджей Бобковский вел весьма пространные дневниковые записи на протяжении четырех лет «оккупации Франции» - «Наброски пером» - так называется его книга на русском.
Я все же думаю, это были не дневники - уж больно они описательны, размыслительны и не о личном. Но даты и события идут в хронологическом порядке. Рискну предположить, «наброски» сразу писались с «оглядкой на будущее»: молодой человек (не без литераторского таланта!) так самовыражался в условиях неопределенности и стресса: фиксировал свои наблюдения, чтобы не забыть и рассказать кому-то потом. Он понимал, что он в эпицентре истории. Перекличка местами с нашим временем прямая и косвенная.
Нисколько не хочу умалять достоинство этих записок: они очень любопытны и по своему ценны - свидетельство частное и драгоценное. Википедия вам этого не расскажет.
Я, например, открыла для себя в деталях картину «двойной административности» Франции военного периода, уяснила, что такое «коллаборационизм» и «протесты» французов во время войны. Как жили очень многие «обычные граждане» республики: пили кофе с круассаном, ели шоколад и конфеты от Фуко, ездили на работу (часто на военные предприятия, поставляющие свою продукцию на фронт фашистам) на метро и «требовали» от коллаборационистского французского правительства работы только в одну смену. Масла вот и бензина только не хватало. Как это по-французски!.. Сплошная фронда. И то, а как иначе жить, если жизнь одна? (здесь не без сарказма)
Поляки, знакомцы Анджея, оказавшиеся так или иначе на территории Франции, получили потихоньку в военных комендатурах документы - то есть выправили бумаги - и возможность ездить на побывку в родную Польшу. Тоже оккупированную. Это-то с 1941 года!.. В Польшу они возили контрабандой баулами модное женское белье, чулки, деликатесы и т.д. Этот «французский шик» хорошо расходился у жен немецких офицеров на оккупированной польской территории за немецкие марки. Обратно во Францию плыли баулы с польским салом, ветчиной и другими фермерскими продуктами и реализовывались уже за франки. Люди были весьма осведомлены о курсах мировых валют и предусмотрительно старались вложиться в доллары. Бизнес, однако. Не без риска, правда, получить срок за спекуляцию в военное время. Но многих несчастных такой бизнес занимал, увлекал и кормил.
Население французское в быту не стеснялось ругать немцев, слушало английское радио (часто со смешанными чувствами и не без традиционной французской иронии к англичанам) и следило жадно за новостями из России с июня 1941 года… В общем, население ожидало освобождения от «немецкого ига» чужими руками.
Следует заметить, справедливости ради, что акции партизанского характера на территории Франции активизировались именно со вступлением в войну России. Коммунисты Франции действительно оживились. Фашисты отвечали точечными карательными операциями. Это тоже зафиксировано в дневниках Анджея.
…А Англия методично бомбила военные заводы на территории Франции с 1941 года. Под английскими бомбежками гибли и случайные французы, с улицы. На войне, как на войне… Французы воспринимали это как неизбежное бремя, свидетельствует Бобковский.
То есть, по мнению рассудительных французов, Анри Петен «спасал французский народ», в то время как де Голль - честь Франции. И не поспоришь.
**
Примечание: Анри Филипп Петен - герой первой мировой войны, маршал Французской армии и глава режима Виши - коллаборационистского режима во Франции. В 1940 году заключил договор с фашисткой Германией и был наделен властью диктатора в марионеточном режиме Франции. Петен до конца своих дней настаивал, что действовал в интересах своей страны.
**
В общем, читать занимательно - много парижского быта и «французских высоких», почти театральных мотивов. Вот это запомнилось.
Зима 1941-1942, Париж. Некая семья устраивает прием. Нарядные гости, туфельки и все такое. Угощения. «Не то, что до войны, конечно», - замечает автор документалистики. В конце приема гвоздь программы: выносят огромную нарядную коробку. Коробку медленно театрально раскрывают, достают яркую тканевую драпировку… А там чудесный футляр (немаленький!). Открывают футляр - а в нем пара десятков килограммов (!) роскошных шоколадных конфет Фуко!.. Гости ахают. Гостей угощают. Все нарядные приглашенные господа деликатно встают в очередь, и каждый медленно и с благоговением выбирает себе конфетку… Хозяйка дома щедро приглашает не стесняться - берите больше. «Нет, нет», - говорят гости и, обмениваясь впечатлениями, встают в очередь по второму кругу за второй (и тд) конфеткой... Н-да…
Оценили? Как это по-французски, господа!.. (здесь с восхищением и иронией одновременно: когнитивный диссонанс, простите. Францию я все равно не разлюблю.)
Ну, и так далее. Вспоминается незабвенное Черномырдинское - «Здесь вам не тут!»
А какой вы помните зиму 1941-1942 года?
Мои вот предки выжили в землянках и рады были мерзлой картошке. Ну, и туфелек, разумеется, не было. Фуфайка была, одна на семью. Я это хорошо помню из рассказов выживших.
А так - чудесная документальная увлекательно-познавательная велосипедная прогулка по югу Франции 1940 года и Парижу, до 1944 года включительно эти «Наброски пером».
***
Поскольку пан Бобковский имел удивительный дар взирать на окружающих персонажей как бы отвлеченно (истинный наблюдатель в этом смысле), очень любопытно читать его «национальные портреты» - поляков, французов, англичан, немцев, русских…
Ну, русских он не любил по наследству. Что ж… Нам это, пожалуй, неинтересно. Про себя мы и сами знаем.
О немцах. Нелицеприятно. Особенно досталось немкам - он называл их «белокурыми Валькириями», неизменно «грубыми» в сравнении с утонченными француженками. Обесценивал любовь немецких фрау к порядку, кухне и вышитым полотенцам.
Немцы, по мнению Анджея, любят все «разложить по полочкам», но «обязательно что-нибудь упустят» - и тогда все безнадежно развалится.
О французах: «В мирное время французы забыли о войне, во время войны они не смогли забыть о мире (24 июня 1940)».
А вот послушаем, что поляк говорил о поляках:
«Возможно, причиной польского гонора была вечная неудовлетворённость, вызванная диссонансом между воспитанием, устремлениями и, с одной стороны, недоступностью целого ряда мелочей, с другой стороны. Когда человек не может позволить себе мелочь, даже пустяк обычную вещь – он мечтает о необычных вещах».
И вот еще о родной Польше, его же:
«Бедная Польша – как великолепная картина, покрытая бесконечным количеством слоев краски. Краски с причудливым составом, где Богородица смешивается с бигосом и борщом с ушками, Мицкевичем и игрой в бридж, католицизмом – оплотом христианства и византийским анархизмом, а также безусловным долгом умереть за родину не только тогда, когда нужно, но прежде всего, когда не нужно (12 января 1943)».
Занимательно. И многое объясняет в последующем развитии послевоенной Европы. Тут Анджею Бобковскому в провидении не отказать: «Горькие таблетки всегда нужно давать в облатке, иначе их не проглотить».
***
Пан Бобковский свои записи стал публиковать уже в 1945 году: фрагменты были изданы во Франции и Польше. После войны он уехал. Нет, не в Польшу, тем более социалистическую. Он уехал в 1948 году в Латинскую Америку, в Гватемалу. Уехал с любимой женщиной, той самой Басей, практически без денег (150 долларов в кармане), без связей, без особых планов. Там жил, строил свой нехитрый быт и любил Францию и Польшу издалека. «Я хочу иметь право подохнуть от голода, если не справлюсь».
Певец личной свободы и жизни здесь и сейчас. Выбор? Выбор.
К слову, Польша Анджея Бобковского долго не вспоминала. Неформатный писатель. Идеология…
***
Время не остановить, как старый заглохший будильник. Время покажет. Будем смотреть, что дальше. У нас прежде всего.
P.S. И вот еще одна цитата, из французской истории (не от пана Бобковского, из газет): Послевоенное правительство Франции официально засекретило материалы оккупационного периода на 75 лет».
Вот так. Нас много ждет «открытий чудных». Следите «за руками». И прессой. Если, конечно, кто-то отважится опубликовать факты, включая неприглядные. Коллаборационизм - понятие аморфное. Что за этим стоит? Зона комфорта охраняется законом.
©️ Мила Тонбо 2023
***
Больше материалов о жизни неординарных людей (и общественных парадоксах) в авторской подборке «Времена не выбирают. Судьбы людские»
