Чернобыльские самоселы зарабатывают в зоне деньги для обучения детей, выращивают картошку и смотрят сериалы.
Миновав КПП «Дитятки», которое символизирует начало зоны отчуждения, мы начали экскурсию по заброшенным селам 30-километровой зоны.
На дорожном указателе — село Залесье. Невзрачные, покосившиеся хаты. Из-за разросшихся деревьев их почти не видно. Но вот между беспорядочно расставленными молодыми деревцами видим расчищенный участок. Во дворе дома за забором наше внимание привлекает крупное чучело в красной футболке. Сделано мастерски, и футболка не выцветшая, новая. Наверняка дом обитаем. Если хозяева дома — нам повезло.
Журналисты — частые гости в зоне
Сразу за забором — вскопанная сотка земли. На ней пять сухих тыкв. Видимо, остатки прошлогоднего урожая. Учуяв чужих, во дворе дома зашлись лаем собаки. Забор ветхий, но покрашен недавно. Здесь есть даже электрический звонок! Жмем на кнопку два раза.
Через две минуты калитка распахивается. Пожилая женщина в красном цветастом платке и коричневой шерстяной кофте на пуговицах гостеприимно улыбается. Она не выглядит изможденной, измученной болезнями или уставшей от жизни. На щеках — румянец, в глазах — оптимизм. Нашему приходу она не удивлена. Узнав, что мы — из газеты, объясняет: журналисты у нее в гостях бывают часто.
— Одна вы здесь?
— Я живу с мужем. А там вон возле памятника еще две семьи живут, — показывает рукой в направлении Чернобыля.
После аварии на ЧАЭС, в 1986 году, жители 13 населенных пунктов возле станции были полностью выселены. Кроме 50 тысяч жителей Припяти, выселили заодно и 40 тысяч человек из Чернобыля и окрестных сел. Однако ностальгия сделала свое дело. По данным Министерства чрезвычайных ситуаций, в десять сел и сам Чернобыль добровольно вернулись жить 328 человек.
К родному дому пробирались через проволоку
Ганна Петровна с мужем вернулись в свою хату в зоне отчуждения в 1990 году. Почти сразу после аварии им дали квартиру в Киеве, но там они прожили всего четыре года.
— Как мы горевали, когда авария случилась: мы ведь всего за четыре года до этого купили дом, — рассказывает Ганна Петровна. — Заплатили за него 15 тыс. руб. А потом нам государство отдало только 13 тыс. за него. И все. А деньги мы на книжку положили. Я говорила деду: «Давай купим что-нибудь». А он говорит: «Мы ж здесь не пожизненно. Пусть два, три года здесь (в Киеве. — «ДЕЛО») поживем. А там же вернемся — надо будет ремонт делать». И деньги положили на книжку. А теперь пропали наши деньги.
— Как же вы сюда добирались, — интересуюсь у нее, — если все дороги к вашему селу были оцеплены и ограждены колючей проволокой?
— Нас никто не пускал — мы шли через проволоку. А потом уже нам разрешили ездить.
Ганна Петровна часто бывает в Киеве — каждый месяц. Говорит, что в этом ей помогают вахтовики. Она выучила расписание вахтовых автобусов: каждый четверг в 15.00 и 16.00 они отправляются из Чернобыля в Киев. Водители ее — легендарного самосела — уже знают, подбирают по дороге. Нет у нее проблем и на КПП «Дитятки» — теперь она пересекает кордон с цивилизованным миром легально.
В столицу Ганна Петровна ездит за пенсией и оплачивает счета за квартиру. 14 лет их киевская квартира пустовала. Теперь там живет внучка-студентка. В Киеве проведывает и сына, который как чернобылец получил квартиру на Троещине. С дочкой видится реже: после аварии она поселилась в Бородянском районе Киевской области.
Дети и взрослые внуки Ганны Петровны и сами заезжают сюда, в Залесье: каждый год поздравляют деда с Днем победы.
Дети против
— Дети против того, чтобы мы здесь жили. Но мы их не слушаем: живем, где нам нравится, — объясняет Ганна Петровна. Радиации ни она, ни ее муж не боятся. Считают так: живут в зоне отчуждения 16 лет, если бы была радиация, то давно бы умерли.
Каждый год Ганна Петровна в обязательном порядке проходит медкомиссию. Говорит, что местное начальство специально для этого присылает за ними машину. Пока никаких отклонений в здоровье не обнаружено.
Заезжают к ним и местные чиновники с инспекторами — контролируют состояние и измеряют радиационный фон. Выдали им даже разрешение на вывоз из зоны и продажу картошки, лука, свеклы. «Но мы не возим, — объясняет женщина. — Так, для себя, и все».
Работа на огороде — основной способ выживания для семьи Навальных. Пенсия у Ганны Петровны — 350 грн. Без надбавок. «Кто ж нам даст эти надбавки? — рассуждает она. — Нас ведь никто не заставляет здесь жить».
Каждый четверг в Чернобыль из райцентра Иванково заезжает и машина с провизией. Из Залесья до Чернобыля — 2 км. Поэтому Ганне Петровне есть где купить продукты.
Как только речь заходит о продуктах, Ганна Петровна вспоминает бывшего президента. Однажды в зоне отчуждения побывал Виктор Ющенко. Он посетил ЧАЭС, Свято-Ильинскую церковь и проведал семью самоселов в поселке Новошепеличи. К семье Навальных не заехал. Но по результатам поездки президент пообещал через МинЧС и администрацию зоны отчуждения обеспечить самоселов необходимыми продуктами питания и дровами.
Как оказалось, слово свое сдержал. Ганна Петровна не унималась. «Спасибо Ющенко, большое спасибо», — повторяла. После визита президента ей с мужем привезли два мешка муки, крупы, вермишели. «Так мы теперь хлеб свой печем», — удовлетворенно говорит женщина. Слышала она, что харчи завезли и другим самоселам зоны отчуждения.
А еще, говорит, жене его спасибо. Катерина Ющенко распорядилась на Рождество также поздравить каждого самосела продуктовыми пайками. Ганна Петровна рассказывает, что в подарочных упаковках была селедка, колбаса, твердый сыр и консервы. «Еще и шампанского привезли», — с удовольствием добавляет она.
Свободное от работы на огороде время Ганна Петровна с мужем коротают, как и большинство пенсионеров в нашей стране — смотрят сериалы. В Залесье телевизор и радио работают. Жаль только, что нет в доме телефона. Поэтому если надо позвонить детям, ходит на почту в Чернобыль.
Отсутствие людей ее не пугает. «А что нам бояться? У нас две собаки», — говорит она. И сама себе возражает: «Хотя собаки от хороших людей. А от мародеров и бандитов собаки не помогут». Утверждает, что мародерам в их селе делать нечего. «Тысячу раз уже обходили все. Забрали все на свете. Оборвали провода, где какие были. А рабочие из Чернобыля поснимали полы и рамы. Даже были там построены новые дома — разобрали на кирпичи. Так что уже нечего разбирать — они все вывезли», — машет рукой.
«Тысячу гривен получать в зоне — это смех и позор»
Как утверждают официальные источники, основной массив самоселов живет в Чернобыле. Поэтому, проведав сельских самоселов, мы решили посетить и городских.
На центральной улице Чернобыля жизнь кипела. Выехав на центральную улицу города, мы завернули в первый двор. Двухэтажные дома. На окнах занавески, на подоконниках — игрушки и цветы в горшках, на балконе сушится белье. Значит, люди здесь живут.
Табличка на подъезде первого дома указывала, что мы находимся на улице Кирова, 34. Однако здесь нас постигло разочарование. Несмотря на распахнутые форточки, в квартирах было пусто. Дверь нам никто не открыл. Результаты не принесла и инспекция второго подъезда. Только лениво потерлась о наши ноги и неуверенно мяукнула беременная кошка.
В соседнем доме повезло больше. Дергаем ручку квартиры на первом этаже. Дверь открыта. Внутри — запах сигарет, работает радио. На вешалке в прихожей висит бушлат, на полу — мужские ботинки. Зовем хозяев. Но здесь никого нет.
Табличка в коридоре первого этажа помогает понять, что мы зашли в общежитие. Раньше это был обычный жилой дом с двух- и трехкомнатными квартирами. Но после аварии его приспособили под общежитие для вахтовых рабочих зоны отчуждения.
Внезапно со второго этажа доносятся голоса. Поднимаемся туда, стучимся. Грубоватый женский голос приглашает войти. Заходим.
Налево — кухня. Из нее выходит женщина лет 35 и выжидающе смотрит на нас. Объясняем, что мы — журналисты. Но женщине, кажется, все равно, кто мы — она с удовольствием использует возможность пообщаться с новым собеседником.
Она приглашает нас на кухню. Здесь сидит ее подруга. Судя по столу, женщины только что пообедали супом и колбасой и теперь собираются выпить чаю. «Дикая Мария Григорьевна. Я заведующая этим общежитием», — представляется она. Хозяйка квартиры — женщина, по всему видно, дерзкая и любящая крепкое словцо, называться не хочет. Объясняет, что может сгоряча сболтнуть лишнего, но говорит, что здесь убирает. Они — типичные вахтовики. Две недели работают в зоне — две недели у них отпуск.
— Что заставило вас работать в зоне отчуждения? — самый животрепещущий вопрос.
— Я уже облученная. В ночь аварии на станции я там работала, — объясняет Мария Дикая, и я вспоминаю, что читала о ней в чернобыльском репортаже апрельского номера The Daily Telegraph.
— Просто мы местные, — перебивает ее молодая уборщица. — Я, например, жила в соседнем селе — оно сгорело сразу после аварии. Тянуло в эти места все время, поэтому и решились работать здесь.
На наши серьезные вопросы она отвечает без трагизма, шутками. Весело говорит, что в Чернобыле есть частный продуктовый магазин и даже бар. «Танцуем, когда напьемся», — просто рассказывает она. Женщина закуривает и, громко помешивая ложечкой кофе в чашке, рассказывает анекдот в тему:
— Немец, француз и русский пьют чай. Немец говорит: «Извините» и стучит чайной ложкой о стакан. Француз говорит: «Извините, извините» и два раза стучит о стакан. Русский: «Тысячу извинений» и начинает колотить ложкой.
Предлагает покурить вместе с ней. Курить мы отказывается, а она, размахивая сигаретой, говорит: «Напишите о зарплате. Она здесь просто никудышная. Тысячу гривен получать в зоне — это смех и позор. Я получаю 1,085 тыс. грн. Это с учетом премии ко Дню коммунальника». «Так и ту еще не выплачивают, — перебивает ее Мария Дикая. — За февраль не дали, за март еще не дали. Министерство нас бросило на произвол судьбы».
— А надбавки вам предусмотрены за то, что вы работаете в зоне и живете?
— Были у нас суточные 118 грн. в месяц. Но убрали их. Оклад добавляют, а все остальное — надбавки, премии — урезают.
«Мы не даем грабить город»
В общежитиях Припяти живут и мужчины, и женщины. Жилье для них бесплатно. За них, по словам Марии Дикой, платят организации, в которых они работают. В общежитии, которое она курирует, живут лесники (сотрудники лесного хозяйства зоны отчуждения), работники местной ТЭЦ и временные рабочие ЧАЭС.
Мы просим женщин показать нам свои жилища. Денежный вопрос для них самый болезненный, поэтому они еще раз напоминают нам упомянуть о нем в будущей статье.
— Напишите обязательно о нашей позорной зарплате, — хором просят они.
Молодая уборщица с удовольствием проводит экскурсию по своей квартире и рассказывает о своем «вахтенном» быте. В ее квартире — три комнаты. Сегодня она здесь единственная хозяйка, хотя это место обитания пяти женщин-вахтовиков. Кто-то из ее соседок в отпуске, кто-то — на смене.
— Это я здесь живу, это Оксана, а это наши голубушки, — шутит женщина. И тут же объясняет: — Просто у них кровати сдвинуты, поэтому я их так называю.
Мебель старенькая, из разных эпох, видимо, собранная из разных квартир. На стенах — цветные коврики, на полу — сельские плетеные подстилки. В каждой комнате — телевизор, косметика на полочках.
Жилье Марии Дикой — через стену. Она обитает в однокомнатной квартире вместе с мужем. У нее уютнее: жилье практически не похоже на общежитие. Мебель хотя недорогая, но поновей, времен 90-х. Платяной шкаф, широкий двуспальный диван, два телевизора в углу.
— У вас вообще шикарные апартаменты, — мы пытаемся сделать комплимент женщине. — Два телевизора.
— Один из них не работает — надо отвезти в мастерскую, — разочаровывает нас она.
— Квартиры, кстати, в отличие от сельских хат и Припяти, в Чернобыле сохранились в хорошем состоянии, — продолжаем мы разговор.
— Так не даем мы грабить. Но за всеми ж домами не уследить, — разочарованно объясняет Мария Дикая. — То жилье, что подальше от наших общежитий, конечно, разворовано.
— А кто их грабил: солдаты или мародеры?
— Кто хочешь, тот и грабил. Но в основном бомжи, — говорит она.
— Как же они везли это через КПП? Здесь же столько кордонов, — послышался удивленный голос фотокора.
— Боже, молчи, — рассерженно говорит Мария Дикая. — Тут эти кордоны все и вывозили. Знаешь, сколько здесь было железа? Все вывезли. А на сегодняшний день у них нет денег выплатить зарплату.
Провожая нас на лестничную клетку, женщина печально вздыхает. «Это все ради детей, — пытается она объяснить нам причины своего решения рисковать своим здоровьем в зоне отчуждения. — У меня дочка-студентка. За ее учебу в институте платить надо».
