Таким мог бы быть краткий анонс книги мемуаров Лизы Ниеми о Патрике Суэйзи. Я уже писала (кратко) об этой книге тут:
Многих возмутила моя точка зрения на откровения Лизы. Но поскольку большинство критиков так и не прочитали сам «первоисточник», я продолжаю публиковать отрывки из своего перевода ее мемуаров. В этой статье, помимо прочего, будет и про те привычки Лизы, которые постоянно приводили к инфицированию Патрика и паузам в его химиотерапии.
Фрагменты из мемуаров для этой статьи я выбирала из нескольких глав, частично они касаются тех же событий, о которых писал в своей автобиографии Патрик.
Ну а «вишенка на торте» - тут:
Вот уж где более чем достаточно информации о настоящем отношении ее к нему. А пока - ....рррромантика:
О том, как Патрик и Лиза поженились
“Пока смерть не разлучит нас.” Мы с Патриком сказали друг другу в наших свадебных клятвах именно это. Я настояла на том, чтобы из текста выкинули строчку “служить своему мужу”, а вот “пока смерть не разлучит нас” почему-то согласилась оставить.
Что ж, мне тогда было всего 18, и я, хоть и знала о существовании смерти, но воспринимала ее как что-то, что случается с другими людьми.
Что-то, что со мной лично случится в таком отдаленном будущем, что мне пока рано об этом волноваться.
Отец Уэлч полностью оправдал мои ожидания, когда мне пришлось прийти к нему на предсвадебное наставление (как оказалось, это - обязательное условие у католиков).
Это было что-то вроде тестирования, на котором нужно было ответить “ДА” нужное количество раз, а у меня возникли серьезные заминки перед ответами про “твердость в католической религии”, “воспитание детей” и “секс ради зачатия”. Но отец Уэлч вместо меня поставил галочки в нужных квадратиках с “да”, спокойно сказав при этом, что через несколько лет после свадьбы взгляды невест меняются и нет смысла спорить про эти пункты прямо сейчас.
Сейчас мне кажется забавным, что тогда я была так серьезно настроена, что хотела помешать ему отмечать лишние галки - ведь это же было нечестно. Но… в конце концов, тогда мне пришлось бы сказать, что я не верю в институт брака вообще, а в статистику верю и отвожу нашей будущей ячейке общества не особо много лет (согласно статистике разводов).
Но я промолчала об этом - так какое значение имели эти несколько галочек, поставленных не моей рукой.
Сама идея этой женитьбы просто была мне как ком снега на голову. Мы с Патриком не обсуждали брак и семью. Когда мы говорили о будущем, мы обсуждали нашу карьеру, наши достижения как танцоров, наших возможных партнеров по сцене.
Мне хотелось просто танцевать.
Патрику хотелось танцевать именно со мной.
А меня это просто напрягало.
Мы жили тогда в Нью-Йорке. Вместе мы жили уже около девяти месяцев. Ютились в крохотных апартаментах с одной спальней со стенами темно-желтого цвета.
Помню, я тогда вернулась из Хьюстона, куда уезжала повидаться с родителями. Мать огорошила меня тогда такой фразой (тут надо добавить, что взгляды моей матери были более чем либеральными, но в одном пункте оказались неожиданно консервативными). Она сказала мне: “Знаешь, без официальной церемонии… у вас с Патриком… цирк один”.
И в наших нью-йоркских апартаментах я сделала одну большую ошибку, пересказав Патрику этот разговор. Он просто ничего не ответил.
А дня три спустя, когда мы заигрались в подушечный бой на нашем футоне, он вдруг обхватил меня и замер.
“Чего ты?” - спросила я.
Его лицо горело.
“А почему бы и нет?” - сказал он. - “Ну, почему б нам и не пожениться?”.
Тут настал мой черед замереть.
Я попыталась выиграть время, добившись хотя бы помолвки на неопределенное время. Но нет. В конечном итоге мне пришлось согласиться, что… почему б нам и не пожениться.
Эти девять месяцев, проведенные с ним в Нью-Йорке, были для меня первыми месяцами вне дома. Это было для меня серьезной переменой. Я не была готова на еще одну перемену, еще более серьезную.
У меня были другие планы - посмотреть новые места, познакомиться с новыми людьми, научиться новым вещам! И я хотела танцевать! Я даже не верила в сам институт брака, хотя планировала отвести время на пересмотр своих взглядов… в течение ближайших двенадцати лет. Мне как раз исполнилось бы тридцать - гораздо более подходящий возраст для всех этих дел…
Но Патрик был настойчив.
О славе и известности
Несмотря на богатый и глубокий духовный мир, внешне я казалась болезненно робкой. У меня были серьезные сложности в общении среди массы людей. Я просто не знала, КАК говорить с другими людьми. Не имела ни малейшего представления.
Я была настолько десоциализирована, что мне нужно было четко спланировать свой путь от точки А до точки Б, когда приходилось пересечь комнату, наполненную незнакомыми людьми.
Моими друзьями были волосатые битники, начинающие торчки, которых ждала участь бездомных в скором будущем. Ничего удивительного - я просто выбирала в друзья людей, которые, как и я, не вписывались в канон. Не могли быть нормальной частью общества.
Среди них я была практически незаметной. Среди них нормальной казалась любая странность.
Один из полезных побочных эффектов в том, что ты тихоня, - то, что ты наблюдаешь, пока остальные впустую тратят время на разговоры (или даже дела).
Наблюдаешь, как птицелов за птицами (берегитесь тихонь!).
Ты видишь вещи, которые незаметны другим.
Со своей болезненной робостью я легко замечала то, что причиняет боль другим. Хотя никогда не пользовалась этим знанием.
За широкой улыбкой Бадди я видела его нервозность.
За его бравадой я видела жгущий его огонь, о котором сам он, конечно же, не подозревал (не забудьте, что это слова, которые я говорила себе 14-летней).
За его поддразниваниями и болтовней я видела чувство глубокой потребности в безопасности и принадлежности.
<...> я начала учиться говорить с людьми.
Начинать пришлось с простых вещей - наподобие “Хорошая погода сегодня”, сказанного в лавке зеленщика.
От этого я переходила к более сложным конструкциям.
Практика, практика, практика.
Какая ирония, что из той погруженной в себя тихони я выросла в женщину, постоянно находящуюся в зоне публичного внимания, вознесясь на высоты, которые мало кто смог бы достичь.
Когда Патрик стал безумно популярным из-за мини-сериала “Север и Юг”, а потом получил звездный статус благодаря “Грязным танцам”, это перевернуло наши жизни.
Поймите, это не просто было “о, теперь вокруг нас столько людей” и “ух, теперь приходится жить в таком бешеном темпе”. Нет. Помимо этого было еще “эй, у нас сейчас начнется интервью” и “завтра выступаем на международном шоу”.
Паузу, прошу, паузу!
Но Патрик всегда вытягивал меня из тени, в которой я бы рада была остаться.
В самом начале, когда он только начинал свой путь к славе, его первый менеджер предложил, чтобы нигде даже не звучало ни слова о том, что он женат.
На это Патрик без раздумий ответил: “Такого не будет. Я горжусь тем, что я женат”.
Далеко не все из амбициозных начинающих актеров согласились бы на такое условие.
А он всегда настаивал, чтобы я была частью всего, что он делал, и обговаривал, чтобы я участвовала в интервью, которые он давал. Он хотел, чтобы люди видели меня. Мы были командой. Я училась давать интервью у лучших ораторов (и Патрик был лучший из лучших!).
Я всегда говорила: “Если хочешь посмотреть, что собой представляет человек, просто дай ему всё, что он хочет”.
Получить то, чего ты хочешь - означает перестать жить в иллюзии, что когда у тебя будет то или это, твоя жизнь навсегда изменится к лучшему.
Ты получил то, что хотел, но не стал счастлив - живи с этим. У тебя больше нет мечты, которая удерживает тебя на плаву.
Люди просто не готовы принять эту простую истину.
И, несмотря на то, что Патрик был очень приземленным человеком, у него были свои высокие мечты. А получив славу, он их осуществил. Что дальше?
Он запутался. Стрелка его компаса потеряла свою северную звезду. А тут наложилось еще и то, что он потерял отца. Его отец словно передал ему по наследству любовь к горячительным напиткам.
А Патрик и алкоголь мало подходили друг другу.
О начале болезни
В канун Нового года в 2008 мы встретились с друзьями в Аспене и ужинали вместе. Подняли бокалы шампанского. Патрик выпил свой бокал и немного скривился, но ничего не сказал.
На обратном пути на наше ранчо в Нью-Мексико я видела, что у него что-то не так с животом, но не волновалась: у него всегда был чувствительный желудок.
Но когда, проведя на ранчо неделю, мы отправились в Лос-Анжелес, он вдруг спросил меня: “Тебе не кажется, что у меня глаза пожелтели?”
Я припомнила, что он еще и почти ничего не ел 2-3 дня перед этим.
На этот раз я забеспокоилась. Взглянув в его глаза, я заставила его повернуться так, чтобы мне было лучше видно. Да, белки глаз определенно отдавали желтизной.
<...>
Мне припомнилась ситуация, довольно давняя, когда у Патрика появились два овальных пятна на лодыжке, которые он сначала принял за ожоги (можно так припечатать ногу, если ездить на мотоцикле в шортах), а потом начал волноваться, почему они не проходят. И года три он периодически впадал в беспокойство, а не рак ли это. Патрик не ипохондрик, но выслушивать его раз за разом… в конце концов я упросила его сходить к доктору, чтобы он “перестал беспокоиться и начал жить”, как говорится. Он сходил - и что же вы думали? Это было несерьезное кожное заболевание.
Об алкоголизме
Как я уже говорила, Патрик очень много пил на протяжении долгих лет.
И одной из лучших вещей, которые я сделала для себя и наших отношений, было вступление в 12-этапную программу Организации анонимных алкоголиков. Эта программа была рассчитана на тех, кто живет с алкоголиком.
О своих достижениях во время его болезни
В моем желтом блокноте копились пометки с каждого обсуждения болезни. Главным списком был список вариантов лечения.
Также я носила с собой распечатанный график приема лекарств, чтобы вовремя напоминать Патрику, что он должен выпить и когда.
Это было очень важно.
Медикаменты были сложными, важными, их совместимость было нелегко запомнить. Ежедневно он должен был принимать 12 разновидностей лекарств,, и их дозировка менялась от приема 1 раз в день до четырежды в день.
Это была таблица, которую я составила сама. И, признаюсь, втайне испытала удовольствие, когда врачи в Стэнфорде ее увидели и очень впечатлились. Таблица менялась от недели к неделе. Не буду скрывать, врачи даже просили у меня сделать для них копии. В такие моменты я чувствовала себя школьницей, которой удалось на отлично сдать домашнее задание.
<...>
Составив список продуктов, которые ему можно есть, я смешивала их блендером в пюре. Это было нужно: потому что у Патрика были проблемы с пищеварением и он терял вес.
<...>
Время для шутки.
Я боролась с лишним весом долгие годы, сидела на диетах, истязала себя в спортзале, мотивировала себя примером друзей, столкнувшихся с той же проблемой, - и мой вес никогда не опускался ниже отметки 71.
И я могу сказать точно: если бы Патрик похудел до 70 - став легче, чем я, безо всяких усилий, я бы сама его убила.
Эту шутку я говорила несколько раз в ответ на такие новости, разным людям, но почему-то никто не смеялся. А я думала, что это смешно. Нет?..
<...>
Ближнему кругу я разослала еще одно письмо, к которому присоединила “Памятку для помощника”. Этот документ был составлен нашим дорогим и прекрасным другом, женщиной по имени Мела, которая сама боролась с раком яичников.
В памятке говорилось:
Мы здесь, чтобы облегчить Путь Исцеления Патрика. Это - Указующий Перст нашего Служения. Мы вместе - как повозка с лошадьми, а Патрик - как возница.
Независимо от того, какие решения предстоит принять - медицинские, психологические или духовные, - Патрик сам принимает решения о своем исцелении.
Мы помогаем ему, вдохновляя; мы целиком и полностью поддерживаем его решения.
Мы даем ему информацию, идеи, контакты, источники, помощь в материальном мире и Силу Молитвы. Наша цель - исцеление Патрика и в этом мы едины.
Мы верим в Чудо и храним Тайну.
Всем мира и света.
Это было прекрасно.
Не могу передать, как много значила для нас эта поддержка и вдохновление. Я знала, что для Патрика это было особенно важно из-за того, что в последние годы он начинал чувствовать себя немного заброшенным, в карьерном плане.
А среди актеров аксиомой является “Ты настолько крут, насколько крут твой крайний фильм”.
<...>
Долговременное лечение - очень сложная штука. Это не линейный процесс. И иногда даже непонятно, что из двух явлений - причина, а что - следствие.
В тот день, в той комнате, я почувствовала себя частью команды наравне с этими врачами. Я была тем человеком, у которого на руках были все кусочки пазла, ведь я выслушивала в разное время всех этих людей и записывала их в свой блокнот.
Кроме того, у меня там были записи всего, что я видела и знала о ходе лечения Патрика. В дальнейшем случалось так, что я замечала ошибки в выводах докторов раньше, чем эти выводы реализовывались. Таким образом, я не давала ходу ошибочным решениям.
В той комнате в Стэнфорде я осознала, насколько важной может быть моя роль. Гораздо важнее, чем организация созвонов, запись доз лекарств и подсчет калорий. Я стала звеном важной цепи. И я была таким же важным звеном, как и все другие.
—
Мы продвигались по этой неизведанной территории, стремясь продолжать ломать барьеры и продолжать учиться новому. Я должна оправдаться после комментария о неприятном запахе изо рта.
Нас проинструктировали особенно внимательно отслеживать отеки в ногах и одышку, потому что это могло указывать на наличие тромбов в кровеносных сосудах. Рак поджелудочной железы любит устраивать тромбы. Где-то неделю спустя у Патрика сильно отекла левая ноги, и поездка к Марку Таперу показала ТГВ (тромбоз глубоких вен). Патрику прописали разжижающее кровь средство Lovenox. Это были не таблетки, нужно было вводить средство подкожно, желательно в область живота, дважды в день.
Так вот.
Я страшно боюсь иголок, на самом деле.
Иглы - моя фобия. И тут меня просят делать Патрику инъекции 2 раза в день??? Наша главная медсестра в Лос АНжелесе, Джози, научила меня делать инъекции, у меня даже была резиновая подушка и специальный шприц, чтобы тренироваться с ним.
Я потратила очень много часов на такие тренировки. Прри этом я еще и смотрела видеоинструкцию, которая прилагалась на ДВД-диске к ловеноксу. Но когда пришло время иметь дело с человеческой плотью, оказалось, что это совсем другое.
Много раз Патрик вскрикивал и я моментально вытаскивала иглу. Тогда он восклицал: “Что ты делаешь? Не вытаскивай!” и смотрел на меня как на дуру. Джози кивала. “Так не пойдет. Выброси эту иголку и начинай заново”.
“В смысле выбросить иголку?” - переспросила я в первый раз. Я действительно не понимала, что не так.
Джози и все вокруг постоянно внушали мне, что в доме должен поддерживаться полный санитарный порядок, потому что Патрик стал очень чувствителен к любой инфекции. Моя мать, которая была превосходной медсестрой, с детства приучила меня держать дом в порядке, так что я считала, что у меня с этим нет проблем. Но Джози прививала мне рефлекс не прикасаться ни к чему, когда у меня в руках иголка, не вытаскивать ее из шприца, чтобы снова вставить обратно, не доставать ее, пока у меня нет шприца наготове…
Круто. Мне приходилось выбрасывать шприц, если я не провела инъекцию идеально, 50-долларовый шприц. Во мне все просто переворачивалось - я была девочкой из бедной семьи с 6 детьми, я была бедной голодающей танцовщицей в Нью-Йорке, и сейчас я сидела и легким движением руки выбрасывала шприц, который, на минуточку, стоил 50 баксов.
Конечно же, я была очень замотивирована как можно скорее научиться делать всё правильно.
У Патрика тоже была своя фобия насчет иголок. Он ни за что не стал бы делать инъекцию сам себе и настаивал, чтобы это делала я.
Подозреваю, что фобия у него была не так уж и сильна и что он просто воспитывал меня таких образом.
Ну или просто ему нравилось, когда я это делаю.
<...>
я постукивала ногой, нервно поджидая, когда Патрик выйдет из самолета.
Мы приземлились в Пало Альто, а он медлил по бог весть какой причине, пока я вертелась как белка в колесе: перепроверила, что мы все взяли с собой, оплатили взнос за пандус, обеспечили безопасность самолета.
“Он всегда опаздывал. Еще до болезни”.
И это было правдой. Патрик был сверхъестественно непунктуален.
Я постоянно его ждала.
Конечно же, на этот раз мне следовало сделать скидку на то, что он волнуется из-за химиотерапии и вообще не горит желанием подставлять тело под очередные процедуры - любой на его месте это оттягивал бы.
ВОзможно, на этот раз - да.
Поэтому вместо того, чтобы крикнуть ему, чтобы он поторопился, я приняла решение быть счастливой просто за то, что он здесь (и успеет на свои процедуры до конца рабочего дня).
Это было непростое решение.
Говоря по правде, я частенько повышала на него голос. Когда нужно было заставить выйти и не пропустить назначенную встречу, например. О, как же я орала. Устраивала истерики, можно сказать. Однажды мне даже пришлось сказать тихонько ашей домохозяйке, Селинде, что я не чокнулась, а ору просто для того, чтобы он вышел уже из дома.
При всем при том я каждый раз огорчалась, что мне снова пришлось орать. Когда мы в итоге выходили, я брала его за руку, чтобы дать ему понять, что я его все равно люблю.
Так было и сейчас.
Я повышала голос, но я держала его за руку, чтобы он знал, что я не брошу его на этому пути его исцеления, а все резкие слова ничего не значат. Их словно и не было вообще.
<...>
Наши с Бадди отношения были такими, какими они были. Я обнаружила, что обрела чудесную свободу от мысли о том, что мне нужно изменить наши отношения или изменить его. Было так много случаев, когда я чувствовала, что в наших отношениях были аспекты, с которыми я не могла смириться, что были вещи, в которых я нуждалась и которые считала необходимыми для моего счастья. Но все это исчезло из моей жизни. Испарилось. Я уверена, что это произошло из-за того, что ему осталось так мало.
О его достижениях во время болезни
Наш самолет, Beech King Air 200, был просто чудом. Патрик, несмотря на болезнь, иногда все еще летал, когда позволяло самочувствие. Чтобы оставаться в нормальном состоянии для управления летательным аппаратом, он тщательно воздерживался от любых обезболивающих препаратов.
Однажды он так поступил, чтобы добраться со мной в Стэнфорд.
Но обратно в кресле пилота пришлось сидеть мне, потому что он уже был под воздействием медикаментов, а они вызывали сонливость.
Было забавно говорить с ним по рации в таких случаях: его ответы были такими медленными…
Я боялась, что прием таких медикаментов вообще заставит Патрика отказаться от лицензии пилота. Но когда было нужно, он предпочитал потерпеть боль, чем отказаться от полета.
И я не находила в своем сердце сил отговорить его еще и от этого испытания - испытания болью - потому что не хотела ранить гордость Патрика. Право летать было его значимой привилегией.
Я пыталась говорить о своей дилемме с одним нашим другом из числа пилотов. “Как мне вообще подступиться к Патрику с таким разговором?” - спросила я. Пилот посмотрел на меня и помотал головой: “Никак!”.
О реакции других людей на болезнь
Что касается нашего самолета, 400KW. Мы недоумевали, как папарацци умудряются вызнавать, где мы. Они не только “провожали”, но и “встречали” нас.
Они сидели в кустах, как партизаны Че Гевары. Они покупали сверхмощную оптику, чтобы высматривать нас издали. Они даже изображали веселые компании, готовящиеся к вылету - собирались в кучки “для группового фото” у других самолетов, а на самом деле фотографировали нас.
И наконец мы узнали о существовании специальной программы, позволяющей отслеживать график вылетов бортов. Достаточно было знать номер борта, чтобы посмотреть по заранее составленному расписанию график вылета, место назначения, время прибытия.
Номер указан на хвосте самолета, мы не могли его скрывать
В программе хранилась даже история всех полетов конкретного борта за прошлый год.
Мне пришлось обратиться в Национальную Ассоциацию Деловой Авиации (НАДА), чтобы они заблокировали проверку по нашему номеру. Доступ оставили только для сотрудников “Sun Quest”, чтобы они знали, что происходит с нашим самолетом.
Чтобы добиться этого у НАДА, мне пришлось потратить три недели. Но я этого добилась.
<...>
Мария, мой брат Эд и их двое детей прилетели в Калифорнию навестить нас. Эд особенно тяжело переносил новости в прессе и не скрываясь рыдал в трубку, когда звонил нам обсудить новые заголовки таблоидов.
Мы поехали в гости к нашим общим друзьям, Уоррену и Джейл, в Лагуна Бич, где Патрик позволил себе полакомиться моллюсками, а затем поплатился за это мучительной рвотой на всю ночь. (Это было до того, как мы узнали, что ему нужно избегать любых продуктов, которые могут содержать бактерии.)
Там же собрались и другие наши друзья.
Было здорово видеть всех этих людей, но в то же время и мучительно. Повод собраться вместе был нерадостным. Мария и Эд понимали, насколько тяжела болезнь и знали, что это, возможно, последний раз, когда они видят Патрика.
У меня также было двойственное отношение к их визиту. Я была рада сочувствию, но видеть их горе было дополнительным эмоциональным грузом.
У нас был один друг, который в шутку пригрозил перепрыгнуть через ворота, сказав, что, будь что будет, “я собираюсь увидеть Патрика!”
Вот такое задевало больше всего. Это было все равно что написать на стене: “Ты умираешь, а я сделаю что угодно, чтобы увидеть тебя перед тем, как ты умрешь”. Хотели бы постоянно видеть такое у себя на стене?
Одна из родственниц, покидая наш дом, два или три раза увалилась на колени в рыданиях, пока не добралась наконец до своего авто. Мы наблюдали за этим из окна кухни. Я покачала головой и, повернувшись к Патрику, сказала: “По-моему, нам пора составлять черный список тех, кого мы больше приглашать не будем”.
<...>
Я купила себе парик, очень милый, каштановый с рыжиной - как тогдашний цвет волос у Виктории Бэкхэм, и надевала его, когда мне нужно было выехать в магазин. С тех пор, как мы попали под прицел прессы, меня стали слишком часто узнавать. Или, может быть, я просто стала чаще обращать внимание на это?
А мне совсем не хотелось быть узнанной. Я не собиралась вести себя как Бритни Спирс, стыдливо прикрывающая лицо рукой.
При этом люди совсем не были грубыми. Наоборот, их внимание было знаком поддержки и участливости.
Каждая поездка в магазин была для меня перезагрузкой, отдыхом. *
*это объясняет, почему она продолжала сама ездить за продуктами (и «мучиться» от этого - см. следующий абзац), хотя в их распоряжении была как минимум домоправительница, проработавшая у них 20 лет.
Я копалась в упаковках продуктов, перепроверяя калорийность, или бродила в рядах футболок в T.J.Maxx. А когда люди узнавали меня в торговых центрах, я видела симпатию и сочувствие на их лицах. Они реально жалели меня. И это было чудесно, видеть их заботу, но как же это утомляло - постоянные напоминания о том, что у меня все плохо, что мой муж умирает. Даже эти 1-2 часа передышки зачастую были испорчены сочувствующим вниманием.*
*действительно, еще один повод для ее страданий
<...>
Поток чистой бескорыстной заботы и любви, направленный на Патрика со всех уголков мира, был потрясающим и давал силы жить. Так много людей молились за него, посылали необходимую информацию, предлагали услуги - и всё это, не ожидая ничего взамен.
С несколькими исключениями (в каждом правиле есть исключения), поддержка поступала к Патрику абсолютно бескорыстно. Это было восхитительно и невероятно трогательно. Коробки писем, сувениров, добрых пожеланий поступали к нам через нашего агента, пиарщицу Анетт, сотрудников Стэнфорда, через друзей и семью…
Нам пришлось попросить мою маму и нескольких родственниц рассортировать все эти посылки, привести их в порядок, чтобы мы и Патрик ознакомились с этими дарами, не тратя лишнего времени.
В дополнение к открыткам, письмам, освящённым маслам, водам, перьям, четырхлистному клеверу, молитвам и медитациям, было много предложений по альтернативному лечению.
Четырехлистный клевер, запаянный в пластик, прислал для удачи один человек, который хранил его со времен Второй Мировой.
А среди способов лечения, которые нам предлагали, я всего и не упомню. Как минимум там были упомянуты методы рейки, натуропатия, гемолечение, чтение прошлых жизней, дзен-медитации, шаманские камлания, тибетское траволечение, криохирургия китайских медиков, аюрведа, вьетнамский жабий яд (предлагался как вспомогательное средство при химиотерапии) - нам присылали письма не только изо всех штатов Америки, но и из Шотландии, Бразилии, Германии, Индии и так далее.
О зависти во всём, даже в том, кто лучше получится на фото
Помню, как Патрик и я посетили Белый дом, где был устроен большой прием Биллом и Хиллари Клинтонами. Милая вечеринка с оркестром и танцполом.
Я танцевала с Биллом, а Патрик танцевал с Хиллари.
Сбоку высунулся фотограф и начал фотографировать, и Билл тотчас сделал шаг назад, хотя при этом мы продолжали танцевать.
Это было уже после скандала с Моникой.*
*интрижка с Моникой Левински, стажером в одной из служб Белого дома, послужила в итоге причиной импичмента и отставки Клинтона.
Я почувствовала себя очень некомфортно, потому что поняла, почему он увеличил дистанцию. Он не собирался дать фотографу шанс сделать снимки, которые можно было истолковать превратно.
Я сказала, что быть звездой экрана сложно не из-за того, что люди о тебе говорят, а из-за того, что они выдумывают. Билл ответил: “В такой позиции просто нужно быть очень толстокожим человеком!”. Он добавил также, что официально обращался к прессе с просьбой оставить в покое свою дочь Челси, потому что она была слишком молода и недостаточно толстокожа, в отличие от Хиллари и самого Билла. И эту просьбу уважили.
У моей матери сохранились фотографии с того вечера. На снимке, где мы танцуем с Биллом, я держусь как деревянная, и у меня там двойной подбородок. Между тем фото Патрика с Хиллари выглядит как рекламный постер к шоу “Танцы со звездами”.
—
Примечание от автора канала:
Пожалуй, этих фрагментов более чем достаточно, чтобы вы получили представление о том, какой была женщина, безумно любимая своим верным мужем много, много лет... пока смерть не разлучила их.
