Невозможно спорить с тем, что современные международные отношения далеки от идеала всеобщего мира. При этом нередко конкретные конфликты стремятся рассматривать как некое глобальное противостояние между цивилизациями Востока и Запада. Соответственно, актуальным является вопрос о том, существовало ли такого рода противостояние на протяжении длительного периода истории? От ответа на него во многом зависит возможность преодоления современных конфликтов.
Вряд ли могут быть сомнения в том, что греческие полисы воспринимали в качестве вполне реальной угрозы расположенную к востоку от Эллады Персидскую державу. Масштабные греко-персидские войны, ставшие одним из центральных сюжетов античной истории, лишь подтвердили, что эти опасения были не напрасны. Однако можно ли говорить именно об осознании греками угрозы как исходящей с Востока, не в сугубо географическом, а в цивилизационном плане?
Несомненно, что образы персидских царей и вообще персов в период войн и в более позднюю эпоху вполне могли изображаться преимущественно черными красками. Это нашло отражение во множестве произведений греческого искусства. В источниках, в частности в произведении Геродота, мы можем найти представление о том, что афиняне спасли эллинов от участи превратиться в рабов персидских царей. Однако на первый план здесь выходит именно угроза потери свободы, а не то, что эта угроза исходит именно от персов.
У Геродота можно найти немало описаний жестокостей персидских завоевателей, но этот историк вполне мог благожелательно отзываться об обычаях персов, их религиозных традициях. При этом сама персидская религия осмысливалась в русле греческих представлений, например, Геродот писал о том, что персы также приносят жертвы Зевсу, хотя и не строят ему храмов. Соответственно, нельзя вести речь о строгом противопоставлении персов и греков. Не стоит забывать и о том, что немало греческих полисов пошло на сотрудничество с персами. Подобная ситуация не была редкостью и в эпоху после завершения масштабных греко-персидских войн. Вряд ли подобное было возможно, в случае если бы персы представлялись не просто одним из соседних народов, а частью некой изначально враждебной силы просто по факту своей принадлежности к «Востоку».
Весьма характерной в этом отношении является трагедия Эсхила «Персы». Действие в ней происходит в персидской столице, которая получает трагическую весть о поражении от греков при Саламине. Произведение Эсхила это не только гимн греческой победе, но и предупреждение всем другим возможным завоевателям. Однако мы не найдём именно противопоставления греков и персов как антагонистов, обречённых на это самим фактом принадлежности к разным цивилизациям. В трагедии речь скорее идёт о противопоставлении мудрого персидского царя Дария, чью тень вызывают для совета, самоуверенному Ксерксу.
В более позднюю эпоху в греческих полисах вполне могли распространяться персофильские настроения. Ксенофонт в своём произведении «Воспитание Кира» вывел образ мудрого и справедливого царя, который многими читателями современниками мог восприниматься как альтернатива тем проблема, которые были характерны для полисной демократии.
Конечно. нельзя отрицать, что противопоставление эллинов персам существовало. Однако он было связано не сих принадлежностью к Востоку, а с тем, что греки в принципе противопоставляли себя всем, кто не говорил на их языке, и в силу этого мог считаться варваром. Варварам могли приписываться по умолчанию все отрицательные качества. Можно вспомнить Аристотеля с его попыткой отождествить понятия варвара и раба. Но, как мы видим на примере тех же Геродота и Ксенофонта, такая позиция не была безальтернативной. И, в любом случае, персы не считались как варвары хуже других народов, которые могли проживать вовсе не на Востоке.
Новый этап в отношениях Востока и Запада может быть связан с активной завоевательной политикой, которую проводили арабские халифы под знаменем религиозной борьбы за распространение ислама. Арабские армии с востока атаковали Константинополь. Переправившись через Гибралтарский пролив, арабы покорили территорию Испании и угрожали государству франков. В этой ситуации противостояние с арабами начинает осмысливаться как религиозная война, в которой консолидировано должны вступить силы всей Европы именно как центра христианства.
Конкретные представления о сущности ислама могли при этом различаться в отдельных европейских регионах. Там, где европейцы располагали большим объёмом сведений, ислам рассматривался преимущественно как ересь, во многом опиравшаяся на истолкование христианских же источников. В более отдалённых местностях мусульмане воспринимались скорее как часть языческого мира. Общей можно считать откровенно эсхатологический характер восприятия исламских завоеваний. В них могли видеть предвестие скорого конца света.
Нельзя отрицать, что начало крестовых походов, несмотря на все имеющиеся прагматичные предпосылки, было всё же во многом религиозным явлением. Однако само это противостояние непосредственными участниками не всегда рассматривалось именно как война людей абсолютно чуждых друг другу, не имеющих общих ценностей. Можно вспомнить хотя бы весьма сложные отношения между английским королём Ричардом Львиное Сердце и главой мусульман Саладином, в которых оба могли воспринимать друг друга с заметной симпатией. Христианские рыцари могли воспринимать мусульманских воинов как таких же рыцарей, людей не чуждых представлений о чести.
Вряд ли можно сводить средневековое противопоставление Запада и Востока исключительно к конфликту ислама и христианства. Об этом свидетельствует восприятие в Европе монгольской угрозы. После того как монголы покорили русские княжества, им удалось пройти грабительским набегом по территории ряда европейских государств. Хотя закрепиться в этих странах или поставить их от себя в вассальную зависимость монголы так и не смогли.
Однако европейские короли и Папы с монгольским государством пытаются налаживать дипломатические и торговые контакты. В 1245 г. к монгольскому хану отправился по поручению Римского Папы Бенедикта IV Плано Карпини. В 1253 г. к монголам отправился с дипломатической миссией Гильом Рубрук. Он действовал по поручению французского короля Людовика IX.
При этом многие традиции и характерные черты общественно-политического устройства Монгольского государства рассматривались европейцами сугубо негативно. К числу таких черт можно отнести свойственную монголам веротерпимость. Подобный подход к религии рассматривался как типично языческая черта. Это позволяло рассматривать монголов как людей не относящихся к цивилизованному миру. Негативное отношение к монголам проявилось и в характеристике их бытовых привычек. В частности, им могли приписывать омерзительные пристрастия в области употребления пищи: якобы питались блохами, гнилым мясом и т. п.
В произведении Карпини можно увидеть предупреждение всем европейским правителям и Церкви. Автор сообщал, что монголы не оставили своих замыслов покорить весь мир, что означает неизбежность войны с христианскими народами. Рубрук также указывал на опасность Монгольской державы для христианских государств Европы. Посол французского короля говорил, что считает правильным проповедовать во всём христианском мире войну против монголов.
Однако вряд ли можно утверждать, что само по себе пришествие монголов именно с Востока сделало их врагами в глазах европейцев. Нужно помнить о том, что изначально в западной Европе в монголах увидели скорее потенциальных союзников, которые могли бы совместно выступить против традиционных противников – мусульман. В Европе была распространена легенда о существовании на Востоке царства христианского пресвитера Иоанна. Европейские монархи всерьёз рассчитывали, что им удастся заключить союз с этим правителем, который позволит придать новый импульс крестоносному движению. То есть мы видим, что в качестве врагов воспринимались вполне конкретные монголы, и нельзя сказать, что представления об их враждебности были полностью безосновательны. Хотя степень угрозы могла и преувеличиваться. Но сам по себе Восток не представлялся исключительно как источник угроз. Европейцы вполне могли ожидать и того, что на восточных территориях будут обнаружены союзники.
В Европе XVI столетия важнейшей частью истории являлось противостояние с Османской империей, которое в той или иной степени затронуло практически все европейские государства. Процесс соперничества и борьбы с османами рассматривался современниками не только как политическое и военное противостояние. Все эти события осмыслялись с религиозной точки зрения. Турецкое наступление рассматривалось как наступлением мира ислама, борьба с которым была не только защитой собственных земных интересов, но и отражала стремление защитить христианскую веру от поругания.
Именно этим можно объяснить, что во многих европейских источниках турки-османы изображались крайне негативно. Турки были в глазах европейцев носителями ложных религиозных идей. Они характеризовались как нечестивцы. Европейские авторы показывали склонность турок к суевериям, стремление опираться на предсказания. Можно сказать, что при этом более значимым был не этнический, а религиозный момент. Турки нередко ассоциировались не с конкретным народом, а скорее с религиозной общностью. В некоторых источниках они могли обобщённо именоваться «агарянами»[ то есть мусульманами.
Подобное восприятие противника могло отражаться в европейском искусстве. В качестве примера можно указать на известную картину П. Веронезе «Битва при Лепанто», где подчёркивался религиозный характер борьбы, а погибших в битве христиан встречали на небесах святые.
Однако и в этом случае вряд ли мы можем рассматривать многочисленные войны европейских держав с христианскими странами Европы именно как глобальное противостояние Востока и Запада. Ведь уже в 1528 г. фактически сформировался, хотя и не афишировался, союз между Турцией Сулеймана Великолепного и Францией во главе с королём Франциском I. Религиозные разногласия оказались гораздо менее важны, чем враждебность обеих стран по отношению к Габсбургам.
