Из письма Анны Петровны Зонтаг к её приятельнице, А. М. Павловой
В начале 1819 года на масленице, в Дерпте, на большой улице, к одному углу была настлана солома, и на соломе сидел молодой человек, из русских, весь закутанный в шинель, ещё очень хорошую. Он просил у проходящих милостыни.
Мимо его прошел Александр Федорович Воейков и вместо того, чтобы подать что-нибудь, сказал длинную речь бедному о том, что "молодому человеку стыдно просить милостыни, а надо работать". Воейков был окружен толпой молодых студентов, с которыми шел куда-то бражничать.
Скоро после Воейкова проходил мимо нищего молодой человек с товарищем. Этот молодой человек был русский. Он спросил у нищего, почему он, будучи молод и хорошо одет, просит милостыни. "Батюшка! - отвечал тот, - у меня только и осталось, что шинель, которую вы видите, остальное я все прожил в чужом городе, а работать не могу!"
И раскрыв шинель, он показал свои ноги в ужасных ранах. "Я, - говорил он, - был нанят одним барином, но дорогой отморозил себе обе ноги и, не могши далее ехать, остался в Дерпте: все, что было у меня, истрачено, а я не вылечился; теперь пришлось жить мирским подаянием!" И бедняк заплакал.
Молодой человек, тронутый состоянием нищего, достал из записной книжки пятирублевую ассигнацию и подал ему, удивленному такой щедростью; а молодой человек, отошедши несколько, сказал: "Ну что пять рублей! Он их истратит в неделю!" С этими словами он воротился к нищему и дал ему еще двадцать пять рублей.
Потом, прошед немного, молодой благотворитель сказал товарищу: "Я здесь гощу у родных, ничего не трачу и скоро получу из Петербурга деньги за новое издание моих сочинений. Воротимся к нищему, я хочу отдать ему всё, что теперь у меня есть, на эти деньги он может вылечиться".
И воротясь к нищему, Жуковский (это был он) отдал ему все деньги, триста рублей ассигнациями. Он ушел с легким карманом и еще легчайшим сердцем, не слушая благодарности бедняка, которому сказал, однако ж, отдавая деньги: "Послушай, здесь очень хорошие доктора; отыщи кого-нибудь из них и лечись на те деньги, которые я дал тебе".
Еще нищий не успел отползти, как видит возок, едущий к тому месту, где он сидел. Нищий стал подавать разные знаки возку, не прося уже милостыни. Возок остановился, и из него вышел господин, который спросил по-немецки: "Что ты здесь делаешь"?
"Я, батюшка, русский и плохо говорю по-немецки. Но вот что: не можете ли вы указать мне доктора, который бы меня вылечил? У меня есть чем заплатить! - говорил он, показывая свои триста рублей, - это мне пожаловал какой-то милостивый господин на леченье".
"А чем ты болен?" - спросил проезжий. Бедный показал ему свои ноги. Проезжий, осмотрев их, сказал: "Береги свои деньги; я сам доктор и вылечу тебя даром". Этот доктор ехал без лакея; он взял на руки больного, посадил с собою в возок и привез в клинику, где и принялся лечить его с величайшим старанием и успехом. Этот доктор был Иван Филиппович Мойер.
В это время Жуковский, тогдашний Жуковский, только милый наш поэт, но не знатный барин, не богатый человек, жил почти одними трудами. Он приехал повидаться с тетушкой Екатериной Афанасьевной Протасовой (здесь сводная сестра Василия Андреевича; в своих письмах и дневниках Жуковский называл её то "теткой", то "матерью и на "вы", по желанию самой Екатерины Афанасьевны), следственно жил у Мойера (Мойер был женат на дочери Екатерины Афанасьевны Марии Андреевне) и собирался уже возвратиться в Петербург.
Мойер сказал ему: "Вот, ты опять уедешь, не увидев клиники, где я начальник. Пойдем со мною нынче туда!" И они пошли вместе в клинику. Показывая ему своих больных, Мойер дошел и до человека с отмороженными ногами, который, как скоро увидел Жуковского, закричал: "Вот он, тот милостивый господин, который отдал мне все свои деньги и надоумил лечиться у доктора, а не у знахарок!"
Свидевшись в 1829 году с Жуковским, я при Воейкове (Воейков был женат на сестре Марии Андреевны, Александре Андреевне Протасовой) спрашивала его об этом происшествии, не зная, что мой двоюродный братец играл в нем не самую хорошую роль; но я убедилась, что он наградил больного наставлением, потому что он закричал: "Не я читал ему проповедь"! Это было очень похоже на то, что рассказывают, что "на воре шапка горит". Жуковский же сказал: "Ну, вот диковинка. Кто станет помнить о трехстах рублях?" А тогда они были у него последние!
Я, было думала, что вся эта история было ничто иное как выдумка; но, приехав в Дерпт, спросила о ней Мойера, и он сказал: "Дело было точно так, как вам о нём рассказали. Я очень хорошо помню об этом, потому что если бы бедняк пропустил еще немного времени, ему пришлось бы отрезать обе ноги; но по счастью я успел его вылечить".
вместо послесловия
Из рассказа внучки Е. А. Протасовой Екатерины Ивановны Елагиной
Случился в Белёве однажды огромный пожар; бабушке он был не страшен; её дом был почти за городом, но она же пошла по городу, чтобы посмотреть, нельзя ли помочь кому-нибудь. Проходя мимо церкви, она увидала солдата на часах, спросила у него, что он тут делает:
- Караулю порох, который в церкви (пожар подходил уже близко).
- Да ты взлетишь на воздух.
- Знаю, но не смею сойти.
Бабушка пошла в острог, сказала смотрителю: - Отпустите мне всех заключенных, я даю вам слово, что всех приведу назад. И таково было доверие, которое имели к ней, что смотритель острога отпустил с ней человек сорок арестантов.
Выведя их, бабушка сказала им: - Я поручилась за вас, что вы воротитесь, не оставьте меня в славе; я веду вас на доброе дело, мы будем спасать город: бежать, вы знаете, некуда, вас опять поймают, я обещаю заплатить вам за работу и верно смягчат ваше будущее наказание, если вы сами придете сесть в тюрьму.
Они обещали ей все, что она требовала. Пришед к подвалу, они сбили замки, выломали двери и скатили 400 пудов пороху в реку, тут же под горой. После этого бабушка во главе своей команды воротилась в острог, и все сели опять без ропота на прежние места свои. Церковь загорелась скоро после этого; городничий с ужасом вспомнил о порохе и ждал страшного взрыва; ему донесли, что город спасен и верно ему совестно было сознаться, что его дело сделано бедной беспомощной вдовой.
