Эксклюзивное интервью «Еврейской жизни» с актером Герой Сандлером.
Популярный израильский и американский актер Гера Сандлер — российского происхождения, герой сериала «Неортодоксальная» — рассказывает о главной роли в семейной комедии «Бедные Абрамовичи», о семье и о Москве.
В сериале «Бедные Абрамовичи», который можно будет посмотреть в онлайн-кинотеатре Start уже с 26 сентября, главный герой Борис Абрамович живет под одной крышей с четырьмя поколениями своей еврейской семьи. Жизнь протекает вроде бы рядом с синагогой, вблизи от еврейских традиций, веры и самосознания, однако все персонажи, за исключением старой Муси Львовны, от еврейства очень далеки. Да и она уже многое позабыла.
— Какие-то параллели с сюжетной линией сериала прослеживаются в вашей семье? Насколько соблюдаются еврейские традиции и что для вас еврейское самосознание?
— Подобно моей киномаме и кинобабушке, мои собственные родители, бабушки и дедушки, живя в России, имели довольно отдаленное понятие о еврейской культуре и традициях. Грубо говоря, знали, что на Песах готовят форшмак, фаршированную рыбу, «бабку» из мацы, а на Новый год в сентябре на стол подают то же самое за исключением мацы плюс сладкое, но почему — толком никто не знал. При этом национальное самосознание советского еврея было настолько высоко, что, пожалуй, даже не сравнится со многими коренными израильтянами.
Я посещал синагогу в Марьиной Роще в конце 80-х, да и «на районе» мне не давали забыть, кто я такой. Спасибо антисемитам за поддержку самосознания.
Теперь же Москва и ее уровень толерантности и отношения к евреям не перестают меня удивлять. Открытое ношение кипы, синагога на Патриарших прудах, обилие еврейских центров по всей России и по городу, музей — все это для меня, мальчика, уехавшего в 1990-м, выглядит, ну как сады Семирамиды, не менее.
В Израиле же, где я прожил большую часть своей жизни, религия не отделена от государства и образ жизни ее граждан неразрывно сплетен с еврейской традицией. Например, в субботу ничего не работает, ни магазины, ни госучреждения, а еда в основном кошерная. В Судный день ни одна машина кроме скорой помощи на улице не появляется, и дети могут на великах гонять по центральным трассам. Представьте себе такую картинку на МКАДе?
Но при этом путь к настоящему иудаизму и вере гораздо глубже и тяжелее того комплекса традиций и обычаев, который я описал выше. Возвращение к вере, укрепление в ней зовется на иврите «возвращением к ответу», или «возвращением к себе». Это огромный труд, на который не все согласны. Ты принимаешь на себя жесткий свод обязанностей, практически «постриг», которые должен соблюдать. Вот такой парадокс. Вроде бы мы религиозны, а вроде и нет!
Вообще, Израиль — страна парадоксов и противоречий, но уважение к живым и память об ушедших незыблемы и непререкаемы.
В День поминовения павших в войнах Израиля и жертв террора — Йом а-Зикарон — движение пешеходов и машин на мгновение замирает, люди выходят из машин, останавливаются по дороге на работу, даже дома у плиты на минуту молчания. В течение двух минут воет сирена как напоминание. Потом жизнь возвращается в обычное русло. И это не нечто далекое. У каждого из нас в Израиле есть друзья, родственники или знакомые, погибшие за свободу нашей страны. А сразу после этого, буквально на следующий день, наступает День независимости, веселый и радостный. Как-то так.
Память и надежда на лучшее — наше всё! В День памяти жертв Холокоста происходит то же самое. Сирена, молитвы, память о невинно убиенных.
Это ведь тоже понимание того, кто мы есть. Это часть жизни нашего народа, а значит — и часть меня. Ведь евреи неразрывно связаны с этой страшной темой.
Я прекрасно понимаю, что если бы мои бабушки и дедушки не эвакуировались или не ушли бы на фронт во время войны, меня бы просто не было на свете. Я много играл и ставил про Холокост в составе театра «Идишпиль», побывал с визитом во всех лагерях смерти в Польше, меня даже отправляли в Варшавское гетто в американском фильме «Кто напишет нашу историю» и расстреливали во рву в польском фильме «Волынь». И вот к какому выводу я пришел.
Холокост — это не вопрос геноцида отдельной национальности, иначе и у других наций (и совершенно справедливо) возникнет вопрос: а почему про евреев, а не про нас? Мне видится, что это страшное явление должно изучаться как феномен того, как быстро даже очень культурный и порядочный человек способен превратиться в зверя. Чтобы не повторить!
Но как этого полностью избежать, я не знаю, рецепта нет. Думаю, надо верить!
А вера — это, как я уже говорил, сложный, порой невыносимый процесс. Как осознать, для кого ты это делаешь — для Бога или для себя? Познаёшь кого-то Невидимого, Грозного или Милосердного или познаёшь себя и свою душу? На словах это выглядит помпезно, но других слов еще никто не придумал. Вот и моего героя Бориса Абрамовича пропускают через все круги ада и рая, чтобы он что-то понял о себе. И для меня это главная тема нашего сериала. Своего рода комедия, в которую заложили драму. Вышла легкая воздушная «комидрама».
— Расскажите о себе, о родном городе, где прошло ваше детство и юность?
— Я родился и вырос в Москве, как и мои мама с бабушкой. Случай довольно редкий, люди моего возраста обычно являются москвичами во втором поколении, а я вот в третьем. Есть повод для гордости! И то, что я рос в Москве 1970–1980 годов, помогало мне в работе над моим героем Борей, мне важно было понять и прочувствовать его. Но для того чтобы он стал еще живее, надо было вернуть ему детство. А значит, и мне. И если учесть, что я покинул Россию более тридцати лет назад, а те места, где прошло мое раннее детство, — более сорока, мне потребовалось туда вернуться. Я нашел свой старый дом, посидел с моими замечательными соседями, на глазах у которых я рос, зашел в старую школу и детский сад, и конечно, посетил свою любимую 175-ю, где учился в старших классах. Эта удивительная московская школа в Старопименовском переулке, где давали не только прекрасное общее образование, но и прививали морально-гуманистические и этические нормы. Я учился во времена перестройки, все мы были тогда свободомыслящими максималистами, эдакими пушкинскими лицеистами. Первые дружбы, вражды и любови! Я тут недавно пересмотрел старое видео, на котором с нами говорил наш классный руководитель, и подумал: «Боже, как уважительно и на каком прекрасном русском языке он к нам обращается!»
Даже создав детский театр в Нью-Йорке на Манхеттене, я придерживался этих принципов общения с юным зрителем, за что не раз получал жалобы от родителей: что это, мол, за детский театр, у вас дети ничего не поймут, хотя все всё прекрасно понимали.
Я просто считаю, что ребенок — это тот же взрослый, только меньшего размера, и общаюсь с ним на равных. При этом при всей зрелости у наших детей есть дар, который нам, взрослым, необходим как воздух. Своего рода открытое ощущение мира вокруг. Единение с природой, с самим собой.
Опять же, не хватает слов, но я попробую обьяснить на таком примере.
Когда я добрался до своей старой подмосковной дачи, отмерил взрослыми ногами расстояние от станции до поселка, которое я проходил в сандаликах лет 40 назад с бидоном молока, прогулялся в сосновом перелеске, почувствовал запах костров, жженой травы, навоза, яблонь, холодок сумерек, посмотрел на долгий закат, то раз — и вернулся в детство.
Некая левитановская грусть. Удивительное чувство Родины, состоящее из таких вот ощущений. Мне кажется, людям творческих профессий такие ощущения жизненно необходимы. Поэтому когда во мне произошло такое чувственное воссоединение с прошлым, думаю, я что-то о себе понял. И о своем герое, соответственно.
— В каком возрасте переехали в Израиль? Где сейчас там живете?
— В Израиле я с 17 лет и живу там вот уже 33 года, последние 6 из которых нахожусь в Нью-Йорке, в Америке, деля ее с многочисленными съемками в Израиле, Европе, а вот теперь и в России. Для чего я решился на такое приключение — не знаю. Наверное, чтобы испытать себя, раскрутить колесо жизни заново! В Израиле все шло неплохо — съемки, театр, но настоящая популярность там пришла ко мне именно тогда, когда я перебрался в Америку. Опять же парадокс, но я всегда благодарен поворотам судьбы и воспринимаю их как подарок, а не как досаду или наказание. Помню, однажды знаменитый российский режиссер Адольф Яковлевич Шапиро ставил у нас спектакль в театре «Идишпиль». Мне тогда выпала честь быть его ассистентом. Я очень хорошо запомнил его слова: «Все мы в жизни боимся перемен. Хотим стабильности и покоя. А теперь, глядя на монитор кардиограммы, ответьте себе: какая линия вам нравится — прямая или с зигзагами?»
— Как вы приняли решение о съемках? Легко ли далась роль?
— Решение принять участие в проекте я принял сразу, ни минуты не раздумывая. Ведь,это не решение, а послание от Бога, счастье работать с такими людьми, в таком проекте. Счастье и большая ответственность. В каком свете увидят меня, а стало быть в моем лице и весь мой народ? Очень волнуюсь перед его премьерой на платформе Start. Хотя уверен, что наш сериал — тончайший художественный инструмент, балансирование между грустью и юмором. Само его название уже, согласитесь, неординарно: «БЕДНЫЕ» и «АБРАМОВИЧИ». Парадокс!
Сериал рассчитан на широкий круг зрителей. Не хочу, чтобы он оставался «широко» известным в «узких» еврейских кругах.
Мне важно, чтобы российский зритель увидел в «Абрамовичах» себя, ведь, по сути, наша семья, поверьте, мало чем отличается от Ивановых, Терентьевых или Петросянов. А главное, я точно знаю, что это не сериал-однодневка, в него вложено слишком много души. Хватит на всех и надолго.
— Вспоминая о съемках сериала «Неортодоксальная», вы отмечали творческую свободу.
— Режиссер Мария Шредер, которая по совместительству является одной из ведущих немецких театральных и киноактрис, доверила мне эту роль, чтобы я ее слепил сам. Мой герой недалек умом и не очень понимает, что происходит вокруг. Выпивает и ничем особо не интересуется, при этом немногословен. Это, кстати, к вопросу о том, есть ли евреи-пьяницы. Есть.
Ему сложно нести ответственность за себя , а уж за свою дочь, главную героиню сериала, и подавно. Живет он у престарелых родителей, жена бросила. Поэтому, когда Мария сказала, что хочет услышать звук шаркающих шагов и звякающих ключей в руках у Мордехая, я возразил, зачем, мол, моему герою ключи в руке, он же их потеряет. Надо на шею повесить, как школьнику, чтобы не забыл. Мария сразу же загорелась этой идеей и с этого момента стала позволять мне импровизировать. Например, по сюжету, в сцене, где семья за общим столом пьет чай, звучат слова «Мордехай — пьяница». Причем в этой сцене я не должен был учавствовать. Но Мария решила, что эту фразу должны сказать мне в глаза, а не за глаза. Поэтому меня вызвали на съемки, загримировали и усадили за стол со всеми. Текста у меня не было, но я подумал, что у немецкой киногруппы в реквизите наверняка найдется пустой шкалик из под шнапса, чем и воспользовался. Налил туда воды, и пока все пили чай и проклинали меня за пьянство, я тоже пил, но при этом постоянно тайком подливал себе в чашку киноспиртного. Съемочная группа очень смеялась. Отнеслась к моей «придумке» с пониманием.
А еще когда по сюжету Мордехай отправляется взимать ренту за квартиру и поднимается в лифте, я подумал, что такого недотепу с ключом на шее одного за деньгами не отправят, наверное, его отец неважно себя чувствует, да и сам Мордехай всего на свете боится, включая лифт. И мне вспомнилась сцена из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда Иван Грозный в лифте застрял. Я тоже стал метаться по кабине, смотреть с подозрением, как мелькают этажи, искать выход. Короче, много такого всякого происходило на площадке, главное — по любви и творческому согласию!
— По образованию вы театральный актер, но в последнее время вас чаще можно увидеть в кино. Где вы чувствуете себя комфортнее?
— В кино могут снять и не артиста. На сцене такой номер не пройдет, ты как на ладони, весь, скрыться невозможно. А комфортно мне везде, были бы спектакли и съемки. Аминь!
— Гера, а что дальше?
— Дальше только больше! Ни времени, ни желания «почивать на лаврах» нет. В Израиле я двенадцать лет снимаюсь в сериале, в роли, которая уже давно разошлась на цитаты, ставшие неотъемлемой частью иврита. Моего персонажа копируют, его любит практически весь Израиль. Это, конечно, здорово! Есть и другие проекты, о которых пока рассказать не могу. В Нью-Йорке собираюсь ставить спектакль «Безымянная звезда» на английском с американскими актерами, но если «по чесноку», более всего надеюсь на скорую встречу с моим Борей, его призраком Хаимом и замечательно смешной и трогательной семьей «Бедных Абрамовичей».
