Я приметил это дерево, когда наклонился за очередным боровиком, коих в этом году в Карельском лесу - тьма. Мне показалось, что оно охотится за мной, раскинув кривые руки. Шевелит замшелыми губами, тщетно силясь что-то мне рассказать. Я ещё не успел включить металлоискатель, но понял - я пришел куда надо.
Надо всего лишь успокоиться, перестать торопиться, погрузиться в вековую лесную тишину. И тогда ты услышишь, как это покалеченное, изуродованное дерево шепчет тебе свою историю. Август 1941-го. Финны на Карельском перешейке переходят в полномасштабное наступление, стрелки на их картах сходятся к Ленинграду. Дивизии и полки Красной Армии отчаянно пытаются удержать сначала границу, потом промежуточные рубежи. Одним из них становится небольшая деревушка Хоттака у стыка важных дорог. Прямо в ней советские пулемётчики из бревен строят огневую точку, стрелки рассредоточиваются по окрестным лесам, выкапывают на песчаных грядах окопы и траншеи и занимают оборону. Кто-то из солдат кладет на дно своей ячейки каску - я найду ее там спустя 82 года.
Я держу каску в руках, и мне кажется, что даже это гнилое железо помнит безмерное натяжение нервов и тревожное ожидание, когда в нескольких километрах к северу от этих позиций заревело и загрохотало: близ небольшого лесного озера финны окружили и начали планомерно уничтожать несколько сотен красноармейцев, отступавших к своим лесными дорогами. Из того котла почти никто не вышел, и грохочущий каток войны покатился дальше - по лесным дорогам и тропинкам. Прямо к деревне Хоттака, где замерли в тревожном ожидании советские стрелки. Прошел почти век, а земля до сих пор помнит, как в вечерних августовских сумерках на безвестной тропе чуть севернее деревушки стал разгораться бой. В метре друг от друга так и лежат советская каска и пустой магазин от финского пулемета.
Финны потом в своих отчётах будут оправдываться: мол, вынуждены были остановиться на краю пустоши, потому что с другой ее стороны русские понаставили пушек и танков и не дают поднять головы. Попробовали обойти и окружить - и наткнулись на линию обороны, которую красноармейцы успели протянуть по лесным холмам и межболотьям. Несколько лет назад мы случайно в гуще леса набрели на место, где финны тяжело и упорно штурмовали одну из таких высот, но советские стрелки стояли до последнего. Мы так и нашли их - на дне окопов и маленькой траншеи, в куче стреляных гильз. До сих пор перед глазами у меня солдат, восемь десятилетий зажимающий рукой рану на животе.
А вот что было дальше - молчат и финские, и советские документы. Боевые действия расползлись по лесам, по неопознаваемым на картах холмам и низинам. И найти их теперь можно только случайно. По едва заметным приметам. Таким, как дерево, чей ствол в августе 41-го был перерублен пополам снарядом или миномётной миной, а когда все стихло и раны затянулись - дерево продолжило расти - уродливо, калечно, но упрямо. И когда в 2023-м я нагнулся, чтобы сорвать очередной боровик - оно зашелестело, зашептало, заволновалось. Я включил металлоискатель - в его корнях лежали две советские гранаты. Снаряженные, готовые к бою.
Я потом стоял на склоне небольшой возвышенности за этим деревом, молчал, слушал шелест леса - и все появлялось перед глазами почти наяву. Вон там, внизу, болотце: отсюда, с холма, в августе 41-го хорошо были видны серые фигуры финнов, снующие между низкими и редкими соснами. А между двумя валунами, развалившимися в стороны, удобно поставить пулемет. Да, так и есть - вот они, стреляные гильзы, прямо под камнями. И ещё одна граната, очевидно, приготовленная на самый крайний, отчаянный случай. Отступать никто не собирался.
И все же финнам удалось сбить все эти лесные заслоны. Известно, что из этих мест так и не вышли более двухсот советских солдат - и среди пленных они тоже не числятся. Они где-то здесь, в каких-то безымянных окопах и траншеях. Которые найти теперь можно только случайно. Если внимательно слушать, о чем шепчут старые деревья.
Я скоро вернусь, я знаю:
Лес все помнит.
