А потом были долгие мучительные дни. Всё болело. Я едва осознавала, что жива.
Но иногда казалось, что не было жизни.
Постоянно я слышала голос Лёши.
Он кому-то говорил строго: «Она беременна, давай, сыпь свои порошки! Дурень! Перепутаешь, снесу тебе башку».
Уже потом я догадалась, что надо мной опять поработал дядя Сеня. Тот самый химик, который вытащил нас с тобой из деревни.
"По дороге с ветром" 52 / 51 / 1
Гриша приказал ему сделать так, чтобы в тюрьме меня приняли за умершую.
Меня даже похоронили.
Когда я окончательно пришла в себя, встал вопрос о том, что мне нужны документы.
Я не хотела расставаться с именем. Гриша разрешил. Он изменил только отчество и фамилию.
Всё получилось так, как они хотели.
Дядя Сеня жил со мной здесь две недели. Каждый день он давал мне порошки. Говорил, что это необходимо, чтобы ребёнок выжил. Он, мол, ошибся однажды и лишил жену детей. Но потом вроде бы кто-то родился у них.
Когда я была в бредовом состоянии, мне слышалось, как Гриша рассказывал Лёше о том, что он вроде бы переспал с женой дяди Сени.
Марийка, мне, может быть это кажется. Я могу ошибаться. Но ведь такого не может быть?
Марийка пожала плечами. Она слушала рассказ Регины и поражалась тому, как самые обычные с виду мужчины воротили такие дела.
Проникнуть в тюрьму, кого-то там опоить, вывезти, похоронить, воскресить… Всё это было для девушки чем-то ненастоящим.
Но Регина сидела перед ней и была живой.
— Потом дядя Сеня исчез. Лёша приходил каждый день. Иногда ночевал. Лёше тоже было плохо.
Он сильно повредил горло. Может иногда не проглотить пищу. И это страшно, Марийка. Он чернеет у меня на глазах и заваливается набок. Я его поднимаю и бью по груди.
Я не знаю, как он спасается на работе. Но это невыносимо. Поначалу он винил в этом меня. Как будто я специально сделала его немощным. Так вышло...
Я люблю Лёшу. Но он был слишком ревнив, недоверчив, обособлен от меня. Наши короткие встречи мало что давали мне. Всегда хотелось большего. А Ян ухаживал так, будто я была королевой. У Яна это получалось отменно.
Вот я и побыла королевой. Да так, что теперь нос на улицу не показать.
Он обещал мстить мне.
— За что? — поинтересовалась Марийка.
— Наверное за то, что мы попались. Точнее я. Его так и не поймали. Лёша грозится, что я буду теперь всю жизнь прятаться. Гриша обещает найти Яна и арестовать.
Они оба что-то обещают. Но самое главное — я жива. Мне трудно временами. Я ни в чём не нуждаюсь, не голодаю. Я счастлива, что Лёшка жив. Но что-то не то.
Иногда Лёшка вызывает меня на откровенный разговор. Объясняется в любви. Но…
Как только начинает плакать Максим, его любовь исчезает.
А я не могу их делить, понимаешь?
Как я могу того, кто вышел из моего тела и столько всего пережил внутри меня бросить? Как?
Лёша не просит об этом. Он знает, что у меня нет выбора.
Марийка молчала.
Регина говорила в тот день много.
Потом отвлеклась на кормление сына.
— Лика приходила, — сказала, как бы невзначай, Марийка.
Регина просто кивнула.
— Я всё знаю… Она сделала так, как хотела. С Гришей ей тоже было трудно. Он тяжёлый человек. Мы все какие-то каменные, Маша…
Максим был похож на Регину. Вот прямо одно лицо.
— Знаешь, — сказала Регина, — если бы он был похож на Яна, Лёша не смог бы вот так жить как сейчас. Поэтому я благодарю бога за то, что Максим моя копия. А дальше жизнь расставит всех по местам. Нам с тобой вряд ли дадут увидеться вскорости. Поэтому ты обязательно поцелуй моего Олежку.
Я хотела бы забрать его. Но мне не справиться с ним.
Пока Максим маленький, я вся в нём. Ещё быт. И тоска… Знаешь, моя тоска имеет цвета. Она то болотного цвета, то чернеет. Иногда становится еле уловимой. Это случается в момент хорошего Лёшиного настроения. А потом опять всё сначала.
Марийка пожалела, что осталась на ночь.
Спать не могла в этом доме. Теперь ей казалось, что она не сможет нормально жить. Ян будет мерещиться везде.
Так и вышло.
На следующий день Инкерман вернулся за Марийкой после обеда.
«Сёстры» попрощались, поцеловались.
Лёша был не в настроении и не подошёл к Регине.
Марийка видела, как та смутилась.
Теперь не пришлось идти долго. Экипаж был подан прямо к баракам.
Инкерман поначалу был молчалив.
А потом разговорился:
— Ну что, отвела душу?
Марийка кивнула.
— О чём беседовали?
— Обо всём. Регина рассказывала, как осталась жива. Спасибо вам, Алексей Данилович, за неё. Я хоть и очень далеко, всё равно душа болит. И Олежка неприкаянный. Маленький он совсем. Родителей не знает.
— А если бы знал? Что было бы? — голос Инкермана стал строгим.
— Он бы любил их. Просто любил. Так, как дети родителей.
— Так бывает только в детстве. Потом вся любовь рассыпается в песок. И не надо говорить, что я не прав.
— Я не буду так говорить, — вздохнула Марийка. — Мне не пришлось это испытать. Родителей не стало, когда я ещё любила их.
— Но у меня есть опыт. Да такой, что за плечами он не помещается, Маша. Поэтому никакой жалости к детям быть не должно.
Для Олега главное поесть, поспать и не влезть никуда, когда вырастет. А любить его можешь и ты. Ничем твоя любовь от материнской не отличится.
Марийка усмехнулась:
— Не правы вы, товарищ профсоюзник. Ох, как не правы.
Дальше Инкерман молчал.
После отпуска Григорий на работу не пошёл. Сказал Марийке, что надоело ему революцию делать.
— Да она уже и без меня свершилась! Всё. Теперь мы другой власти подчиняемся. Стало скучно. И если раньше нужно было что-то решать, действовать, то сейчас только работа на местах эффективна.
Хвосты царского времени ещё долго будут мотыляться за вставшей на ноги страной. Мы их тюкнем. Времени нужно немало для этого. Будет ещё великая чистка. Это как субботник. Распространяется на всех.
Марийка не любила политические разговоры. Она не углублялась в такие дебри, о которых всегда говорили и спорили Инкерман и Григорий.
Она просто знала, что теперь другая власть. Всё! Никаких иных мыслей не возникало. Больше всего переживала за сестёр и детей. Ну и жила в мечтах с Геннадием Лазаревским.
— Я тут на днях у Лики был, — загадочно произнёс Григорий. — Неожиданно для меня она сменила на посту Татьяну Ильиничну.
Та теперь живёт в городе и приходит в публичный дом по выходным. Не знаю, что так заставило бессменную мамку сдать позиции.
Марийка удивилась новости.
— Лика нашла себе подходящего человека. Чему я очень рад.
Только вот если вас когда-то сведёт судьба, то будь осторожна. Не упади в обморок. Её жених — Димка Лазаревский. Помнишь такого?
У Марийки в глазах потемнело от одного только имени.
— Он помнит, — подтвердил Григорий. — Я спрашивал у него. Хотя и уклончиво Митька говорил об этом, но не забыл.
Он перестал ходить в тряпье. Лика ухаживает за ним. Моет ему ноги в тазу с розовыми лепестками. Они где-то достали заграничный журнал. Там фотогалереи арабских шейхов. Оттуда и нахватали дурости.
Марийке стало смешно. Она на мгновение забыла обо всём нехорошем, что было с Дмитрием и представила себе картину с тазом и лепестками.
— А ещё они вынуждены были переехать с центральной улицы на окраину. Теперь под видом продуктового магазина бордель существует для избранных. Пока Лика платит мне, у них всё хорошо.
— Платит? —удивилась Марийка.
— Конечно! Иначе я их всех сдам с потрохами. А им это не нужно. И мне не нужно. Она всё ещё мать моего сына.
Если бы этот факт можно было изъять из моей жизни, то твоя Лика горбатилась бы сейчас где-нибудь на рудниках, а не обмывала ножки своего любимого Димочки. Тьфу…
Марийка видела, как Григория всего передёрнуло.
Продолжение тут