Глава одиннадцатая
«Волга» настоятеля Зарайской церкви протоиерея Димитрия ещё год назад возила драгоценное тело третьего секретаря обкома партии. Меняли ему машины каждую весну. Вот эту «волгу» по разнарядке отделённое от церкви государство передало бесплатно Никольскому храму. Оно, государство в лице КПСС, не смотря на узаконенный коммунистический атеизм, втихаря церкви помогало по мелочам. То денег даст на голубые ели, чтоб росли они вокруг храма так же, как и перед обкомом, то полный набор инструментов духового оркестра подарит для торжественных похорон значительных людей. А два года назад позвонил отцу Димитрию второй секретарь с предложением.
- Дмитрий Викторович! - Сказал он уважительным голосом. - У нас в большом музее заканчивают работу мастера по мозаичным панно. Они из московского Новодевичьего монастыря. Я их тебе пошлю. Пусть изнутри на стенах и под куполами выложат фрески. Во всех московских храмах сейчас так делают. А мы чем хуже? Ты не против?
- Спасибо на добром слове, Василий Никитич! - Откликнулся Дмитрий Лазарев. - Только не потянем мы. Дорогие они, умельцы московские.
- А городской фонд культуры оплатит. Им не в напряг. Я им скажу. - Улыбнулся секретарь. - Короче, сейчас пошлю к тебе главного художника. Бывай!
И за месяц выложили мозаичники такие потрясающие библейские картины слева от амвона и под куполами, что поначалу прихожане молились только на них.
От Зарайска до Челябинска двести шестьдесят километров. Дорога хорошая, гладкая. Но два часа всё равно надо было дороге подарить. Первые быстрые пятнадцать минут Виктор болтал с шофёром Геной о всякой чепухе. Потом Гена стал тихо петь всякие молодежные песенки, а Сухарев вспомнил последний сон о Боге и создании Мира. В бауле между облачением иерея, электробритвой и сменной белой рубашкой лежали библия и молитвослов. Всегда с собой брал в поездки. Читал вечерами в гостиницах. А сейчас сон вспомнился последний. Где Голос объяснял непонимание вселенским Разумом земных религий и доверчивость землян к богам.
- Раздолбал он и создание мира земного, и Бога - отца. И сына, да и Святого Духа. - Виктор почесал затылок. - А смысл какой Вселенскому Разуму просто трепаться? Заняться ему больше нечем? Одних галактик - миллионы.
Он открыл библию и стал искать то, о чём говорил Голос - странности и нестыковки, которых простые верующие не ищут и не видят.
А, вот! Нашел он в Новом завете странность. По ней выходит, что Христос учил ненавидеть ближних:
"Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником" Это евангелие от Луки. Страница 14, строка 26.
"Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его." А это евангелие от Матфея 10 страница,34-36 строки.
- Да… - Сухарев закрыл глаза. - Не вчитывался раньше. А сто раз читал. Надо же.
"Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей." - Это опять от Луки, страница 12, строчки 49-53.
Виктор ошалел.
- А мы на проповедях наоборот изо всех сил убеждаем именем Господним, что христианам, добрым людям, надо стараться наладить самые прекрасные отношения между невесткой и свекровью, зятем и тещей, тем более между родителями и детьми. Семья- это святое. В ней должны быть мир и лад.
Он ещё раз перечитал написанное Лукой и Матфеем, которые как ученики верные и честные, не могли переделать слова Иисуса. На душе стало нехорошо. Затаилась душа, не хотела, видно, впитывать эти слова Господа. Всё же душой священника, служителя Господа она была. А в евангелие от Матфея и Луки - ересь явная проглядывает. Кто печатал книгу - не читал её что ли? Вырезать надо было глупость несуразную. Не мог Господь такое говорить! Он же любит нас!
Хотя, конечно, очень странной любовью. Вечно болеем, воруем, пьём, завидуем, …Да много чего ещё…Войны, голод в Африке. Да и у нас был. Люди друг друга недолюбливают. Видно же. А проблем у всех - хоть продавай на базаре избыток.
Проблемы нам он тоже от любви подкидывает?
А не хотелось разочаровываться в Господе. Никак. Ну, про отца его, Саваофа, тоже много не очень приятного услышал он во сне. В сотворении Мироздания много было всяких благоглупостей со стороны Духа и бога - отца. По мнению неизвестного, хоть и очень великого Разума. Ну, да ладно. Давно слишком было это. А сейчас правит всем сын. Иисус. Ему поклоняемся, молимся, его учеников чтим и заповеди. Библию, Моисеем записанную с его слов, изучаем. Нет, боязно и грешно не верить в благость Христа и заботу о каждом живом существе.
Он снова раскрыл Библию и продолжил искать противоречия и неприятные сведения о Христе. Не хотелось. Но раз взялся - надо довести дело до конца. Было желание как- то возразить Голосу. Аргументировано. Да. Не иначе.
- Перед тем как засыпать скажу ему. А теперь послушай ты меня, голос Разума! Вот она, истина!
Открыл сначала Ветхий завет, нашел строки о прощении грехов.
«Для прощения греха достаточно принести в жертву животное за свой счет писал Левит на странице четвёртой. И так очистит его священник от греха, которым он согрешил, и прощено будет ему". А В Новом Завете все оказалось еще проще и дешевле. Христос - сам агнец божий, уже взял на себя грех мира. Вместо коровы или барана в Ветхом Завете, в Новом Завете пролита кровь Христа - пишет Матфей на странице 26. То есть все грехи уже давно оплачены. Поэтому достаточно просто исповедаться у священника, и он отпускает грех.
- Ну, так ведь эта лёгкость избавления от греха не так уж и хороша. - Подумал мрачно Сухарев. - Контроль над собой человек сбрасывает легко и просто. Как кепку. Снял этот грех, снимет и следующий, да и все будущие. Исповедуюсь и нет греха! Гуляй, наслаждайся чистотой души своей безгрешной, невинной. Да…
Многих знаю таких. Снял грех - опять напакостил, да обратно к священнику. И выходит от него снова невинный как невеста порядочная перед свадьбой.
Гена продолжал петь весёлые песенки, где слов не помнил- подсвистывал. Было у Гены замечательное настроение. Жена родила позавчера. Через пару дней заберёт их с дочкой Маринкой. Самому завтра исполняется двадцать три. Отец Димитрий, это ему проболтался подьячий Никита, часы ему золотые подарит от церкви. Хорошо.
Сухарев стал листать библию ещё внимательнее. В голове его ползала и скреблась как ящерица, мысль: - Ну, хоть бы больше ничего не нашлось плохого! Сколько же можно составителям ошибаться?! Священное писание всё же. Не сказка про колобка. И взгляд его всё равно застыл на фразе.
У Луки на странице 16 в притче о неверном управителе Христос хвалит жулика, учит лжи, взяточничеству, казнокрадству и поощряет это.
А дальше - больше. Сухарев ужаснулся и перечитал ещё раз. Нет. Так и было:
Христос учил: "Ударившему тебя по щеке подставь и другую" - Евангелие от Луки, страница 6, строка 29. Но, когда его самого ударили по щеке, он, вопреки собственному учению, возмущенно закричал: "Что ты бьешь меня?" – это в евангелие от Иоанна на странице 18 в 23 строке. И не подставил другую щеку
- Зачем учить тому, чего ты не желаешь и не можешь сделать сам? - поразился Виктор. Этого быть не может. И это Христос?! Господь пред коим я сам благоговею и пастве речи его обосновываю как истину божественную, самую чистую? Кошмар. Кто из них врёт, лука или Иоанн? Да нет. Святые врать не могут. Выходит - Христос двуличен и лицемерен?
- Гена, вода есть у тебя? - Сухарев сказал это хрипло и сдавленно. В горле пересохло от волнения и неожиданности.
- Боржоми. - Шофёр протянул сначала бутылку, потом открывашку и в заключение стакан. - Пейте. У меня ящик минералки в багажнике.
Виктор глотнул из горлышка раз пять. Выпил половину. Стало легче. Он откинул голову на сиденье и вспомнил слова, залезшие в мозг, не те, что громкий голос Разума говорил, а что - то шуршащее как радиопомеха, которое в голове перевоплощалось как бы в мысль самого Виктора.
«На протяжении тысячелетий церковь оправдывала самые чудовищные преступления государственной власти в разных странах мира - рабство, крепостное право и прочее. Потому что в Библии утверждается, что всякая власть от бога:
"нет власти не от бога; существующие же власти от бога установлены" - Это из послания к Римлянам, страница 13.
-Это не только бессовестно, но и нелогично- выкарабкалась из глубин подсознания в ум принадлежащая теперь Виктору мысль - ведь из этого учения Библии следует, что даже атеистическая советская власть тоже была от бога. Но это же очевидная чушь!
И языческая власть Римской империи тоже была от бога? И от какого же бога? Если от Саваофа, то получается, что ещё бог - Отец лично издевался над христианами "руками римлян"! А христиане радуются: " Создатель всего сущего и сына Христа, Господа нашего.
Больше Сухарев читать не стал. Он так расстроился, будто он не иерей Илия, а маленький пятилетний Витя. А отец не купил ему трехколесный велосипед «ЗиФ», хоть и обещал поставить его под ёлку 31 декабря 1935 года. Такого подвоха от Библии он не то, чтобы не ожидал. В самых дерзких мыслях не посмел бы он усомниться в честности этой божественной книги. Но ведь что получается!
Если Библия честная, а иначе быть не может, то и бог- Отец, и Христос- это не совсем умные и довольно злые существа. Но как это может быть?! Тысячелетиями святость их и любовь ко всему, что есть на свете,
не вызывали сомнений ни у православных, ни у католиков, протестантов и даже сектантов пятидесятников.
Расстроенный Сухарев уже собрался закрыть библию. До Челябинска остался последний десяток километров. Но он машинально перелистывал страницы и глаз замер на неожиданных строках «Второзакония», на словах Бога. То есть остановился на «Пятой книге Моисея», Пятикнижия Ветхого Завета и всей Библии.
«Убивайте всех, чья вера отличается от вашей. - Второзаконие, 17 страница.
«Если вы будете поклоняться другим богам, то Господь вас уничтожит.» - Второзаконие, 8 страница.
«Любой, кто не слушается священника, должен быть убит.» Второзаконие, 17 страница.
И навалилась на Виктора такая усталость, будто он, а не бог - Отец создавал Землю и всё на ней. И не неделю пахал без передыха, а всю жизнь. И только закончил. Ему бы в тот момент и закрыть Библию, но пальцы сами вернулись в начало, к Ветхому завету.
В раю библейский бог Адаму завещал: «от дерева познания добра и зла не ешь, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» Это Бытие, страница 2.
-Блин. Он обманул Адама! - Ужаснулся Сухарев и захлопнул - таки Библию.
Адам не только не умер в день, когда он съел плод с этого дерева, а прожил после этого 930 лет, если верить Библии. Лгать - это очень плохо и недостойно, тем более для бога.
Если библейский бог лжет - то он не абсолютное добро, он просто лжец. А мы знаем, что только дьявол лжец и отец лжи. И вся ложь на земле от дьявола. Во-вторых, зачем бог что-то хотел скрывать от человека, тем более от образа, подобия своего? Нечестно, недостойно. Казалось бы, бог, если бы он желал людям добра, должен был делать прямо противоположное, не скрывать знания от людей, а учить им своё подобие.
Ну а скрывать, что есть добро и что есть зло, - это просто нелепо. Как же человек сможет себя хорошо вести, если он не будет знать, что есть добро, а что зло?
Ему зачем-то нужно было скрыть от человека знания о добре и зле? Ему нужен был повод, чтобы выгнать человека из рая, унизить его, внушить ему мысль о его якобы греховности, сделать его своим рабом и дальше издеваться над ним? Но это же подлость и садизм. Может ли добрый Бог это делать? Нет, конечно. Опять получается, что библейский бог - это дьявол, который всего лишь называет себя богом и, как волк, надевает на себя овечью шкуру.
Библейский бог - это дьявол? Какая глупость и брехня про бога!
Библию он прятал в баул как взведённую мину, аккуратно, но с внутренним холодным страхом. Потрясение было так огромно, что осознание его не вмещалось в сердце. Больше десяти лет он работал священником. И, получается, основываясь на обмане. И обманом этим как цепью сковал он своих прихожан. И блуждают они, скованные враньём по дорогам не праведным. Кошмар!
А тут и в Челябинск въехали. Радость должна была бы появиться. Но не получилось у Сухарева обрадоваться родине малой. Плохо ему стало и почему- то стыдно. До рукоположения оставался почти день. Ещё утром Сухарев хотел по приезду к жене пойти. Но передумал только что. Врать себе не мог. Нет, не скучал по ней. И встречи особо не желал. Почему? По сыну же скучал. Но тоже так. Как по обязанности. Не от души. Странно. И когда машина уже ехала по широкой улице Челябинска Виктор неожиданно для себя сказал водителю.
- Давай, Гена, на проспект Ленина. В гостиницу «Южный Урал». Дел у меня нет сегодня. Отдохну. Завтра с обеда мороки часа на три, не меньше.
- Начальником будете в Кызылдале? - Улыбнулся шофёр. - Начальников потом забирают туда, где благословляли. Отец Димитрий говорил. Самого не переводят потому, что он местный, Зарайский. В 17 лет уже подьячим работал. Да он и не поедет с родины.
В гостинице, огромной как корабль «Титаник», а то и все два корабля - мест не было.
- Там на Сухарева бронь должна быть от Храма Александра Невского. Вы гляньте получше. - Виктор уложил локти на стойку, а голову подпёр ладонями.
Администратор, дама в перстнях и с высокой, сложной как у продавщицы причёской, снова уткнулась в журнал.
- Ну, какой мне смысл выдумывать. - Она без выражения глядела на Сухарева. - Нет Вас в журнале на бронирование. Звоните им. Пусть снова закажут. Забыли, как обычно. Не Вы первый. Только, говорят, телефонные номера поменялись в этой именно церкви. Туда же много народа приезжает из других городов и деревень. Новую АТС поставили. Но у нас вообще ничьих телефонов нет.
Виктор пошел на междугородний переговорный. Заказал звонок в Зарайск.
- А нет отца Димитрия. - Ответил какой- то диакон. - В Алма - Ату улетел. На собор всех конфессий. Будет послезавтра. А телефоны храма Невского нам не нужны. У него есть, раз уж он туда звонил.
- Может освободится одно - то место? - Виктор вернулся к администратору.
- Может. - Сказала дама и качнула похожей на небольшой стог сена причёской. - Но точно, как я могу сказать?
Посидел Сухарев на жестком кожаном диванчике в вестибюле, подумал и решил не бегать по другим гостиницам, где явно будет то же самое. Долго перебирал варианты, но их не было. Либо на вокзале ночуй, либо езжай к жене Машке. Выбрал жену. Дождался семи часов вечера, чтобы уж наверняка она пришла с работы и вышел на улицу. В вечерний уральский мороз ниже двадцати пяти градусов. Ветра не было и народ шел из своих организаций не спеша, ровной толпой, втиснутой в тротуар и потому похожей на очередь, на организованный плотный поток. Так ещё идут на водопой коровы в сёлах. Задевая друг друга боками, сплоченно и размеренно.
- Хоть и понятно, что она в Кызылдалу не поедет, но, может, узнаю - почему. - Так он подумал, поймал такси за углом и через полчаса звонил в дверь, за которой чуть больше года назад сам жил.
- О! Витя! - Удивилась супруга. - Каким ветром?
- Да вот завтра в храме Невского будет церемония назначения меня протоиереем, главой нашей церкви. В обед начнётся.
- Заходи. - Мария пошла в зал и села на диван. Сухарев снял ботинки и уже собрался топать в носках, но заметил большие домашние тапки с застёжками на пятке.
- Это у Мишки уже нога такая? - Засмеялся Виктор. - Ничего так! В четырнадцать лет сорок третий размер. А к двадцати, видать, сорок шестой будет носить!
- Это не его тапки. - Крикнула Маша. - Пусть стоят. Ты проходи. Тут ковёр на полу.
Сел Сухарев рядом на диван. Помолчали. Маша разглядывала маникюр на ногтях. Виктор гонял взгляд по комнате. Всё было не так как было. Исчезли портреты его родителей, появился другой телевизор. Цветной. Ковёр новый и маленькая фотография в рамке на телевизоре. На ней Маша, Миша и мужик в лётной форме пилота гражданской авиации.
- Вторая смена? - кивнул Сухарев на фотографию.
Мария поднялась, вздохнула и пошла на кухню.
- Чай будешь?
- Да я только из кафе. Поел, попил какао. - Виктор тоже встал и ушел в прихожую. Обулся.
- Нет, ну а ты как себе представлял мою одинокую жизнь? - Маша подошла почти вплотную. - Сижу и плачу вечерами у окна? Жду, когда ты плюнешь на свою высылку и вернёшься домой? Слесарем пойдешь работать или тренером в боксёрскую секцию? Я, Витя, молодая и пока живая. Делать мне в вашей тмутаракани нечего.
Я привыкла жить в большом городе. Да и Мишке там тереться среди бывших уголовников - не лучший вариант. Я справки навела про вашу Кызыл... Как она там… И кстати, нам уже можно развестись. Раньше сложно было. Почти невозможно. А Хрущёв много нового придумал. И, кстати, как раз по разводу церковников. Сейчас - если один супруг- атеист, а второй церковный служитель - разводят по обоюдному согласию. Или если один - псих. Ну, душевнобольной. Мне взять в Челябинске справку, что я параноик - раз плюнуть при моих связях.
-Ну, так и бери справку. А я на развод подам. Хмыкнул Сухарев. - Или ты подай потому, что как атеист не можешь и не желаешь жить с попом. Да. Ты подай. Ты же давно решила развестись.
- Подам. Хорошо. - Маша оперлась бедром о косяк двери прихожей. - Только на суд сюда приедешь.
- А Мишка - то где? - Сухарев открыл входную дверь.
- Тоже боксом занимается. На тренировке.
- Ну, ладно. Будьте здоровы. На алименты не подавай. Я больше присылать буду. Как обычно. И лётчику привет. Пусть там аккуратнее летает. Небо уже давно не твердь, к какой солнце прибито и звёзды. Да и бог к летуну ближе. А Бог не очень любит, когда кроме него по небесам посторонние шлындят.
И он побежал по ступенькам вниз. На улице остановился и стал соображать - куда приткнуться. Получалось, что некуда, кроме вокзала. И окончательно в том убедился после того, как обошел ещё четыре гостиницы в центре и чуть в стороне от него. Потом вспомнил, что есть в Челябе круглосуточный ресторан. Назывался он не по- советски «24 часа». Закинул Виктор баул за спину и пошел на улицу Гоголя, 128. Там, рядом с цирком и цвело для загульных граждан относительно культурное питейное заведение.
- Всё не скамейка вокзальная. - С облегчением подумал он. - Заодно и бифштекс съем. Вина марочного стакан глотну. Целую ночь о дальнейшей жизни подумаю. Вот это очень вовремя и хорошо.
По пути зашел на межгород, позвонил Лариске.
- Всё нормально? - спросила она. - А я тебе для лета красивую рубашку шью. Там в шкафу отличный кусок поплина был. На новоселье кто- то принёс.
- Ух, ты! - Удивился Виктор. - А машинку где взяла? Никто вроде не дарил.
- Дома взяла. - Засмеялась Лариска. - Зачем она там? У меня дом теперь здесь. Да?
- Ну, конечно. - Виктор даже не удивился. - Только ночью не шей. Глаза свои прекрасные не порть. А я завтра в ночь выезжаю. После церемонии. К следующему вечеру дома буду. Жди. Целую.
И просидел он потом в ресторане до восьми утра. Много чего съел, ничего почти не пил кроме стакана «цоликаури», и очень много думал. И не просто думал, а нашел единственный путь - как жить дальше.
Вышел Виктор из ресторана и стал соображать - где бы ему переодеться в облачение священника. Не в туалете же ресторана или вокзала. Выбрал баню.
- Помоюсь, попарюсь и там уже, не вызывая ни у кого вопросов, облачусь в одеяния иерея.
Когда после парной и душа облачился он по форме, нацепил на грудь крест тяжелый и собрался уходить, глянул на часы. Был полдень. И от него время до трех часов дня поползло как раненое и в часы, и в минуты, в секунды тоже, и в их десятые доли.
- Архиерей Нифонт приедет к четырём. Значит мне надо в три появится. Пойти к настоятелю, отцу Исидору. Доложить ему всё за час до приезда архиерея. Чтобы тот не успел выехать и поездку в храм Невского отменил.
Виктор для улицы выглядел странно и нелепо. Драповое серое пальто с каракулевым воротником, какие носят люди с добротными зарплатами, шапка кроличья - атрибут народа небогатого, ботинки церковные, на тонкой подошве из мягкой кожи. Это были очень дорогие ботинки. Гражданским их не продавали ни в каких магазинах. А Сухареву выдали, как и всё прочее облачение служебное - бесплатно. Рабочая форма.
А вот из - под пальто до ботинок свисала ряса, издали похожая на длинное женское платье. Поэтому многие оборачивались или улыбались весело, идя навстречу. В общем, одет был он так нелепо, как если бы советский офицер вышел в люди при фуражке с кокардой, но в халате медсестры и куртке лыжника, ватных штанах каменщика со стройки и в хромовых сапогах, гармошкой приспущенных.
Пред храмом Сухарев снял с себя всё, кроме рясы, епитрахили и креста, перекрестился трижды с поклонами, открыл притвор и вошел в зал. Подбежавший подьячий забрал пальто, баул и шапку.
- Они будут в кабинете протодиакона Никифора на вешалке.
Виктор по узкой боковой лестнице поднялся к рабочей комнате настоятеля Исидора. Постучал.
- Милости просим. Входите. - Басом разрешил открыть дверь отец Исидор.
- Христос посреди нас, отец Исидор! - Перекрестился, потом поклонился иерей Илия и остался у порога.
-И есть, и будет! - Поздоровался и протоиерей. - Проходи, отец Илия, садись супротив меня. Что рано прибыл? К четырём архиерей Нифонт появится. Не ранее. Рукоположит тебя часа за два в сан высокий, да на Литургию пойдём. К вечеру уедешь. Автобус последний в десять часов до Зарайска. Диакон Савва узнал для тебя нарочно. Я просил.
- Мне в Зарайске отец Димитрий «волгу» свою дал. - Сухарев оглядел кабинет. Все стены в образах. Иконы старые, дорогие. На иконостас в зале их не выносят.
В углу на большой вешалке разместился парадный наряд настоятеля. Митра сверху лежала на подносе, золотом расшитая, вся в крестах по кругу, а в середине - тонко выписанный прямо на ленте лик Господа. Епитрахиль тоже с золотой оторочкой, вензелями, золотыми нитями вышитыми, да с пуговицами из золота червонного.
- Я, отец Исидор, не приемлю нового сана. Отрекаюсь от него. - Сухарев почувствовал, как похолодела спина. - Отмените рукоположение Христа ради. Пусть не едет Архиерей. Ещё не поздно отменить.
Протоиерей встал и размахивая широкой рясой стал ходить по комнате. Крест его наперсный, весь в драгоценных камнях и с золотым куполом сверху, болтался как маятник на часах с кукушкой.
- Причина? - Спросил он и остановился, глядя в окно, составленное из разноцветных прозрачных стёкол.
- Зело незрел я к рангу настоятеля и сану протоиерея. - Отец Илия поднялся. - Отринь от меня, батюшка, волей Божьей сей дар Господний и повеление Синода, ибо не достоин я и не состоятелен руководить храмом. Во имя отца, сына и святого духа!
- Второго раза не будет. - Не оборачиваясь произнёс протоиерей с сожалением явным. - Ну, да и Бог тебе судья. Ступай. Чего ехал тогда?
Иерей Илия поклонился.
- Да вот ехал! Не по телефону же сообщать. Подумали бы, что я пьяный или сдурел. А так - вот он я. Нормальный. Иереем простым был и буду. В общем возрастайте в благодати! Да пребудет с Вами милость господня! Ныне и присно, и вовеки веков! Аминь.
И он пошел к двери.
- Дурак ты, Сухарев. - Сказал в спину настоятель. - Я тебя планировал из Кызылдалы через год забрать. Зря обиду держишь. Не выгоняли мы тебя тогда. Просто выхода не было. А Левонтия того уж нет, блатного родича митрополита Володимира. Почил митрополит, царствие ему небесное и со святыми упокой! Перевели Левонтия сразу простым диаконом в Иркутск. Побил прихожанина, поскольку пьяный был. Останься, Витя.
- Извини, Пётр Васильевич, но не дорос я до настоятеля. Самого ещё надо повторно в семинарию отправить. Глубже смыслы познать. Не складывается у меня с Господом обоюдная любовь. Извини.
И вышел.
Возле гостиницы стояла «волга» отца Димитрия Зарайского. Гена, шофёр, разложил кресла, лежал и читал книгу Юрия Нагибина «Большое сердце».
- Ты что, и не выходил из машины? - Мрачно спросил Виктор и влез в салон, переоделся в брюки, рубашку и свитер. Пальто надел и шапку. Облачение священника свернул аккуратно и уложил в баул.
- В столовую хожу, в туалет при гостинице. А куда ещё? Читаю вот. Хорошая книжка. А Вы что- то быстро закончили. Я ждал часам к восьми. Не раньше. Едем? - Гена завёл машину.
- Ну, да. - Сухарев похлопал шофёра по плечу. - Погнали.
Трасса Челябинск - Омск выскочила из-за угла решетчатого забора лысого январского парка имени «Октябрьской революции». Асфальт отливал снежным серебром, машин было мало и Гена придавил спидометр к цифре 120.
Спешить, правда, было некуда.
Но какой русский не любит быстрой езды!?
Глава двенадцатая
Ехать всем, наверное, куда интереснее, чем ходить. Вот выскочили Сухарев с Геной из Челябинска в быстрой «волге» на асфальт и сжалось время. Шлёпая ботинками по насту, за десять минут оставил бы Виктор за собой и сбоку штук пять - семь больших, голых, а потому сливающихся со снегом берёз придорожных. И следов своих, чуть заметных, штук двести. Это если бы спешил.
А при прогулочном шаге - в два раза меньше было бы позади и деревьев, и отпечатков ботинок. За одну шестую часть часа из кабины почти летящей над трассой машины увидел он в сто раз больше, не тратя сил. Но
ничего не разглядел толком и не запомнил ничего. Кроме неподвижного горизонта, мелькающего между далёкими, низкими и редкими горами.
Ни черта не запомнил, хотя здесь вырос и как раз в стороне от этого шоссе гонял на лыжах с ровесниками, десятилетними, смелыми, как и он сам пацанами, которые ни снега не боялись, ветром гонимого, ни отцов, раздающих потом щелбаны с оттяжкой за то, что сухими оставались только трусы. И то, если удавалось хорошо заткнуть свитер под штаны с начёсом.
Сухарев вспомнил детство, и оно мгновенно, почти целиком выпрыгнуло из памяти одной огромной красивой разноцветной картиной. И он уже начал её детально разглядывать, но вдруг вспомнил! Он, идиот, не сделал того, что обещал.
- Тормози спокойно, чтобы в кювет не свалились. - Ткнул он кулаком в плечо Гену. - И потом разворачивайся. На выезде заправка. Дольёшь бензина и в канистру запас набери. В Свердловск поедем. Потом домой.
- Двести километров. - Сказал Гена без эмоций. - Нам это как от кухни до сортира. Всё тут рядом. Я в Шишкино родился. Вырос там же. Двадцать километров от Свердловска. Потом батянька забрал нас и поехал в Зарайск учиться на преподавателя истории. В педагогический институт. В нашем Свердловске или в Челябинске не поступил бы. Так он говорил. Ничего. Диплом учителя истории получил, а уж десять лет вкалывает в Зарайске начальником цеха завода искусственного волокна. Нам куда надо в Свердловске. В церковь какую?
- В шестую музыкальную школу. - Сказал Сухарев. И быстрее. Пока рабочий день. Знаешь где эта школа?
- Возле гостиницы «Исеть». В центре. - Гена наморщил лоб. - Или вторая там? Нет, точно! Шестая.
Через два часа и тридцать минут Сухарев постучал в дверь учительской. Ему открыл элегантный молодой мужчина со скрипкой в руке. Поздоровались.
- Мне Васильева Ольга нужна. - Сказал Виктор голосом человека, чья жизнь сейчас закончится, если Васильевой вдруг нет.
- Она в классе фортепиано. Это по левой стороне седьмая комната. - Учитель игры на скрипке показал пальцем куда идти, воткнул инструмент под подбородок и постучал по струнам смычком.
Ольга Васильева, невысокая, полная, не тронутая косметикой блондинка крикнула в комнату: «шестой этюд пройди модерато без меня. Я скоро».
- Вы помните Ларису Латышеву? - Тихо спросил Сухарев.
- Её все тут помнят. - Ольга улыбнулась. - Талант сумасшедший. Но ей одна завистница организовала музыкальную кончину. Подговорила шпану со двора, и парни ей изуродовали кирпичом обе руки. Пальцы в больнице по костяшкам собирали. Хорошо, что в Свердловске. В Челябинске таких мастеров - травматологов тогда не было. Вы кто ей?
- Муж. - Сухарев слегка поклонился. - Эту историю я знаю. Завистница, значит, не вы?
- Мы были лучшими подругами. И подумали все сначала на меня. Она уже уехала, а позже точно выяснилось, что это Ритка Козловская всё устроила. Ребятки были с её двора. Она им ящиком портвейна заплатила.
- Она где сейчас? - Виктор нахмурился.
- Мы перезваниваемся постоянно. Вот сейчас она в больнице. Но работает во второй музыкалке. У неё позвоночник больной. На костылях ходит. То ли простудилась, а может упала - точно не скажу. Но в год по три раза ложится. Пока ничего сделать врачи не могут.
- Ну, извините. - Сухарев взял её за руку. - У нас времени мало, да и ваше отнимаем. Больница- травматология?
- Да. На Дзержинского возле рынка.
Козловскую нашли легко. Медсестра показала. Маргарита сидела на голубой скамеечке в углу лестничной площадки и курила. Костыли прислонила к стенке за спиной.
- Рита, здравствуйте. - Вместо Сухарева сказал вежливо Гена. - Вам Лариса Латышева привет передаёт.
- А она где? Что делает? - Спросила Козловская равнодушно.
- Да она уборщица в далёком маленьком городке. В Казахстане. - Сухарев смотрел на неё в упор. - Те ребята, которых вы уговорили переломать ей пальцы, где живут? Адреса дайте.
- Зачем? - Маргарита улыбнулась. - Дело давнее. Но мне лично моё скотство аукнулось. Видите сами. Да и парней тех нет. Честно! Меня совесть мучает. Я сама не отказываюсь. Да, я их науськала. Я вообще злая. И была, и осталась. Муж поэтому ушел. А из тех трёх ребят - живой один. Живёт, по-моему, в Гомеле. Года три назад с семьёй уехал. Второй, Толик, спился и пьяный с моста в Исеть упал. Утонул. Четыре года уж как. И Костю на Уралмаше током убило.
Электриком работал. Вот он кирпичом бил. Простите. Я так поняла - Вы муж ей? Раз уж меня нашли. Простите. И нас живых, и померших. Все мы сами себя наказали. Тот, что в Гомель уехал - отсидел три года. Магазин обокрал. В тюрьме нашей туберкулёз заработал. Тоже, говорят, доживает своё. Плохой совсем. Писал месяца два назад соседу моему. Я там же и живу. На старом месте. Скажите Ларе, попросите слезами моими. Пусть простит нас. Молодые были. Мозгов мало, а совести вообще не было.
Она отвернулась, заплакала, взяла костыли и, не прощаясь, с трудом, очень медленно, постанывая от боли, пошла в палату.
- Да, блин. Равновесие в природе восстанавливается всегда само. Голос во сне правильно говорил - Сухарев почему- то поднял воротник пальто, шапку натянул почти до глаз как при холодном ветре и через ступеньку доскакал до выхода из вестибюля. Ехали молча весь путь к Челябинску. И только перед концом города, почти на выезде, Виктор сказал.
- Тормозни, Гена, возле магазина. Водки куплю.
До Зарайска ехали два часа. За это время он бутылку опустошил и расслабился.
- Там, возле церкви, наша машина вроде должна меня ждать с Гришей. Пересяду и рвану в Кызылдалу.
- Так скоро восемь уже. По той дороге в Кызылдалу ночью лучше не мотаться. - Сказал Гена, шофёр, и закурил. - Это полигон для военных учений, а не трасса. Убьётесь нахрен. Переночуйте у меня. Моя жена всё равно до завтра в роддоме. Отметим пока без неё день рождения дочери. У меня всё есть. Ничего покупать не надо. А с утреца и двинетесь. Лады? А то одному пить - не в масть. Друзей всех только на воскресенье позвал. Два дня осталось. Ну, как?
- Тогда поехали за моим водилой. Нормально всё. Так лучше будет. - Согласился не очень почему - то пьяный от целой бутылки Сухарев.
Через час они пели песни, пили водку и по очереди играли на баяне. Причём играть умел только Гена, но и Виктор с Гришей извлекали звуки, которые точно соседям спать не давали. Только все соседи о рождении дочери знали, а потому никто и не возмущался. Событие стоило того, чтобы набраться терпения и не ругаться со счастливым отцом.
До Кызылдалы добрались к обеду. Спокойно ехали. Шофёр толком не протрезвел и, хотя ГАИ в этих местах сроду не промышляла, ехал очень правильно. Берёг жизни и автомобиль.
Сухарев не переодеваясь зашел в церковь, нашел протодиакона Савелия и рассказал ему, что протоиереем и настоятелем его не утвердили. Архиерей решил, что патриарх поспешил подписать бумаги, не изучив послужное дело. Оказывается, надо было в одном храме отслужить не менее пяти лет. А Виктор всего год успел отработать.
- Да не расстраивайся. - Похлопал его по спине протодьякон Савелий. - Со мной так же было. Послали на рукоположение, а я тоже полтора года всего отработал. Как вроде и не знал никто ни у нас, ни наверху. Так повысили в сане только в прошлом году. И ты дождёшься. Куда денешься?
- Тут крещённый раб божий Николай по фамилии Шелест на исповедь просился. - Сухарев взял и стал разглядывать крест протодиакона, выточенный из твёрдого черного дерева и украшенный двумя изумрудами на концах крыльев креста.
- Это который икону удилищем снял со стены? - Удивился отец Савелий. - Да его посадить надо, богохульника! Украл почти самую старую и дорогую икону. Вот как он знал? Кто мог его навести? Может, из наших кто? Откуда в городе Кызылдале знатоки антиквариата? Нет тут таких.
- Пошли за ним, Савелий, дьяка Никиту. Он рядом с лесопилкой, почти напротив церкви. На кирпичном заводе в сушилке стоит. - Я его исповедую. У него грехов как у тебя золотых нитей в рясе парадной. Тысяч десять. - Виктор засмеялся. - Он мне сказал, что он вор по судьбе. Больной он. Клептомания - его душевная болячка. Психическое расстройство. Сам мучается.
- Ладно. Пошлю. - Отец Савелий нехорошо усмехнулся. - Но потом, Витя, я лично пойду в милицию и напишу заявление. Пусть ответит за осквернение церкви и святого Пантелеймона. Закон хамски преступил он не только советский, но и Господний. Заповеди «не убий, не украдь.» Христос никому не отменял. Вот я сам если напьюсь и украду старинный лик Богородицы в золотом окладе, то утром протрезвею и сам пойду, сдамся властям. Пусть сажают хоть на три года. Потому, что у меня совесть есть.
- Так это тебе совесть подсказала назначить звонарю Андрею, музыканту гражданскому, который из Томска сбежал, где избил дирижера своего оркестра, так это совесть твоя посоветовала дать ему жалованье в триста рублей, из которых сто пятьдесят он тебе обратно отдаёт?
- Ты бес, Сухарев. - Показал зубы в кривой улыбке отец Савелий. - Сейчас найдём твоего грешника. Приведём. Ты языком - то не размахивай где попало. Я Андрюху нашел в пивной, звонарём устроил, к жизни вернул, спас его от срока. Он спивался уже. Но он не сволочь. Просто нервы сдали. Дал по морде дирижеру. А дирижер тот- козёл. Я узнавал через своих в Томске. Его все ненавидят там. Так сидел бы звонарь наш года три сейчас за нервишки некудышние если бы не смылся в Кызылдалу. Он меня и благодарит как может. Не болтай никому. Я же тебя никому не продал за прелюбодеяния твои многие. Грех смертный, верно?
- Успокойся, Серёжа. - Сухарев резко отпустил тяжелый крест, и он ощутимо ткнул протодиакона в живот. - Дался ты мне. Твоя жизнь - перед богом. Не мне её судить. Да и тебе мою трогать не надо. Я за свои грехи кару Божию получу, если он мне их не отпустит. Короче, я переодеваться в облачение пошел. А ты посылай за воришкой. Пусть покается раз сам хочет.
Шелеста диакон привел не так уж и скоро. Тот сначала побежал домой, робу скинул, оделся в костюм дорогой, яловые сапоги тончайшей выделки и красивое бостоновое пальто шоколадного цвета. Вошел он в храм почти солдатским строевым шагом, на лице отпечатались надежда и уверенность, держался он прямо и оттого маленький свой рост на глаз увеличивал слегка.
- Бог с тобой, сын мой. Я иерей Илия, священник церкви. Готов ли ты, раб божий Николай, исповедоваться Господу Христу нашему - спасителю, во грехах своих? Согласен ли ты принять меня за доверенного Господнего и через меня да услышит Господь покаяние твоё и да простит тебе поступки твои греховные с надеждой, что более не совершишь ты, сын мой, деяний неправедных?
- Ну, да. - Поклонился Шелест и перекрестился. Готов. Пришла пора. Только никаких других смертных грехов кроме того, что ворую с детства, нет у меня. «Гордыня, жадность, гнев, зависть, похоть, обжорство и лень.» - я все грехи смертные знаю. Я вообще - то по происхождению и недавней ещё жизни - человек образованный и интеллигентный.
Это в Кызылдале распустился немного, поддавать стал, работу нашел только грубую. Сам чуток опустился. Это есть. Но касаемо смертных грехов - так ни одного не имею. Ворую не от алчности, то бишь не от жадности. На одежду, еду, содержание сегодняшней жены и алименты ребёнку от первого брака ни гроша, ворованного не пользовал сроду.
На кирпичном у меня зарплата высокая и шестой разряд мастера по обжигу.
Ворую - будто сила какая - то меня заставляет. Не хочу, надоело, опасно, а зверь внутри меня рычит: «Не мелочись. Воруй самое дорогое и ценное. Позволю жить дальше тогда. А бросишь - умерщвлю. Сожру сердце и сдохнешь сразу, и забудут тебе все. И жена бывшая, и ребенок, а сущая супруга сразу за другого выскочит.» Вот прямо так и орёт где - то в мозгах.
Сил терпеть нет уже.
- Понял. - Сказал отец Илия. - Идём к лику Христа. Но учти - соврешь или утаишь малость малую - не будет тебе прощения и грех Господь не снимет. Оставит тебя мучиться дальше. До смерти.
- Понимаю. - Николай перекрестился с глубокими поклонами на все четыре стороны. - Нет мне смысла скрывать. Как на духу скажу всё. Тем более врать Господу! Нет, извините. Начнём?
(Исповедь раба Божьего, крещенного Николая, при посредстве иерея Илии в священном храме Новотроицком города Кызылдала двадцать шестого января 1966 года от Рождества Христова.)
- Я вообще - то артист. Актёр я. Из Прокопьевского драматического театра имени Ленинского комсомола. Это Кемеровская область. Рядом с известным Новокузнецком городок наш. Родился как раз в Новокузнецке. Юго - восток западной Сибири. Красота. Природа! В раю, наверное, такая же. Школу там окончил. И хотел стать артистом.
Ещё в детском садике замыслил. Вся семья в Новокузнецк на работу ездила. Под боком же. Тогда он назывался Сталинск. В шестьдесят первом стал опять Кузнецком, как в семнадцатом веке. Только прибавили к названию это «ново». Батя в шахте уголь долбил. Мать на кране при металлургическом заводе вкалывала. Шахты и заводы были и у нас, но в Новокузнецке платили больше. Вот родители туда - обратно и мотались. А мы со старшим братаном Михой шарахались по Прокопьевску и вокруг него.
А там Салаирский кряж, река Аба, да много чего ещё, где погулять пацанам - радость. Аба, она почти как Томь, на которой Новокузнецк стоит. Ну, я так называю Прокопьевск - городок. Родной потому что. А Прокопьевск - третий по населению в области. И сейчас, и тогда был. Почти триста тысяч народу в одном месте для Сибири, это - ого - го! Наш город древний. В 1618 году был основан Кузнецкий острог, в 1648 - село Монастырское вблизи большого мужского Христорождественского монастыря. А в 1784 - м построили сперва село Усаты да вскоре рядом с ним село Прокопьевское. Так назвали в честь Прокопия Устюжского, основателя деревни и угольного прииска. Город тоже потом его имя взял. Ну, я отвлёкся. Хотя край родной вспомнил добром, но именно там я начал воровать.
Болтались мы с братцем на кольцевом трамвае всё свободное время. Я с тридцатого года, брат с двадцать седьмого. В сорок восьмом школу окончил - семнадцать лет было. Брат недоучился. Бросил в девятом классе. А в Прокопьевске учиться на артиста негде было. Ну, мы рабочими подсобными в магазин промтоваров устроились. С этого и пошло. Я спёр сначала здоровенный моток ткани со склада. «Коверкот» вроде. Продал дорого на базаре цыганам. Мне так понравилось, что можно стырить вещь, которая ничейная. Государственная. Ничья, короче. Людей мы не обворовывали. Из карманов и квартир ни одной копейки, ни одной вещицы не взяли.
Я тогда такую сладость испытал, что сразу же понял, что теперь только воровать! Риск, смелость нужна. Хитрость. Ум. Без них поймают сразу. А меня так и не вычислил никто. Мастером стал этого подлого дела. Брата поймали и посадили на семь лет. Он не такой башковитый как я. Вывез со стройки бетономешалку и на шахте продать собрался. Пошел к заместителю начальника. Тот понял - откуда ноги. Подожди, говорит, в коридоре. Я тебе тысячу рублей приготовлю. Бухгалтеру записку черкну. Отнесешь, получишь.
Ну, тут наряд и приехал из горотдела милиции. Семь лет потом влепили братану. А я до пятьдесят девятого года пахал как проклятый на воровском поле. Ни к кому не присоединялся. Тихо работал Местные жиганы и уркаганы, домушники да фармазонщики и знать обо мне не знали.
Долго искал что взять. Потом размышлял - как. Даже схемы писал. По минутам всё рассчитывал. Следил за обстановкой и выбирал точный, один единственный шанс. После продажи немного отмечал сам с собой в ресторане. Жил на деньги, которые магазин мне платил как грузчику, а ворованные разносил по домам инвалидам войны.
Говорил, что я из Фонда молодых защитников Отечества. В военкомат сначала ходил специально за списками. Говорил, что я от горкома комсомола. Создаём фонд помощи бывшим воинам - инвалидам. Никто меня даже не проверял. Давали фамилии и адреса. А деньги, объяснял я инвалидам, когда отдавал, собираем на богатых государственных предприятиях и поддерживаем инвалидов и награждённых медалями «за отвагу», орденами. Мне верили, обнимали, кормили и, видно было, уважали.
А, главное, никто не искал этот фонд. Только в газете статья одного офицера - калеки вышла. Он хвалил горком комсомола за помощь бывшим воинам. Горком ничего не понимал, но статье радовался. Я долго помогал прокопьевским калекам. А пятьдесят седьмой и восьмой годы пришлись на Новокузнецк. В Прокопьевске уже воровать негде было. Всё обошел. Все предприятия, где тырил дорогие вещи. По - новой там лазить опасно было.
Два года отдал Новокузнецку. Угонял со строек бензовозы, бетономешалки, подъемные краны и пихал их местным уголовникам отсидевшим. На вокзале знакомился. Урки за машины мне платили половину цены и сами потом их подороже сбагривали.
Пришлось и тут устроиться в магазин грузчиком. В большой продовольственный. На зарплату и жил. Честное слово. Хватало мне за глаза. А от воровства получал всё больше и больше удовольствия. Так хитроумно научился тёмные делишки творить, аж сам удивлялся. Откуда во мне смекалистость такая и сплошное везение?
Кто надоумил меня пойти в городской комитет профсоюзов, который из бюджета помогал деньгами семьям погибших? Вроде никто. Значит умный я. Сказал там, что я руководитель молодежного комитета «Слава живым и погибшим победителям». Дайте мне, говорю, адреса и фамилии вдов убитых солдат и офицеров. А у них, надо же, и адреса были, и сами они помогали деньгами государства раз в полгода.
Сталинск, который теперь Новокузнецк, побольше моего Прокопьевска. Было где развернуться. Я тащил всё ценное, что плохо лежало. А при советском нашем раздолбайстве именно так и лежало всё. Руки чесались. Всё бы украл. Но тырил - то ровно столько, на сколько хватало сил и времени. Трактора, краны подъёмные, лебёдки, Оконные рамы и двери закидывал ночью в пустые машины, предварительно сторожей поил до отруба. Приходил к ним, просился переночевать в сторожке. Жена, мол, из дома турнула. Спать негде. И ночью угонял во двор какой-нибудь «хазы» воровской. Получал деньги и утром отправлял всем поровну на разные адреса вдов.
Перебивать кающегося вообще - то было не принято. Но отец Илия не выдержал - таки, спросил.
- Ты что, действительно на награбленные деньги ничего себе не купил ни разу? Не врёшь?
Шелест Николай замолчал. Посопел недолго. Обиделся.
- Я же говорил. Деньги получаю, иду в ресторан. Рублей на триста ем, пью, музыку заказываю. А на дом и на себя зарплаты хватало. Мы богато не жили никогда дома. Ну, и я не захотел. Морока одна с богатством. Стереги его всё время, чтобы не обчистили. Жил нормально. На еду, одежду и кровати со шкафами копил с зарплаты. И всё у меня было. И так же точно здесь живу. Можете прийти посмотреть. Мне много не надо.
- Продолжай, сын мой. - Снова внимательно поглядел на него Илия. - Извини, что отвлёк.
- Ну, так вот. В пятьдесят восьмом, в июне я угнал с другой стороны реки Томи из подсобного хозяйства Скорбященской церкви старообрядцев три лошади. На одну сел, а двух к ней за уздцы прицепил. И через мост поехал к своим придуркам- уркам. Лошади дорого тогда стоили. За полцены бы им отдал, так мне бы хватило на десять адресов по тысяче рублей послать.
А по Сталинску уже в пятьдесят восьмом ни один дурак на лошади бы не поехал. Ну, меня и заметил ночной постовой на въезде в первую часть города. Сразу за мостом. Выбежал из будки и в свисток начал дуть. Громко, блин!
Я с коня спрыгнул и под мост. На берегу чью- то лодку отвязал и переплыл обратно. Только днём вернулся домой. Я там комнату снимал у тётки одной, почти на окраине. Собрал шмотки в сумку и утром на первом автобусе - к вокзалу. Понял, что ошибся. Что с лошадей долго запах моего пота не выветрится. И любая милицейская собака по нему меня отловит. Уехал аж в Ростов. Там мой дядька родной.
Ну про Ростов я до исповеди рассказал уже. Воровал там долго. Но в шестидесятом году угнал машину с кирпичами и поставил её на другую стройку. Моих приблатнённых покупателей дома не оказалось. Ну, я решил, что утром заберу машину. А прораб увидел чужой грузовик с кирпичом и ключа от машины не нашел. Позвонил в УВД. Я туда сунулся - гляжу, трое милиционеров там. Один рабочий меня запомнил и в милиции помог фоторобот составить. Весь город моей рожей обклеили. Тогда я в Зарайск смылся. Но там воров много. Город ссыльных и беглых зеков.
Я там шустрить не стал и позвонил по межгороду отцу на работу в наш Сталинск. И он мне сказал, что здесь в этом году, в шестидесятом, открыли театральный институт.
- Ты же мечтал артистом стать. - Засмеялся батя. - Так вот в июле начинаются вступительные экзамены. Приезжай.
И вы знаете, я поступил. До шестьдесят четвертого учился, а потом меня взяли в родной Прокопьевский театр. Год я две роли играл. Получалось! Так и думал, что всегда актёром буду. Но болезнь моя не пропала даже после такого счастья. В театре ведь работаю! Мечта всей жизни! Так нет же! Однажды украл в театре осветительные приборы и пульт к ним. Отвёз в Новокузнецк и продал блатным.
Деньги по известным адресам инвалидам отправил в Прокопьевске. Но наша уборщица как- то разглядела, что это я аппаратуру в ГаЗон закидывал и режиссёру доложила. Тот меня за воротник прихватил, позвал двоих артистов и сказал, чтобы держали меня до приезда милиции. Ну, я наклонился, будто мне плохо стало, вырвался и в окно выпрыгнул. По дворам через заборы убежал. И сразу решил ехать сюда, в Кызылдалу. Мне раньше ещё один артист сказал, что его приятель туда поехал на бокситовый рудник большие деньги зашибать.
Ну а здесь почти год живу уже. Женился на бывшей артистке из Ярославля. Она пила много в театре, роли стала забывать, спектакли пропускала. Отменять приходилось. Выгнали. Через Зарайск сюда попала. А тут устроилась на хлебозавод. Месит тесто. Ничего, живём. Пить она перестала. А вот воровать мне помогает. Икону вашу сняли, хотели в Зарайске сдать перекупщику на базаре. Я про неё у вашего дьяка выспросил. Узнал, что она старая и дорогая. Да мы тут много чего свистнули. Кинопроектор из Дома политического просвещения, автомат для газированной воды я вывез с одним знакомым шофером. В пивной подружились.
Продали в городе Курган. Тут не очень далеко. Три швейных машинки с фабрики «большевичка» в Зарайске взяли ночью. Их я здесь продал в швейный цех на углу старого посёлка. Рядом тут. Деньги перечислил инвалидам Зарайска. В военкомате по старой схеме адреса выпросил. Ну, вот. Я рассказал всё. Есть ещё несколько несущественных краж. Ничего они к моей поганой биографии не добавят. Но я хочу, чтобы Бог, он же и так всё про меня знает, не просто грех этот мне отпустил. Чтобы помог вылечиться - хочу. Я понимаю, что психически болен. И пойду к Зарайским психиатрам с просьбой. Может вылечат. Вот вся моя честная исповедь.
Но вы же за всё, что я рассказал, в милицию меня не сдадите?
Отец Илия набросил на его голову свою епитрахиль, сказал: «ясное дело, что нет. Не бойся.» и громко прочитал разрешительную молитву.
«Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит тебе, чадо Николай, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от греха твоего. Аминь.»
-На Литургию Иоанна Златоуста придёшь к семи вечера. После неё вынесут хлеб - тело Господне и вино- кровь его. Съешь кусок и выпьешь глоток обязательно. После того можешь идти домой. Отпустил Господь твой грех. А через неделю, если воровать перестанешь, приходи ко мне. Вместе поедем в Зарайск к психиатрам. Вылечат. Не сомневайся.
Он отслужил вечерний молебен, переоделся и пошел домой. Холодный конец января ветром, острым как бритва, лез под пальто и брюки снизу. Но не мороз заставлял его почти бегом бежать. Дома его ждала Лариса. Не жена, не случайная любовница вроде бы уже.
Просто - женщина, без которой, как ему казалось, жить он больше не сможет.
Продолжение следует...
- Часть 7
Автор: Станислав Малозёмов
Источник: https://litclubbs.ru/articles/37822-otkuda-ja-idu.html
Содержание:
- Часть 7
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: