Конечно, Клавдия молчала. Молчать ее заставил страх. Признаться в своем грехе не представлялось возможным. Ведь она первая открыла ящик Пандоры для Зины. Конечно, толкнула на это Клавдию Ирина. Конечно, благие намерения. Но все это – дешевые оправдания. Кому они нужны.
Все дни, пока брошенная Виктором Зина страдала, Клавдия бесшумно ходила по дому, боясь слово вымолвить. Она понимала – то, что Виктор исчез – дело рук Вячеслава. Значит, не стоил этот Виктор мизинца Зиночки. Значит, все к лучшему. Волновало другое: майор рано или поздно появится в их доме. Появится и раскроет карты. Клавдия настолько издергалась, измучилась от дум и бессонных ночей, что даже Зина заметила это.
- Тетя Клава, да что с вами такое делается? Ты как себя чувствуешь?
- Чувствую… как-то, - Клавдия отворачивала от женщины свое осунувшееся лицо и убегала в огород.
Зина, человек сильный, этого Виктора «пережила». Отвлекла себя работой, делами по дому, возней с Аллочкой. Атмосфера в их избушке постепенно наладилась. Зина опять напевала, стирая белье. Шутила с дочерью. Подтрунивала над Клавдией. Но старуха плохо реагировала на шутки, забывалась, из ее рук все валилось. Душа ни к чему не лежала.
Зина приглядывалась к Клавдии и ничего не понимала: неужели та из-за Виктора так переживает? Да и бог с ним, с этим Виктором. Тут и без него проблем хватает. Сказать Клавдии? Или пока ничего не говорить?
А говорить надо – Кустов ждал. Ждал терпеливо, не напирал, при коллективе держал себя ровно, ничем Зину из всех остальных не выделяя. Справедливо, конечно. Вчера отчитал за малую жирность в пробах продукта. Отчитал строго, называя Зину по имени-отчеству. Но отчитав, застенчиво улыбнулся:
- Ты что-то задумчивой стала, Зина. Путаешь все, невнимательная.
- Так вы же попросили думать. Вот и думаю, ответила она.
А Кустов изменился в лице. Будто виноват в чем-то.
- Ты себя не мучай. Не хочешь, настаивать не буду. Я же обещал, - тихо сказал и склонился над бумагами.
Зина чувствовала себя последней дурочкой. Вот человек перед ней. Хороший человек, искренний и честный. И все в нем ясно и понятно. Что она кочевряжится? Почему заставляет хорошего человека унижаться? От этого делалось противно – Валентин будто не просил, а вымаливал, выдавливал из Зины согласие. И в Зине все протестовало. Кричало все! Будто к ее голове пистолет приставили.
Она ругала себя последними словами. Думала, анализировала, ломала глупую свою голову. Сравнивала Валентина с Виктором… Как же так, почему? Странное в другом: Виктору, которого она ждала всю жизнь, Зина ничего почти про себя не рассказывала. Стеснялась? Боялась, что отвергнет, побрезгует ею?
А Кустов? Кустову она вывалила все! И про прошлую жизнь, и про все свои унижения, про все, не стесняясь даже. Не боясь ничего! Не боялась показаться глупой, смешной, неуклюжей. Не боялась его осуждения. И разговаривать наедине с Валей было легко и просто, как с давним и очень близким другом. С другом! Но ведь поцелуй его был вовсе не дружеским. И Зина не дернулась даже, ей ХОТЕЛОСЬ целоваться. В чем тогда проблема?
Проблема была простая и банальная. Зина не могла, не умела так быстро прыгать из одной постели в другую. Не могла ни морально, ни физически. Для нее это стало определенным блоком. Как себя вести с Кустовым в роли супруги, она не знала. Ведь только что, совсем недавно, она дышала любовью к Виктору, а тут что? Быстренько переобулась и вышла замуж за другого? Фу, гадость какая. Да и сам Валя, неужели ему не противно? Неужели он сможет ввести в свой дом женщину, не остывшую еще от поцелуев «хмыря» на мерседесе?
О-о-о-о, Господи, ну как же все это мучительно! Как это все невыносимо!
***
Вячеслав Анатольевич тоже не сидел, сложа руки. Он тянул «ниточки» из запутанного клубка… Зины… дочки… Кто же так «повеселился» с ней? Где же эти «шутники»?
«Я вам пошучу. Так пошучу, что и шутить вскоре нечем станет» - Вячеслав с удивлением обнаружил, отметины на ладони. От ногтей. Нервы. Нервы стали ни к черту. Он теряет профессионализм. Но ведь Зина – не посторонняя девица. Совсем не посторонняя. Плоть от плоти. Кровь от крови. Гордая, изломанная девчонка. Изломанная, да не сломленная!
А клубочек распутался невероятно легко. Клавдия, хоть и через пятое на десятое, хоть и путано, запутано, а ясность в картину внесла. Зину выбросили не просто на улицу. Зину «пожалели» и выбросили конкретно во дворе этой самой избушки. А избушка принадлежала некой Глафире Степановой, имевшей одного сына, Степанова Петра Антоновича.
После смерти матери Петр, спившись окончательно, заочно продал дом соседу, Дмитриеву Георгию. Продал родное гнездо за бутылку. Дмитриев Георгий поведал родному сынку, поднявшемуся в Москве здоровенному обалдую, «ходившему под Женей-бичом», владельцем подпольных катранов на солнечных югах. В Москву Женя переселился лет пять назад.
Лебедев усмехнулся. Надо же, как просто ларчик открылся: Зина была женой Милонова Алексея, человека не из последних, карточного шулера, застреленного на заре эпохи беспредела, творившегося теперь повсюду. То-то фамилия дочери показалась ему знакомой до колик. Видимо, Зина и попала под раздачу. Но Женя-бич ее «пощадил». Своеобразно так пощадил. Ага. Вячеслав благотворительный жест оценил.
Потому-то и привезли девушку в богом забытое село, в восемнадцатый дом, в избушку развалюшку, прямо под крылышко бывшей пьянчуги, акушерки Клавдии Петровны, подложившей маленькую девочку в обычную рабочую семью.
Ну и выкрутасы судьба выделывает! Вот и не поверь теперь в бразильские сериалы, так любимые домохозяками!
***
Вскоре после расследования Лебедева Женя-бич был застрелен в своей роскошной квартире в центре Москвы. Очередной глухарь, на который московские измотанные донельзя бандитскими разборками следаки отреагировали вяло. Что тут расследовать: вечные терки между конкурентами. Игорный бизнес приносил миллионные прибыли. За такой кусок они живьем друг другу глотки рвать готовы.
- Да пускай себе рвут, воздух чище будет, - усталый следователь захлопнул дело и со всей силы швырнул его на соседний стол.
***
Вячеслав пил кофе в том самом гостиничном ресторане. Заверещала «Нокия».
- Привет, Слава, - голос в трубке усталый, хрипловатый, шершавый, будто терка. Ирина.
- Слушаю тебя, - разговаривать с ней не хотелось. Вячеслав подавил в себе желание послать «начальницу» на три веселых буквы.
- Это я тебя слушаю, - сквозь шершавую терку послышался скрежет металла, - ты нашел ее?
На расстоянии многих тысяч километров повисло напряженное молчание.
- Она жива? Она жива, я тебя спрашиваю? Слава? – что это такое? Металл рассыпался в прах, и в кучке ржавчины проклюнулся росток отчаяния, мольбы. Человечности?
- Да, Ира, она жива, - ответил Лебедев. Отчего-то он передумал душить Ирину голыми руками. Жалко что ли ее стало?
- Какая она?
Вячеслав не удержался:
- Экстерьер тебе подходит. Без видимых изъянов. Невидимых я тоже не обнаружил. А, да, расстрою вас, уважаемая Ирина Алексеевна. Вы теперь бабушка.
Опять повисло молчание. И снова – сдавленный голос Ирины.
- Зачем ты так, Слава? Не смешно. Увидеть бы их хоть одним глазком.
Одним глазком? Увидеть? Да что там с ней творится?
- Вы сама, Ирина Алексеевна, как себя чувствуете? – Вячеслав заставил себя переключиться с ехидной иронии на человеческие интонации. Все-таки, больна Ирина, сколько ей там осталось? Спасут, не спасут дурную бабу фрицы?
- Жду операции. Они тут ничего не скрывают. Это не наши доктора, вечно молчат как партизаны. Тут сразу объявили – запущенная стадия. Шансов мало. Цена – много тысяч марок. Готовлюсь.
Почему-то Вячеслав похолодел. Ведь он не любит ее, правда? Ведь он всегда знал, что его черная пантера всех переживет. Всех сожрет, но сама будет бродить по саванне, окидывая по-хозяйски спокойным взором свои владения…
- Я позвонила матери, Слава. Она под Вологдой живет. Да, у меня мама старенькая. Та еще сучка, прости меня господи. Уж я ее обманывала, хорохорилась, но разве мамку мою нае….., - Ирина вдруг хрипло засмеялась, - и она ревит, кричит, говорит, что я от нее что-то скрываю… А знаешь, почему она догадалась?
- Материнское сердце все чует, - ответил Лебедев.
- Неа. Потому что я у нее прощения попросила. А она и начала: «Говори, паразитка, что натворила! Ты никогда слово доброго мне не сказала, а тут завела шарманку, засранка этакая! Не дай тебе бог помереть раньше меня! Не дай тебе бог!» - Последние слова матери Ирина цитировала, чуть не плача.
- Все будет хорошо, Ирка, чего ты скисла! – в голосе Лебедева послышалось неприкрытое волнение, - ты же зубастая. Ты же цепляешься мертвой хваткой. Я поеду, навещу твою маму. А, может, и Зину уговорю. Я ее привезу! Ты должна увидеть и дочь, и внучку, Ира! Я все для тебя сделаю! – Слава уже почти кричал в трубку.
- Не надо, Слава. Пожалуйста, не надо им меня видеть. Я не хочу, чтобы вы все видели меня такой. И ты… И ты, тем более… Помнишь наше лето, Славка? Я тогда не знала, как тебя зовут… Смешно так. Классный ты, дурак ты кэгэбэшный. А зачем ты мне на груди засосы ставил?
- Чтобы не досталась никому, - мрачно признался Вячеслав.
- Дурак… Если что со мной, завещание у моего юриста. Не говори ЕЙ про меня ничего. Придумай какую-нибудь историю про американскую тетю… Я не знаю… А как внучку зовут? – голос Ирины таял, ее было плохо слышно.
- Алла. Аллочка, - сказал Лебедев.
- Красивое имя. У мамы хороший вкус…
Трубка запикала. Лебедев не стал перезванивать. Никакого смысла нет в перезвонах, разговорах и прощаниях. Его пантера ушла в черную долину, гордо помахивая хвостом. Ушла, чтобы ни одна самая распоследняя мартышка не узнала о смерти грозы джунглей, его прекрасной черной пантеры…
Автор: Анна Лебедева