Эльма неслышно несла свое тело в сухой жёлтой траве между кустарниками акаций. Это буш саванны — островки колючих акаций среди высокой в полтора-два метра травы песочного цвета, такого же, как шерсть Эльмы. Она любила невидимкой побродить в этой высокой траве, подышать ароматом созревающих диких злаков. Зверь или человек может почти в упор смотреть на эту растительность, двигаясь медленно или быстро, и вдруг остановиться, наткнувшись на жёлтый взгляд хищницы, смотрящей не издалека, а так близко, что испугаться просто не успеешь.
Так и произошло с молодым бородавочником, опрометчиво зашедшим с вытоптанного антилопами и зебрами открытого участка равнины в зону высокой травы. Он тыкался своим пятачком в островки почвы, пытаясь найти хрустящего жука или сочную личинку, не замечая опасности. Воздух застыл без ветра.
Визг отчаяния прорезал жаркую атмосферу саванны. Свин успел домчаться на своих копытцах до ближайшей норы, заткнуть её своим телом, как пробкой, и развернуться там, выставив морду с клыками наружу. Несколько секунд назад ему стало страшно по-настоящему, но визг сменился хрипом и оборвался: страх прошел. Эльма, расширив лапами вход, выволокла тушку наружу, не ослабевая хватку на горле, потащила ее в тот же буш. Она нашла акацию поразвесистей и прилегла перевести дыхание и привести себя в порядок: убрать с морды кровь, а с лап землю, застрявшую между подушечками. Пасущиеся рядом стройные невесомые антилопы и более приземленные зебры проводили охотницу с добычей в зубах равнодушным невозмутимым взглядом коммунальных соседей: дело житейское.
Эльма была довольна, не всякая охота бывает удачной, но иногда простая прогулка заканчивается лучше, чем охота, и добыча сама идет тебе в пасть. Она срезала хищными зубами свежее мясо тонкими ломтиками и смаковала каждый, наклонив голову чуть набок и довольно урча: поросенок был вкусный.
Эльму разморило, она смежила веки. Мысленно перенеслась в далёкую Индию, которую она покинула, подчинившись великому инстинкту продления жизни.
«Как там Перс, её первенец?»
***
А в это время молодой лев подошёл к берегу реки Инд, протекающей по восточной границе Гирского заповедника, где потоками дождевой воды был вымыт небольшой овражек, переходящий в относительно ровный участок берега, используемый животными для водопоя. Льву шел четвертый год. Вдоль живота тянулась складка, как у азиатского льва, но его внушительные размеры и густота темнеющей гривы выдавали в нем африканца.
Перс Широкие Лапы — так звали льва.
Давно исчез запах гари и пепла, стоявший здесь шесть лет назад. Муссоны, несущие свежесть и влагу, быстро восстановили зелёный покров полуострова. Вслед за флорой ожила и фауна.
Здесь, на водопое, можно увидеть грациозных пятнистых оленей аксисов, огромных гяуров, кистеухих свиней с выводком, медведей губачей, стайки мартышек, спускающихся с крон деревьев.
Здесь можно и поохотиться: любителей совместить основное блюдо с прохладительным напитком хоть отбавляй, только они свой приход не афишируют, ведь травоядные не хотят попасть в меню этого ресторана — на стол к пятнистому леопарду или его изящной супруге, одетой в черный бархат пантере, компании красных собак, не брезгующих никем, сородичам Перса, или самому главному гурману, выбирающему блюдо не спеша, взвесив все за и против, выставив из воды только покрытые пленкой глаза — господину гребнистому крокодилу, которого очень ждёт ресторанная челядь - птички-зубочистки, выклевывающие остатки блюда, застрявшие между зубами у плотно закусившего вип-посетителя.
Тарелку тут, конечно же, не подадут и салфетку закладывать не принято, зато личные разделочные приборы, заменяющие ножи и вилки, посетители держат в полном порядке. Ложки у них не в ходу
Перс это место не жаловал — воспоминания о смертельной опасности, которой он подвергся на этом клочке земли, будучи несмышленым детенышем, были ещё свежи, тем более, что от страха с ним случился обидный конфуз. Именно здесь он, забыв об осторожности, махал своими лапками, гоняясь за махаоном, и чуть не угодил в лапы бенгальского тигра.
Персику за проступок тогда прилично влетело. Бабушка Джесс дала ему хорошую «рвань», а тетушка Аннет, в сердцах, обозвала «бестолочью на широких лапках». Правда, это было уже после того, как его, мокрого и грязного, исколотого колючками акации, нашла мама Эльма. С лёгкой лапы тетушки Аннет его и стали звать — Персик Широкие Лапки.
«Лапки как лапки», — Перс посмотрел на свои наливающиеся силой лапы, выпустил шестисантиметровые когти, затем втянул их в подушечки лап, куда они вошли, как кинжал в ножны, только этих кинжалов было по пять на каждой лапе.
Какие раны можно нанести этим оружием, Перс увидел в схватке его отца с тигром. Хорошо, что мать, почувствовав недоброе, примчалась с тётушками в нужный момент. Отцовские раны зализывали все вместе, а когда всё, казалось, наладилось, отец и мать исчезли. Куда они пропали? Неужели виноват этот полосатый враг? Перс не знал.
Самой родной стала бабушка Джесс и тетушка Аннет, да ещё родные и двоюродные братья и сестры, точное родство с которыми было для Персика не столь важно. Он было затосковал, но пришло время и его стали брать на охоту — тосковать стало некогда. «Широкие Лапы» учился, как, замерев, часами сидеть в засаде, чтобы даже кисточка хвоста не шевелилась, как правильно преследовать добычу, делать подсечку, как самому не попасть на рога отчаянно защищающейся жертве, как выбрать объект нападения, как выполнить решающий перехват и удушение. Вскоре он добыл свою первую антилопу.
Как-то, когда Перс был ещё Персиком, к месту дневной дрёмы львиной стаи приблизился человек в защитном костюме. Тетушка Аннет, присматривающая за подростками, предупредительно зарычала. Человек остановился, бросил кусок мяса и рядом охапку травы. Когда он ушёл достаточно далеко, Персик первым из собратьев добежал до ароматного куска, но не стал его хватать, а неожиданно упал на спину на кучку травы, брошенную чуть поодаль. Она пахла отцом, и она пахла матерью. Перс купался в этой сухой траве, впитывая запах родителей. Он как-будто получил от мамы письмо, в котором прочитал: «Мы живы, мы в порядке…. А как ты?». Почтальоном был, конечно же, Дрейк, вернувшийся из своего вояжа в далёкую Африку, а текст письма он набрал, вернее, нарвал под ветвями баобаба, где частенько спасались от жары лев Эльф и львица Эльма. Перс, поддавшись детским воспоминаниям, снова ощутил в лапах мелкую дрожь. Так когда-то непроизвольно дрожали его неокрепшие лапки. И на то была причина: в зарослях камыша и жёлтого тростника на другом берегу мелькнули черные и оранжевые полоски на чьей-то шкуре. Нехорошие предчувствия охватили Перса.
Раджияр Сингх, громадный бенгальский тигр, медленно раздвигая большой низкопосаженной головой жёлтые сухие стебли тростника, не торопясь, двинулся к середине реки. От левого уха до угла пасти тянулся рубец. Черные провалы круглых зрачков как будто держали Перса на прицеле. Перс не мог пошевелиться под этим гипнотическим взглядом.
Раджияр же брезгливо раздвинул кувшинки, растущие в какой -то мути, нашел место, где вода была почище, полакал, как большой кот, и повернул назад. Перед тем, как скрыться в зарослях осоки и камыша, он оглянулся на Перса: «Ничего личного».
Загипнотизированный Перс только сейчас заметил, что Радж постарел: шкура уже не так горела красно оранжевым огнем, один саблевидный клык был сломан, вдобавок, король Раджастана прихрамывал на левую переднюю лапу.
Дрожь прошла. Перс набрал в лёгкие воздуха, сколько мог, и выдал вслед уходящему тигру все обертоны своего взрослеющего рыка. Радж, не поворачивая головы, криво усмехнулся, а бабушка Джесс, услышав издалека голос молодого льва, подняла голову со своих лап: «Наконец-то! Это рык альфа-самца их прайда». Сердца же молодых кузин взволнованно затрепетали, а тетушка Аннет подумала: «Я ведь ещё очень недурна».
А дальше Перс повторил то же самое, что он непроизвольно сделал, когда был львенком. Да, он помочился на кустарник акации. Только теперь это было метка, пропитанная тестостероном, от которого крепнут мышцы, чернеет грива и грубеет рык, предупреждающая: «Не суйтесь, непрошенные гости, в этом доме уже есть хозяин — Перс «Широкие Лапы», сын Эльфа и Эльмы!
***
Эльма дремала, аромат только что добытого трофея дурманил ей голову, время замерло, как трава и листья деревьев в безветренную погоду, но пьянящее послевкусие свежей крови уже смешалось с букетом других запахов саванны. Просыпаются, дыша этим запахом, духи саванны и бьют в дунумбу и сангбан. Слушайте эти барабаны природы и охотники, и их жертвы, слушайте внимательно, вдыхайте этот запах крови: запах смерти для одних и запах жизни для других. Кто вы сейчас?
Эльма очнулась: хохот и тявканье прямо в львиное ухо!
Хайена, крупная пятнистая тварь, нюхала воздух в полукилометре от лежанки Эльмы, отвратительно скалясь и одновременно мочась практически под себя на свой же кисточкообразный хвост, поднимающийся каждый раз при очередном приступе хохота-тявканья.
Длинная шея твари венчалась небольшой головой, однако с мощнейшими челюстями и ушами-лопухами. Зад опущен низко, так как посажен на маленькие кривые задние лапы, которые всегда в грязи и экскрементах. Весь несуразный вид дополняет огромное брюхо, набитое, как правило, падалью, и хвост, напоминающий грязную метелку.
Почему у природы вышло такое уродливое создание, Эльме было непонятно. Все остальные определенно были красивы. Наблюдая за гиенами, она сделала для себя определенный вывод. Рослые сильные особи — это самки. Они — главные. Самая умная, самая сильная - вожак стаи. Ну, а теперь найдите самую мелкую, самую худую и грязную особь, которую кусают и шпыняют все кому не лень, а есть дают в последнюю очередь. Это - альфа-самец. Какие от него будут детёныши?
Вот у Эльмы, все кто выжил — красавцы и красавицы. А почему? Потому, что отец — Эльф! Какой царственный профиль, взгляд поверх голов, грива, черная, как африканская ночь! Даже кисточка на конце хвоста имеет законченную красивую форму.
Да, он дрыхнет двадцать часов в сутки, на банальную охоту не ходит, ест первым, что притаскивают львицы, да, у него гарем. Но если надо завалить крупную дичь - буйвола или жирафа, Эльф тут как тут. А кто отвадит от семьи этих наглых самцов-одиночек, рыскающих в округе и орущих по ночам от избытка гормонов?
Да на его теле и морде живого места нет: шрам на шраме! Пока из всех боёв он выходил победителем. Эльма с подругами в стороне не остаётся: в таких схватках ни один клык, ни один коготь лишним не бывает. Цена проигрыша — жизнь твоих детенышей и твоя собственная. Чужаки, взяв верх, убьют львят и тебя, если бросишься на их защиту. Тогда выход один — уводить их из прайда и вести жизнь матери-одиночки, а без семьи это даже сильной хищнице не по силам.
«Одна!!!» — Аппетит тут же пропал, когда тявканье и хохот раздались с нескольких сторон. Две-три гиены для львицы не проблема, но когда тебя окружает целая стая? Эльма, обнажив клыки, зарычала тревожно и громко, когти вышли из ножен-подушек, прошив остатки тушки незадачливого поросенка.
Биться за остатки обеда? Эльма не так глупа! Она бы дала стрекача, как гепард, или запрыгнула бы на дерево, как леопард.
— Жрите мою добычу!
Но этих тварей, похоже, не интересует кусок свинины, они хотят свести счёты с ней — главным и ненавистным конкурентом в борьбе за эту еду. Но слишком хрупка акация и все плотнее смыкается кольцо врагов. Эльма бешено крутила головой. В круге из скалящихся, тявкающих и хихикающих голов, пятнистых тел и возбужденных хвостов не было ни одной щелочки, чтобы выскочить на открытое пространство. И стерильно белые, острые зубы, как будто специально начищенные для кровавой тризны, смертельным блеском встречали отчаянный взор затравленной львицы. Хайена тявкнула, хохот оборвался. Эльма рыкнула, взяв самую высокую ноту, на которую только была способна. Хайена тявкнула отрывисто два раза. Свора бросилась на огрызающуюся львицу. Чужая кровь, противная, с дурным привкусом заполнила пасть Эльмы. Её челюсти сомкнулись на чьей-то шее, и тут же острая боль от десятка одновременных укусов пронзила тело львицы.
Воловья шкура, натянутая на барабаны провидения, чуть не лопалась от бешеного ритма. Духи саванны гнали Эльфа к месту схватки, все убыстряя и убыстряя свой тревожный ритм, заставляя переходить с рыси на галоп. Также в такт стучала кровь в висках вожака прайда, а его барабанные перепонки все ещё вибрировали от стонущего рыка Эльмы.
Три гиены повисли на задних лапах Эльмы, остальные крутились по бокам, поочередно кусая то передние лапы, то загривок или просто открытый участок тела. Хайена щелкала челюстями, готовясь нанести последний убийственный укус. Альфа-самец вцепился в остатки бородавочника, вытащил недоеденный остов из под дерущихся… Это был последний кусок дичи в его жизни.
Эльф смел его одной лапой. Альфа-самец замертво упал в пяти метрах от своих сородичей, рядом недоеденным бутербродом свалился обглоданный остов молодого бородавочника. Эльф же хрустел шейными позвонками альфа-самки. Остальные гиены разбежались и с безопасного расстояния смотрели, как лев разорвал их самую главную предводительницу.
Барабаны стали звучать тише, духи саванны должны передохнуть перед наступлением темноты. Эльма встала, отбросив труп гиены, задушенной в самом начале схватки. Укушенных ран было много, но кости и сухожилия были целы. Лев и львица покинули ристалище. Им вслед в наступающих сумерках мстительно светили семь пар злобных огоньков.
---
Автор: Александр Ярлыков