— Ой, Валечка, на вас вся надежда! На старика тут запрос пришел, тяжелого. Полный паралич, сама понимаешь, так еще и немой совсем. Сиделку ему ищут порядочную, ответственную, чтобы последние дни скрасить, — заламывала руки начальница. — Знаю, вы таких не берете, но, Валечка, правда некому мне его доверить — молодые да ранние как слышат про инвалида глубокого, так сразу носы воротят. А остальные заняты, нет совсем свободных. Вы уж, Валюш, войдите в положение, подсобите, доглядите старика, жалко же по-человечески, да и деньгами не обидят — племянник там очень заботливый, по высшему прайсу платит, плюс полное обеспечение.
В кабинете резко стало неуютно. Начальница сверлила Валю притворно ласковым взглядом, ожидая безусловно положительного ответа, а вот сама Валя… Ну, не профессиональная она сиделка, не медсестра, простая учительница. Всей пользы, что со стариками общий язык находить умеет и руками работать не боится. А ведь начальнице и отказать-то не выйдет — раз откажешься, и все, в немилость попадешь, совсем без работы сидеть будешь…
В агентстве этом Валя оказалась по воле случая, от безысходности. Всю жизнь с детьми проработала — с института сразу в школу учительницей, потом нянечкой по знакомым, потом школьников репетиторствовала по математике и физике, а как возраст подошел, 55 лет, за подрастающим поколением успевать перестала, и на биржу труда пошла.
Деньги-то нужны, пенсия — слезы, а руки еще ничего, рабочие. Думала полы пойти мыть, да на Наталью Петровну наткнулась, та как раз искала себе персонал постарше, поопытнее. Смеялись потом с ней, что старики — те же дети…
Ну, и втянулась как-то. По первости ее, конечно, особенно не нагружали, проверяли. Там в санаторий старичка сопроводить, там, наоборот, приглядеть за пенсионером, пока родные на отдыхе… Понемногу, по чуть-чуть, нарабатывалась какая-никакая репутация, старички ее номер знакомым передавали, даже советовали, мол, отличный специалист, и не скучная — всегда поболтать, обсудить разное, книжки вслух почитать рада. Ну, а что? Вале это и вовсе не сложно, в школе вон по десять часов подряд языком чесать нужно было, а старичкам в радость. А то ведь родным вечно не до пожилых родственников, а те скучают, тоскуют, чахнут в одиночестве… «И правда, как с детьми», — думалось иногда под чужие истории внезапной любви или тихие сплетни о соседях.
***
И вот — он. Анатолий Степанович, семьдесят, частичный паралич тела и медицинская карта размером с орфографический справочник. К нему в нагрузку расписание на три листа А4: график приема лекарств, обязательные процедуры и номера телефонов всех врачей. И тревожно-взволнованный паренек лет тридцати, племянник, очень переживающий за самочувствие любимого дяди. Практически экзамен на профпригодность — прижилась Валя в агентстве, справится ли с такой задачей?
Племянник этот Вале сразу не понравился. Какой-то он был… Знала она, еще в бытность учительницей, похожего. Вроде тихоня-тихоней, на внешность чистый ангелок, но какую гадость ни возьми — везде его уши торчат: то шторы в кабинете биологии подожжет, то карбида в туалет бросит… Потом вроде в мошенники подался, присел сперва на десять лет, потом еще на 5, а потом пропал со всех радаров.
Но Валя честно старалась не переносить прошлый свой опыт на вроде бы ни в чем неповинного парня, тем более что старика своего он и правда любил. Ну, как… Любил, как молодежь любит — лекарства приносил как по часам, звонил дважды в день, деньги выдавал без вопросов, сиделку вот оплатил, а это совсем не дешевое удовольствие (хотя племянник этот был более чем обеспечен, так что вряд ли эта статья расходов ударила по его карману), но лично заехать, за руку старика подержать ему и в голову не приходило. Дальше коридора ни-ни, хотя Валя в первую неделю и звала пройти, посмотреть, как они с Анатолием Степановичем устроились. «Ну, да бог ему судья», — повторяла Наталья Петровна, которой Валя звонила с еженедельными отчетами.
Впрочем, не только племянник вызывал у Вали смешанные чувства. Старик тоже был странным. Мягко говоря. Во-первых, расставаться с жизнью он совсем не спешил, хоть племянник и утверждал, что тот буквально вот-вот, последние часы доживает. Анатолий Степанович адекватно реагировал на все слова и просьбы, ну, насколько это было возможно в его состоянии. Кивал, когда спрашивали, любил послушать, как Валя читала вслух старые книжки, не сопротивлялся во время купания и переодеваний, соглашался на массаж, отлично ел и замечательно спал. В общем, был гораздо разумнее и на вид здоровее многих Валиных знакомых, если не считать паралича и немоты.
И только таблетки вызывали в нем какой-то абсолютно дикий, животный ужас. И это было «во-вторых».
Стоило Вале принести очередную порцию обязательных пилюль — и абсолютно адекватный старик превращался в загнанного дикого зверя: дергался, пытался драться, сжимал зубы изо всех сил… Иногда Вале казалось, что, если бы он мог кричать — он бы кричал, но вот что именно?
И Валя даже не могла точно сказать, что ее беспокоит сильнее — то, что ее больной явно ненавидит лечиться, или то, что его паралич какой-то совсем не паралич, раз он все-таки способен на движения, пусть и примитивные.
Где-то через два месяца подобной жизни, подгадав время, когда племянника старика не будет в городе, Валя решилась. Это было абсолютно непрофессионально, неправильно даже, возможно, смертельно опасно для измученного болезнью и немощью старика. За подобное Валю могли не только уволить с волчьим билетом совершенно заслуженно, но и посадить за решетку, если бы что-то пошло не так.
Валя собственным решением, прекрасно понимая последствия, просто отменила все эти горы таблеток, решив дать старику возможность нормально дожить последние дни без этого вечного кошмара.
Валя на самом деле понятия не имела, на что именно она подписывается.
Чтобы у племянника не возникло вопросов, таблетки из блистеров она старательно выбрасывала в мусорку, отчитываясь по телефону, что дела идут как всегда — Анатолий Степанович лежит, молчит и страдает. «Без изменений. Нет, он все еще жив. Да, я тоже безумно рада этому факту».
А сама с ужасом, с мурашками по телу и каким-то глухим недоверчивым отчаянием наблюдала, как с каждым прожитым без таблеток днем Анатолию Степановичу становится… лучше. Когда через три дня после самовольной отмены всех лекарств Анатолий Степанович поднял обе свои руки во время переодевания и смог сам согнуть одну ногу в колене, Валя почувствовала, как волосы на ее голове становятся дыбом.
Потому что подобного быть никак не могло. Потому что подобное случалось только с героинями дешевых сериалов для домохозяек. Потому что…
Спустя неделю после того, как очередной блистер оказался в мусорном ведре, Анатолий Степанович заговорил.
— Спасибо, — прохрипел старик странным, ломанным голосом человека, отвыкшего от человеческой речи. Предчувствие, то самое, которое отговорило Валю в свое время вкладываться в быстрый заработок с МММ, быстро зашептало, что время делать ноги. История вокруг явно начала попахивать криминалом, а человек, который решился добровольно угробить старика, вряд ли оставит в живых свидетеля…
Но природная порядочность и элементарная человеческая жалость победили, и Валя не сбежала. Осталась. Помогала Анатолию Степановичу восстановить мышцы после вынужденного паралича, читала ему новости о последних событиях, кормила по расписанию полезными продуктами и делала специальные полоскания для больного горла и поврежденных неподвижностью связок. Спустя еще неделю Анатолий Степанович самостоятельно дошел до кухни и заварил себе чаю, роняя скупые слезы радости.
***
История… История оказалась банальной до безобразия, но не стала от этого менее мерзкой. Одинокий пенсионер с хорошей квартирой в центре, недобросовестное агентство, которое сперва пообещало прекрасные условия и санаторий для дожития после продажи квартиры, а когда получило отказ, просто накачало таблетками бедного немощного старика и оставило умирать, и племянник — вовсе не племянник, а один из представителей агентства. Анатолий Степанович утверждал, что знать его не знает, и видеть ни разу не видел, и безумно благодарен Вале за спасение.
Валя же думала, к кому лучше обратиться — сразу в полицию, или, если по законам жанра они в доле, то в прокуратуру? И упорно молчала о чудесном исцелении, истово исповедуясь в телефонную трубку, что все идет без изменений, благо, что «любящий племянник» так и не зашел к старику проверить все лично. Таблетки продолжали лететь в мусорку, даже не вынимаясь из пачек.
А в то утро… В то утро Валя проснулась от сильного запаха чего-то горелого. Воняло жженой пластмассой, в квартире было дымно и трудно дышать, и даже приоткрытая на ночь форточка не спасала. «Пожар», — мысленно завопила она, и подорвалась спасать свои нехитрые пожитки и Анатолия Степановича. «Узнал племянничек! Избавиться от нас решил!» — продолжала ругаться она, пробираясь через задымленный коридор к комнате пенсионера, «Ну, ничего, не на ту напали!»
Задыхаясь в дыму, Валя заглянула в комнату старика — совершенно пустую — и, практически теряя сознание, пошагала дальше, в гостиную, туда, где дыма было больше всего.
Анатолий Степанович сидел посреди гостиной, держал в руках коробок спичек и с отчаянием любопытного ребенка пытался поджечь советский ковер. Ковер горел плохо, в отличие от синтетических занавесок, вспыхнувших моментально и подпаливших обои. Комната уже почти пылала — из целого и оставались только несчастный ковер и чудом не задохнувшийся в дыму старик.
— Валечка, смотри, огоньки! — весело прохрипел Анатолий Степанович и радостно рассмеялся совершенно безумным смехом.
Правда ударила наотмашь по сознанию, повторно едва не лишив сиделку рассудка. О том, как она — хрупкая женщина средних лет — тащила на себе сопротивляющегося старика, Валя уже и не помнила — все было как в тумане. «Ошибка, огромная ошибка»? — билось в ее голове. Не того она посчитала ненормальным, поверила историям старика, слишком сильно любила дурацкие дешевые сериалы и слишком была предвзята к бедному парню, взвалившему на себя непосильную ношу.
Спаслись чудом — спасибо соседям, которые в то раннее утро были дома и вызвали пожарных. Квартира уцелела, за исключением гостиной, да и сами выжили, и уже за одно это стоило бы благодарить бога, но у Вали искренне не получалось. Такая глупость, такая самонадеянность… Что будет с ней теперь? Приехавшему племяннику, которого вызвали полицейские, в глаза она старалась не смотреть, чувствуя колоссальную по своей разрушительной силе вину.
— Время у нас сейчас такое, — тихо заговорили рядом, — все почему-то скорее готовы поверить в ужасное, чем в то, что есть на свете люди, которым не все равно. Вы не первая наша сиделка, я вас даже не виню. Другие тоже… Слышали истории — дядька на них горазд, и где только берет? — делали из меня злодея, а потом… Впрочем, уволиться вам все равно придется. Я, наверно, ужасный человек, но больше так не могу. Отправлю дядьку в лечебницу. Давно уже пора.
А Валя только смотрела на усталого, изможденного молодого парня и совершенно не понимала, почему посчитала его злом во плоти. Неужели он прав? Неужели все эти стереотипы действительно настолько сильно впечатались в сознание, что даже факты — и медицинская карта, и лекарства, которые кроме как по рецепту, купить нельзя, и регулярные обследования врачей — не помешали ей так запутаться?
— А почему паралич? — только и смогла спросить она.
— Да это фазы у него. Лежит месяцами, в стену смотрит и мычит, потом вроде бы в себя приходит, двигается, разговаривает, но недолго — пару недель нормально существует, и обратно, в себя. Обычно-то дольше лежит, а тут, видимо, новое лицо увидел и что-то в голове перемкнуло, странно только, что лекарства не помогли, обычно он в этой фазе чуть дольше сохраняет адекватность, а как приближается опять ступор, начинает буянить.
— Я не давала ему таблетки, — тихо призналась Валя, понимая, что еще глубже закапывает себя.
— Да? Ладно, хорошо, может это и к лучшему. Давно мне пора было действовать решительнее…
С этими словами молодой человек ушел, а Валя… Валя осталась, отстраненно наблюдая за тем, как старика погружают в карету скорой помощи, как усталый парень что-то говорит полицейским, как разъезжаются машины, а соседи со словами облегчения, что «наконец-то этот ненормальный больше не будет пугать их посреди ночи» расходятся по домам.
«И все же сиделка — это не мое. Буду, как раньше, репетиторствовать. Старшеклассников возьму, с ними попроще будет. И больше никаких сериалов», — твердо решила для себя Валя и, пока не передумала, отправилась писать заявление на увольнение по собственному желанию.
---
Автор рассказа: Евгения Чеширская