Если вдуматься, уже там, у дивана с ещё живым Пушкиным, началась битва за него, за память о нём.
Есть достаточно обоснованное и признанное большинством специалистов исследование Щёголева, свидетельствующее о некорректности или даже подложности воспоминаний Жуковского о последних днях Пушкина. Что читаем у Жуковского? Обратимся к одному из самых принципиальных мест его воспоминаний. Он пишет:
«Надобно знать, что, простившись с Пушкиным, я опять возвратился к его постели и сказал ему: «Может быть, я увижу государя; что мне сказать ему от тебя». — «Скажи ему, — отвечал он, — что мне жаль умереть; был бы весь его»
<…>
Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. Выслушав меня, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением. «Вот как я утешен! — сказал он. — Скажи государю, что я желаю ему долгого, долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России». Эти слова говорил слабо, отрывисто, но явственно».
Щёголев сравнил разные редакции этого текста и увидел, что слова о «счастие» и «вздымании рук» добавлены позднее и в несколько приёмов. В первоначальной редакции были только слова «мне жаль умереть, был бы весь его». Как факт — произнесённые Пушкиным семь слов комментируются всеми совсем неоднозначно.
О чём идёт спор? Одни принимают эти пушкинские слова за чистую монету и пользуются случаем, чтобы подтвердить ими свою уверенность, что «солнце русской поэзии» и император жили душа в душу, словно братья-близнецы. Другие делают вывод, что это кульминация отношений царя и поэта, который в итоге был-таки окончательно сломлен Николаем I. Третьи пытаются найти в них какое-то иносказание, потому как, считают они, не мог свободолюбивый Пушкин — символ «величия» и «героизма» так пасть в их глазах.
И тут следует заметить, что семь «пушкинских» слов — совсем не пушкинские, это цитата предсмертных саркастических слов Вольтера, который просил передать Фридриху Великому, что ему жаль умирать, а то бы он жил для него (то есть ублажал собой «коронованного кретина»). Поэтому мне ближе версия, кажется, Дмитрия Галковского, согласно которой «несомненно, так всё и было, и Жуковский от себя дополнил первоначальную фразу Пушкина, чтобы исключить всякую двусмысленность. Но Щёголев неправильно считает, что Пушкин здесь издевался над Николаем. С простреленным животом и чувством вины перед детьми-сиротами не до шуток. Эти слова — прощальный привет Жуковскому, единомышленнику и товарищу по «Арзамасу». Заметка на полях для посвящённых. Жуковский сарказм сразу понял и оценил — что его лишь укрепило в намерении помочь другу и единомышленнику. «Помоги, брат» — брат Жуковский помог».
Чтобы снять какую-либо двусмысленность, тот поступил проще пареной репы, слегка подредактировал Пушкина, чтобы в глазах прежде всего царя, от которого зависела судьба семьи Пушкина и его творчества, всё было благопристойно. В результате и вдова, и дети, и внуки поэта были обеспечены, что называется, по гроб жизни.
Меж тем время, отпущенное Пушкину, истекает, а количество вопросов всё возрастает.
А. Н. Веневитинова, ссылаясь на своего сына Алексея, напишет Сергею Львовичу слова, приличествующие ситуации, но, похоже, мало соответствующие истине:
«... Il [А. В. Веневитинов] vous dira certainement combien votre fils était occupé de vous dans ses dernières minutes [Он вам расскажет, конечно, насколько ваш сын был озабочен мыслию о вас в свои последние минуты], „бедный, бедный отец, как ему будет грустно“».
О родных, находясь на смертном ложе, Александр Сергеевич, во всяком случае, вслух не вспомнит.
Всплыла ли у него в те часы в памяти ставшая крылатой фраза, брошенная им ещё женихом, которую повторяла вся Москва на следующий день после свадьбы: «Если хочешь попасть в рай — молись, а хочешь в ад — женись»? Кто знает.
Было около 19.30, когда Пушкин подозвал Данзаса и занялся с ним бумагами, что-то порвал и приказал сжечь.
Около 8-ми часов вечера возвратился доктор Арендт. Его оставили с больным наедине. Пётр Вяземский позже напишет, что «Арендт объявил Пушкину, что государь приказал ему узнать, есть ли у него долги, что он все их желает заплатить». Очередной вопрос: кто именно, Жуковский или Арендт, сообщил Пушкину о волеизъявлении императора?
В присутствии доктора Арендта прибыл и протоиерей Пётр Песоцкий. Он отправил церковную требу: больной исповедался и причастился святых тайн.
Опять же со слов князя Вяземского, известно, что тем вечером «Пушкин, подозвав Данзаса, просил его записывать и продиктовал ему все свои долги, на которые не было ни векселей, ни заёмных писем.
Потом он снял с руки кольцо и отдал Данзасу, прося принять его на память. При этом он сказал Данзасу, что не хочет, чтоб кто-нибудь мстил за него, и что желает умереть христианином».
В разной «транскрипции» эта мысль позже будет озвучена Петром Вяземским — он напишет А. Я. Булгакову:
«Данзас ... спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь, в случае смерти, касательно Геккерена?
“Требую, — отвечал он [Пушкин] ему, — чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином”».
Жуковским — тот чуть позже напишет отцу Александра Сергеевича: «... Когда Данзас упомянул о Геккерене, он [Пушкин] сказал: “Не мстить за меня! Я всё простил!”»
Веневитиновой — уже в апреле, и она отпишет то же самое Сергею Львовичу:
Danzass... lui disait, qu’il était prêt à le venger de celui qui l’a frappé. “Non, non, répondit — il, — paix, paix” [Данзас... сказал ему, что он готов отомстить тому, кто его ранил. “Нет, нет, — возразил он, — мир, мир”]».
В последние отпущенные ему часы он несколько раз возвращался к беспокоящей его теме. «Простил ли царь моего Данзаса?» спрашивал он. Надо понимать, этот вопрос — единственный, который его беспокоил. В ответ слышал от Жуковского:
«Государь приказал тебе сказать, Пушкин, чтобы ты был спокоен и ни о чём не заботился; жена и дети будут призрены».
Именно тогда, сознавая тяжкие последствия, какими может обернуться для Данзаса его секундантство в роковой дуэли, Пушкин попросил его подать ему небольшую шкатулочку. Из неё он вынул бирюзовое колечко и, передавая его Данзасу, сказал: «Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг, Нащокин. Это — талисман от насильственной смерти».
Кольцо появилось у Пушкина в последнее посещение Нащокина весной 1836 года. Тот буквально настоял, чтобы Пушкин принял от него этот амулет. По свидетельству Данзаса, сам Пушкин на дуэль кольцо, тем не менее, не надел.
Полного ответа царя на свой вопрос знать Пушкину будет не дано. Жуковский, побывавший в те часы у государя, «озвучит» его в письме С. Л. Пушкину:
«Сходя с крыльца, я встретился с фельдъегерем, посланным за мной от государя. — извини, что я тебя потревожил, — сказал он мне, при входе моём в кабинет. — Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною. И я рассказал о том, что говорил Пушкин. Я счёл долгом сообщить эти слова немедленно вашему величеству. Полагаю, что он тревожится о участи Данзаса. — Я не могу переменить законного порядка, — отвечал государь, — но сделаю всё возможное. Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен; они мои. Тебе же поручаю, если он умрёт, запечатать его бумаги; ты после их сам рассмотришь».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—178) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 136. Пушкинская форма бытия: «Судьба пророка: заклание самого себя»
Эссе 138. «…Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса»
Эссе 139. «Какой, однако, Пушкин индеса»