Почтальонка принесла, наконец, пенсию, пробурчав под нос, что скоро бросит это неблагодарное занятие – с деньгами по всему селу мотаться за сто тридцать рублей. Что бабки ей ужасно надоели, и она не нанималась им тут… И еще много чего оскорбительного сказала, но Клавдия почтальонку не слушала. Она видела деньги, а деньги, в понимании Клавдии, это – свобода. Расписавшись в ведомости, она скоренько сунула ноги в бурки «Прощай, молодость» и побежала в сельпо.
Людка стояла с каменным лицом всем своим видом говоря: не даст никому и ничего. Клавдия заискивающе, чуть не плача от радости за саму себя, гордясь тем, что она – платеженоспособный человек, держала кошелек на виду. Чтобы Людка видела – деньги есть. И талончики на сахар и на водку – тоже.
- Мне маслица постного бутылку, сахара отрежь килограмм, и… а эти конфетки – почем?
Людка, на статую похожая, разомкнула уста:
- Конфеты на сахарные талоны!
Клавдия шиканула: взяла конфет. И, смакуя каждое слово, вывалила новости:
- А то у меня теперь соседка появилась. Чайку попить вечерком будет с кем.
Людку охватил румянец, она, словно пытливая собака, наклонила голову набок. Клавдии казалось, что даже ухо Людки, оттянутое тяжелой сережкой, пошевелилось по собачьи.
- Молодуха, что-ли?
Клавдия закивала головкой:
- Да-да, она самая. В избе Глафиры-покойницы поселили. Ой, что было-то, что было, Людонька! Понаехали на машинах мужики, штук сорок мужиков! Выбросили ее, сердечную, прямо на снег голенькую, облили ледяной водой с ног до головы, и уехали, ироды! А она-то, лапушка, в дом поскреблась, да кругами вокруг. Кругами вокруг! – Клавдия до того разошлась, что в уголках губ ее появилась пена.
Продавщица с брезгливым любопытством слушала Клавдию. Она видела возбуждение старухи и отлично знала, что это значит. «Все алкаши одинаковые – что мой муж-алкаш, что другие пьяницы, что эта Клавка. Носом чует выпивку – радуется как, аж дрожит!» - думала она. Люда знала, что Клавдия очень хорошо привирает: сорок мужиков… ледяная вода… Но доля правды в ее словах была: эту молодую оторву при-вез-ли! Ага. Коли с мужиками водится, значит, слаба на передок бабенка. Вот и весь разговор: не успела приехать, так уже на собственного Людкиного мужа глаз положила, с-с-с-терва!
Люда думала, что своего Чубкина совсем не любит – надоел, пьянь, до смерти. Но увидев, КАК глядел на шмару в яркой шали ее Чубкин, затряслась от ревности. Чубкин, хоть и вино с водой зачастую путает, собой, все-таки, не дурен был. Здоровый, кровь с молоком, видный мужик. Брось его Людка, местные холостячки мигом подберут.
Она испугалась не на шутку – соперница молода и так красива, что дух захватывает. Да еще и при деньгах – пуховик этот год висел, никто купить не решился. Деньги, ясен пень, напроститутничала где-нибудь в Москве! Наверное, дурной болезнью заразилась, коли сюда приехала. Ой-ой! Людке чуть плохо не стало от прозорливости мыслей.
Она протопала в подсобку, где в самом дальнем углу за метлами и швабрами, прикрытый тряпьем, был спрятан ящик «Столичной». Чубкина вытянула из него две бутылки, потом, раздумывая, вторую убрала обратно в ящик. Пошла было, но, чертыхнувшись, все-таки, взяла с собой вторую.
- Вот, тетя Клава, на! – протянула Людка водку Клавдии, - тебе День Рождения когда? Ну вот – получай подарок.
Клавдия, потрясенная, суетясь прибрала бутылки в котомку.
- Ты вот что… Последи за ЭТОЙ. Хорошо следи. Ты это… Кольку моего не видела там вчера?
- Нет, - удивленно ответила Клавка.
- Так смотри, смотри. Я на тебя, Клава, надеюсь. Увидишь если, мне телеграфируй! Еще одну получишь! Просто так! Поняла?
Клавдия не верила своему счастью: за это пойло чертовое люди в очередях давились, а тут просто – на! С чего это правда, непонятно. Что ей Зинка-то сделала?
Совесть на этот счет Клавдию не мучила. Она и без Людки за Зиной присматривать будет, коли все так получилось. Она ведь Зине плохого не желает. А приятный сюрприз вечерком в тайном уголке шкафика никому еще не вредил.
Клавдия решила сегодня же вечером заскочить к соседке, конфетками угостить, да выведать кое что. Корзинку-то она у нее оставила, а когда проснулась – корзинка уже в Клавкиной избе была. Значит, заходила девка к ней. Да и по деревне погуляла, и магазин с Людкой нашла. Кстати, на работу-то Зинку взяли, или нет?
***
Зину приняли на ферму. С трудом, конечно, но приняли – рук, и правда, не хватало. Народ валом повалил из деревни в город. Матери, сами доярки, дочерей всячески уговаривали домой не возвращаться. И не надо никаких высокопарных фраз – ни до патриотизма и родных березок. Что здесь молодым? Пусть хоть в городе зацепятся, нормальных мужей найдут, местные парни стремительно спивались, будто мор по селам пошел. Собственные мужики человеческий облик потеряли, и жизнь с ними была горше каторги. Ферма в позапрошлом году еще развалилась, и телята дохли как цыплята. Коровы, ужас, Бухенвальд коровий, с тощими боками, голодные, одуревшие от своего бесправия, валились на навоз и уже мычать не могли.
Доярки, народ тертый, сантиментами не страдавший, тут сами не выдерживали – бежали к Митьке-егерю и просили пристрелить бедолаг. Хоть мясо будет, а точнее, мослы на холодец. Власти уже все равно, власти готовились к чему-то другому – это чувствовалось в воздухе. Стране пришел кирдык – до колхозных коров дело?
Митька и сам, ни с того, ни с сего раздобревший, в движениях важный, умудрялся еще и доярок, вымотанных начисто, жизни поучить. С чего это? Клад нашел какой или поумнел? А потом женщины допетрили – подворовывает гаденыш потихоньку: мимо рецензии в лес охотничков впускает, паразит ухватистый.
Но, вернувшись домой к своим пьяным распьяным мужикам, доярки злились и сатанели: Митька – все в дом! Жена горя не знает! А тут, скотина такая, на кровати полеживает или у пивнушки отирается!
На работе коровы душу выматытывали невыносимыми страданиями, дома – поганцы мужья, бестолочи – дети, хозяйство запущенное, огороды неполотые… Где тут сил найти? Некоторые уже собирали манатки и уезжали, побросав родительские вотчины. И уехали бы все, беспомощных старух оставив вместо сторожей, если бы не Валентин Михайлович, бывший зоотехник совхоза «Новый путь».
Поняв, что на деревню надвигается разруха, и платить народу нечем, он быстренько сообразил: пока сельчане продавали полученные вместо зарплаты трактора, сеялки и гектары сельско-хозяйственных угодий, Валя все это покупал за копейки. Отцовского наследства, десяти тысяч на книжке, не пожалел. Еще и в долги влез.
Мужики похохатывали: не вытянет. Ноги протянет. А Валя – вытянул! Видимо, двужильный был. Они все, Кустовы, что батя, что дед, что сам Валька – сами собой неказистые, а любую тягловую конягу в силе обгонят. Сутками спать не будут, а впрягутся – фиг догонишь. Жадные до денег, истовые в работе. Звери, одним словом!
Выморочную ферму вместе с доярками взял в аренду – власти дружно похлопали пионеру фермерского хозяйства. И, имея хорошие мозги, повернул дело так, что через год ее было не узнать. Подправил крыши и стены, починил проводку, заменил поилку и оборудование, по великому блату выкупленное у горячих финских товарищей.
С открытым ртом на заграничные технологии не смотрел – своего советского опыта хватало. Совместил советские и финские наработки, как путний, взял из них самое лучшее, и дело свое, казавшееся гиблым, сдвинул и потащил, потащил, на ходу колеса маслицем подмазывая.
Женщин обучил вежливо обращаться с новыми аппаратами машинного доения. Кормовую базу засыпал доверху, чтобы не одна племенная корова и думать забыла о голоде и жажде. И ведь голова – большую часть доходяг вылечил, выпоил, выходил от парши и инфекций. Ни копейки на новых буренок не потратил! Ну, бабоньки, новой зарплатой, да заботой вдохновленные, мигом все домашние лекарственные рецепты вспомнили, и ухаживали за фермерским скотом не хуже, чем за своим личным.
Совсем недавно Валя запустил небольшой молочный заводик, где наладил производство творога, ряженки и кефира. Так получилось дешевле и надежнее: не надо было сдавать молоко в район по бросовой цене. Никакой прибыли, даже на корма не хватит. А так выходил стабильный плюс.
Так что, Зина, придя на ферму, удивилась: до чего чисто, до чего аккуратно здесь! И коровы, племенные голштинские черно-белые буренки, с крутыми, лоснящимися боками, с аккуратными рожками и отполированными розовыми копытами, косили умным глазом в сторону Зины, лениво пожевывали жвачку и равнодушно помыкивали на нее: что за цаца тут ходит?
Возле поилки копошилась полная, бело-розовая тетя, сдобная, пышная, как праздничный кулич в Пасху. Зина, вся из себя этакая, в новой куртяхе, в шали, да на каблуках, облепленными сосновыми опилками, несмело поздоровалась и спросила насчет работы.
- К самому иди, - сказала тетя-кулич, да не туда, дамочка! В зеленый домик, там у Валентина Михайловича контора!
Зина постучала в дверь зеленого аккуратненького домика, похожего на теремок. Вошла. Никаких секретарш – «сам» сидел за столом, на котором не было видно ни одной бумажки. Главный фермер обедал, торопливо прихлебывая из тарелки суп, и читая одновременно какую-то книгу. Зина поздоровалась.
Валентин, недовольный тем, что «пожрать спокойно не дают», поднял гневные глаза на Зину. Она заметила про себя: так собаки смотрят, когда к ним во время трапезы приближаются. Если бы фермер зарычал, оголив острые зубы, Зина не удивилась бы. И даже не испугалась.
Но глаза Валентина, увидев, кто прервал его обед, моментально взглядом потеплел.
- Вы насчет кормов ко мне? Из «Борьки»? Подождите, я сейчас!
Шеф быстренько, но без особой суеты, убрал тарелку. Пожал руку Зинаиде. Присел напротив, весь энергичный, подтянутый, молодой еще мужик, спокойный на вид, прячущий внутри себя подвижный рессор – вроде не видно, но пружинистые движения выдают.
- Я не из «Борьки». Я на работу.
- Вы-ы-ы-ы? – Глаза у Кустова на лоб полезли, - девушка, вы не ошиблись? Это, как бы, ферма. А не… этот… офис. Бухгалтер у нас есть уже. Толковый. Или вы технологом на молочный завод хотите?
- Я хочу быть скотницей. Работы не боюсь, не думайте. Я все умею, - упрямо повторила Зина, возьмите меня. Не пожалеете.
***
Местные работницы хлопали ресницами, ничего не понимая. С чего это Кустов сам лично этой королевишне ферму показывает? Продать, что ли, решил? Потом уж облегченно вздохнули, узнав, что королевна устроилась обыкновенной дояркой. Через минуту заволновались: нафига нужна тут цаца в замшевых сапогах? Как козе баян? Разозлились, распыхтелись, конечно.
- Поля, покажи, как тут все делается, - обратился Валентин к женщине – куличу, - Зина уверяет меня, что ничего не боится. И не смотри на меня такими глазами! Работай! – Кустов вышел из помещения. Казалось, даже коровы, чувствуя, кто здесь власть, вытянулись по стойке «смирно». Зина, проводив его прямую спину глазами, повернулась к Поле.
- Переодеться не желаем? – съехидничала Полина, - сапожек не жалко?
Зина улыбнулась:
- Могу домой сбегать за телогрейкой и сапогами.
- Не надо. Халат накинь, - Поля протянула Зине синий халатик.
Коровы продолжили жевать жвачку
Автор: Анна Лебедева