Клавдия в этом году начала прихварывать. Она посмеивалась порой:
- Что за жизнь? Пока выпивала – ничего не болело. Как бросила – все болячки разом прилипли.
Она так и не перешла в свой домик, оставшись у Зины. Помощь, как-никак. Аллочка требовала к себе внимание, прилепившись к старой женщине, как репей. Всюду за ней ковыляет: ни в огород, ни в уборную – никуда от себя не отпускает. Клавдия смеялась, жалуясь Зине:
- Я скоро на кенгуру похожа буду – мне только сумки этой не хватает! Что за девка липучая! Ох, ты, баловница ты моя! – Аллуся тянула к ней ручонки – просилась на колени.
Крепко сбитая, плотненькая, румяная, с белыми кудряшками на голове, годовалая Аллочка потешно улыбалась, показывая новенькие прорезавшиеся зубки. Она не хныкала и не плакала – была молчуньей. Вот только упорство и проворность подводили Аллочкин идеальный нрав. Ей надо было находиться всюду и везде. И чтобы бабушка – всегда рядом.
Зина понимала, что Клавдии тяжело управляться с ребенком. Но что поделать – учеба! Вместе ведь решили – надо получать образование. Хоть какое-нибудь. А тут, как специально, в городе на базе бывшего агрономного училища набрали новый курс «Хозяйка усадьбы». Видимо, дань моде на красивые и броские названия. Теперь, видишь ли, неинтересно иметь профессию «оператор машинного доения», другое дело – хозяйка! Да еще, и усадьбы! Прямо, как – медной горы!
Смех смехом, а профессия хорошая: за два года Зина может научиться многому: не только машинному доению. Консервация и заготовка кормов, выращивание культурных растений, планировка приусадебного участка, уход за скотом – еще и диплом выдадут, плохо разве? Неудобно, что очное обучение. Но Клавдия рубанула:
- Поступай и не думай! Когда еще такая халява предоставится? А то, что ездить каждый день по сорок километров надо, так поездишь! Зато студентам – проезд бесплатный. Еще и стипендию платить обещают!
Зина и поступила. Теперь каждый день – подъем в пять утра. Предлагали в городе общежитие, но Зина только руками замахала! Что она, ехидна? Бросать ребенка на пожилого человека? Так только свистушки могут делать, а Зина-то – не свистушка какая! Мать, все-таки. И так мерещилось вечно всякое: то покажется - Клавдия Аллочку в руках не удержала, или Аллочка из коляски выпала, или еще страсти какие. Нет уж, лучше дома ночевать рядом со своими родными!
Клавдия помогала, как могла. Зина приезжала к пяти вечера, а в избе чистота, обед приготовлен и Алка ухожена, накормлена и напоена, сухая. Зина тискала Аллочку, убеждалась – все нормально, и успокаивалась. Правда, Аллочка не особо в матери и нуждалась. Она держалась за юбку бабушки и зорко следила за ней. Обидно было даже: Зина так переживала, так скучала, а эта принцесса и не вспоминала про маму, бабкин ползунок!
Клавдия держалась молодцом, накрывала стол, наливала Зине тарелку грибного супа и распрашивала ее о городских делах, об учебе, и о… Кустове.
А что Кустов? Что про него говорить? Понятно, Клавдия бы с удовольствием Зину выдала замуж за Валентина Михайловича. Но Зина не хотела замуж. Она даже объяснить толком не могла, почему. По всем статьям выходило, что лучше Вали нет никого. Он старался им помогать, проезжая мимо дома Зины, всегда останавливался около. Ждал. Но Зина пряталась за занавеской и не выходила. Кустов же не решался постучаться в ее дверь.
- Ой, дура, Зина. До чего ты дура у меня! Ведь он все для тебя сделает. Ведь он любит тебя! – ругалась Клавдия.
Зина чувствовала – любит. Поцелуй его помнила. Ведь не поцелует так равнодушный человек! Ведь с его характером, когда и слова доброго не дождешься, даже смех его был неожиданным. И уж совсем необычным – его поцелуй. Но… А вдруг, опять ничего не выйдет? Вдруг, и этот начнет показывать власть? Тем более, вон как с бабами управляется на ферме, только бровью поведет, они уже замолкают! И опять Зине в углу сидеть и… не вякать?
- Да с чего ты решила, что будешь в углу сидеть? – Клавдия аж за сердце хваталась, - ну и в углу, так в красном!
- Нет, нет, тетя Клава, нет! Насиделась я в углах этих. И в красных и в зеленых, и в фиолетовых в крапинку. Я жить хочу! Чтобы дочка и ты. И свобода! Понимаешь? – Зина задергивала занавеску и уходила к тазику с бельем.
Клавдия смотрела на то, как Зина, красавица писаная, освещенная солнечными брызгами, бьющими в стекло, вдруг закрывала от себя этот искристый, цвета шампанского свет, где была еще весна, где зелено и ясно, где любящий Кустов, робкий и надежный, задвигала шторку от счастья и любви добровольно, и возвращалась к ненавистному тазику с ненавистной стиркой. Дура! Вот так она и в своей жизни отгородилась от настоящего, хорошего, стоящего – сама! Дурочка…
Одно хорошо – Зина согласилась поступить в училище. Как знать, может быть, придет в себя, вылезет на свет божий из своей постылой раковины. Неужели она не понимает: ребенку нужен отец и нормальные, человеческие условия!
Валентин досадовал и на себя (слишком рано), и на Зину (чего она боится?). Не верит ему? Боится? Скорей всего – да. Идиот, полез тоже со своими поцелуями. Человек из такой передряги выбрался, не хватало его еще со своими поцелуями.
Он встретил Зину через несколько дней, чтобы забрать с ребенком домой. В прямом смысле – к себе домой. Чего тянуть – все понятно. Валя приготовил комнату для новорожденной. Кроватку купил и кучу игрушек-погремушек. Зина вышла из больницы, а он, дурак ей так и ляпнул: поедем сейчас домой ко мне.
Всю дорогу она молчала, скукожившись на заднем сиденьи. Валя понял: не поедет. Вопросов больше никаких не задавал – привез Зину к ее дому, где Клавдия уже топталась на пороге, высматривая свою питомицу.
- Валентин Михайлович, ты меня прости, но мне здесь удобнее жить, - сказала она перед выходом из машины, крепко прижимая к себе закутанную дочку.
- Да, конечно, - согласился Кустов.
Зина сделала несколько шагов.
- Зина, - окликнул ее Валя.
Она оглянулась.
- Я кроватку купил. Я привезу.
Она ничего ему не ответила, Она не видела Кустова. Она видела только своего ребенка. И откуда Кустову знать: может быть так ведут себя все матери на свете. Ребенок им важнее всего остального. А он, дурак, навоображал себе, невесть чего. Прилип как банный лист. А может, Зина элементарно боится его, как боялась всех особей мужского пола после всего, что с ней произошло? Может быть, она в панику впадает?
Кустов еще несколько недель ездил мимо дома Зины. Но потом решил – не нависать.
***
Иногда Зина прогуливала пары. Не от баловства, нет. Свободное время, лишние два часа до автобуса, нужны были ей. В паре дворов от автостанции открыли чудесный магазинчик «Секонд Хенд». И это было замечательно. На совсем небольшие деньги в нем можно было найти все, что пожелает любая модница. Вещи, многие из которых с этикетками, отличного качества и пошива, были свалены в кучу (в годы дикого капитализма владельцы не научились подавать товар лицом). Покупатели всех мастей рылись в этих кучах с веселым энтузиазмом.
Зина приобрела отличный жакет и пару кофточек для Клавдии, комбинезончики и миниатюрные кроссовки, четыре ярких летних платьица для Аллочки, и для себя: джинсы, симпатичный свитерок, весеннюю ветровку. Мелочь, а все-равно – маленький праздник. В хозяйственном магазине рядышком Зина раскошеливалась на дорогой стиральный порошок с ароматом «Горных вершин». Отстирает вечерком заграничную одежку с пахучим порошком, высушит на улочке – готово. А то уж стыдно на пары в одном и том же ходить.
Однажды она опять прогуляла и забежала в этот «бутик для бедных». Народу прибавилось. Раньше Секонд Хенд обходили за три версты, стесняясь своей нищеты – увидит кто – позору не оберешься. Потом привыкли – бедность не порок. Это власти краснеть должны, а не простые люди! Врачи и учителя на рынке стоят, видеокассетами, да трусами торгуют – стыд! Довели людей до ручки!
Зина привычно копалась в куче разноцветного белья. И вдруг… что-то яркое, красно-желтое, скользкое и нежное – пальцы вцепились в тонкую, струящуюся ткань и потянули, потянули из вороха тряпья. У Зины заколотилось сердце – она узнала волшебную африканскую ткань!
Это было ее огненное платье! Ее роскошный наряд, сшитый искусными руками старого еврея! Как он сюда попал? Кто же разграбил ее квартиру в далекой Москве? Кто, брезгливо поморщившись, выкинул этот шедевр, не найдя на нем заветный лейб от кутюр? Сердце Зины радостно забилось: волшебное платье нашло ее само! Как хорошо-то! О нем Зина скучала. Платье нисколько не пострадало, даже через запах вещества, используемого для санитарной обработки, Зина уловила тонкий, слабенький аромат ее дорогих духов.
Чудо, что за духи у нее тогда были. Потому и стойкие – на масле, а не на спирту изготовленные. Здесь, на русском севере, таких не найти, даже если постараться. Зина схватила платье, понесла к кассе, где заплатила за него цену палки колбасы. Ох, знал бы Барух Натанович, что его любимый шедевр валяется сейчас на барахолке… Ой, лучше бы ему об этом и не знать, бедолаге!
Она приехала домой, выбрала момент, когда Клавдия, освобожденная на вечер от должности няньки, уплетется куда-нибудь, налила в корыто прохладной воды и развела в нем капельку шампуня. Приведя в порядок платье, повесила его на плечики.
Потом не удержалась. Заколола волосы высоко на голове, расправила на шее свои любимые бусы и с трепетом накинула на себя наряд. Скользящий шелк снова ласково льнул к ее телу. Зина застыла перед стареньким трюмо. Потом заторопилась, нашарила в ящике косметичку и достала из нее красную помаду. Обведя губы, снова выпрямилась и долго всматривалась в свое отражение.
Аллочка, проснувшись в своей кроватке, смешно вихляя попкой, как маленький медвежонок, поднялась на пухленькие ножки, схватившись лапками за деревянную обрешетку кровати. Вдруг, увидев в глубине комнаты сказочное существо в затейливом, ярком оперении, Аллуся растопырила глазенки и сказала: У-у! Пти!
Наверное, это и правда была «Пти». Жар-птица, случайно залетевшая в деревенскую избу.
Клавдия, вернувшись из магазина, привыкла не шуметь и открывать дверь тихонечко: мало ли Зина или Аллочка дремлют после обеда. Она, даже не скрипнув ни разу, приоткрыла тяжелый притвор. Вдруг застыла в немом испуге: перед старым зеркалом стояла та самая Ирина в роскошном экзотическом платье. Царственная спина, гордо посаженная голова, тонкая шея – все в ней было создано из плавных линий и соблазнительных изгибов. Ирина повернула голову на едва слышный скрип, и у Клавдии мороз по коже пробежал: такой взгляд и холодная полуулыбка были только у нее, матери несчастной Зины.
Автор: Анна Лебедева