В 1969 году на волне интереса к творчеству Рэя Брэдбери в популярном журнале «Техника-молодёжи» появилось интервью со знаменитым фантастом. По обычаю того времени источник не указали, обозначили только перевод Зинаиды Бобырь. В публикации немало интересных фактов, звучавших как откровение для неизбалованного биографическими подробностями советского читателя, в частности Брэдбери был убеждён в том, что его прабабку Мэри Брэдбери сожгли во время процесса Салемских ведьм:
Брэдбери — исследователь будущего, изобретатель машины, в которой можно облететь весь космос, но он не умеет водить автомобиль, у него нет телевизора, а для того, чтобы уговорить его поставить в своем доме телефон, понадобилось 8 лет. И он пишет рассказы, которые считаются научно-фантастическими.
— Меня упрекают в том, что я не понимаю науки. Пусть так. В свое время Жюль Верн говорил это же о Герберте Уэллсе. В научной фантастике всегда было два течения: одни авторы любили описывать реактивные двигатели, подводные лодки, атомные бомбы, других больше интересовал сам человек. Раз в неделю я читаю лекции в Калифорнийском технологическом институте. И слушатели хорошо понимают, что не обязательно знать устройство атомной бомбы, чтобы увидеть моральную проблему, которую она перед нами поставила. В моих рассказах — по крайней мере я так думаю — герои всегда оказываются жертвами холодной современной техники. Раньше сказки начинались так: «Жили-были когда-то...» Я начинаю по-другому: «Будет когда-нибудь...»
Этот литературный жанр я выбрал потому, что будущее для меня — неизведанные джунгли. Человек никогда еще не находился под такой угрозой со стороны машин, никогда еще не был в такой степени их рабом. Пройдет еще 20 лет, и моя идея о роли пожарных в сожжении книг может стать уже привычной. Научная фантастика помогает мне уничтожать стены, разрушать преграды, ставить проблемы, а не подвергать их кропотливому анализу или извлекать из них нравоучения.
Большинство моих рассказов возникло в результате неожиданных впечатлений, порой обрушивающихся на меня как ливень. Однажды полиция арестовала меня за то, что я шел босиком. После этого я написал рассказ «Пешеход».
... в детстве я подолгу стоял перед пожарными станциями, любуясь большими красными автомобилями и красивыми мундирами. Но вот однажды среди ночи загорелся дом наших* соседей. Я выскочил из постели и выбежал на улицу как раз в тот момент, когда пожарный карабкался по фасаду дома. И я подумал: одно поколение пишет книги, другое их сжигает, третье сохраняет в памяти. Я написал «Фаренгейт» одним духом, за 9 дней. Мне пришлось позвонить пожарным, чтобы узнать, какова температура воспламенения бумаги. Так возникло название только что законченной повести: «Фаренгейт 451».
Когда-то человек прятался от великанов; сейчас вокруг него стоят только великаны — от государства до синдиката. Мы — Давиды перед Голиафами техники. Научно-фантастическая литература может помочь человеку освободиться от кошмаров; это что-то вроде тревожного сигнала или аварийного клапана.
Я слышал как-то, будто «хиппи» (американские битники) — предтечи моих «людей-книг», беглецов от атомной техники. Не могу сказать в точности, так ли это. Знаю только, что «хиппи» — это жертвы своих родителей, не умевших по-на-стоящему любить. Однажды моя дочь пригласила к нам нескольких своих приятелей «хиппи». Когда они ушли, она сказала мне: «Знаешь, папа, мне не было стыдно, что все видели, как ты меня любишь».
У нас в Америке слишком много рационализма и слишком мало воспоминаний и чувств. Может быть, именно поэтому современные писатели так скучны. Мне кажется, все мы очутились во власти крохоборов или — еще хуже — лжв-реалистов. Нынешняя литература, живопись, архитектура — все это, в сущности, Цветастая оболочка, под которой подчас таится пустота. То же самое относится и ко многим из современных фильмов. Они усыпительны. Вот почему даже герои посредственных фантастических кинолент кажутся иногда болев значительными, чем обычные киногерои, вызванные к жизни плоскостным воображением педантов. Пуритане, сжегшие когда-то мою прабабку, еще живут среди нас. Но мы ответим им: «Да здравствует мечта и фантазия!»
Перевела 3. БОБЫРЬ
