Отец! - Мансур вошел в большую юрту Азамат-хана. Старый хан вымучено улыбнулся, и Мансур нахмурился. -Ты болен, отец?
-Я стар, сын мой! А старость не болезнь! Ломит кости, хоть волком вой! Расскажи лучше, как ты съездил?
Мансур все рассказал ему. От Азамата не укрылась радость на лице сына, его сияющие глаза.
«Вот и славно! Теперь можно и поговорить!» - решил он.
-Рад за тебя сын! Скорее ставь юрту для своей Оджин и готовься к великим делам!
-Каким делам, отец? О чем ты?
-Скоро я умру. - сказал старый хан просто, не намереваясь вызвать жалость, а только признавая, что подошел к черте, мимо которой еще никому не удалось проскочить.
-Что ты, отец! Мы еще много лет будем жить под твоей твердой рукой! - возрази Мансур, чувствуя, как его сердце замирает от предчувствия беды.
-Не надо сын! У каждого свое время и мое проходит! Ты первый из сыновей, с кем я говорю. Я боюсь, Мансур!
-Смерти?
-О нет! Ее как раз бояться не надо, она все равно придет за каждым! Я боюсь того, что будет дальше! Вы, мои сыновья, и каждый имеет право занять мое место! Я боюсь, что вы рассоритесь из-за этого!
-Уж я то точно не буду ссориться из ханского ярлыка! Я отделюсь и буду жить отдельно, своим умом!
-Знаю, потому и говорю с тобой с первым! Ты всего предпочитаешь добить сам, а не пользоваться тем, что нажито и завоевано другими! Вот только братьям твоим я не могу доверить то, что создал! Они воспитаны своими матерями и Давой-хатун. Нет, она хорошо справлялась со своей обязанностью, но уж больно не самостоятельными они выросли. Нет в них пыла, и решимости, которая горит в тебе!
Мансур не знал, что ответить. Этот разговор застиг его врасплох.
-Что же ты хочешь от меня, отец?
-Пусть соберется курултай, как в старые, добрые времена, и на нем выберут достойнейшего из моих сыновей! И если это будешь ты, пообещай, что продолжишь мое дело!
Отец нашел самую уязвимую черту Мансура. Он не мог не выполнить данное обещание. Слово связывало его и отступить было не в натуре Мансура. Сын поднял на него глаза, в которых не было радости.
-Разве я могу отказать тебе, отец! Вот только не по нутру мне это!
Отец заулыбался и обнял Мансура и вздохнул с облегчением.
Мирославе хотелось петь, чего не было уже давно. Раньше, с матушкой, они часто пели, замешивая тесто, или собирая душистую землянику в лесу. Раскладывая в своей новой юрте циновки, Мирослава вдруг затянула бойкую песню, про то, как девица по воду ходила, да ведро в реку уронила. В юрту заглянула Алима.
-Как хорошо ты поешь, Оджин! Пой почаще. У меня сразу радостно стало на душе!
Мирослава заулыбалась. Мама тоже говорила ей, что петь у нее получается.
-Как ты? - спросила она у Алимы, уже зная, что у нее часто кружится голова.
-Он толкнулся, я почувствовала это! - с восторгом проговорила Алима.
Мирослава смотрела на ее радостное лицо и думала, каково это, когда в тебе растет еще одна жизнь?
Дверь юрты открылась и на пороге возникла Каймишь-хатун. Мирослава и Алима тут же прервали свой разговор и почтительно склонили головы.
-Вижу ты уже обустроилась? - спросила Каймишь, обращаясь к Мирославе. На Алиму она даже не взглянула. От ее взгляда не укрылось, что убранство юрты было не чуть не беднее, чем у нее самой. Мансур не поскупился для этой девушки!
-Выйди! - велела она Алиме. Девушка покосилась на Мирославу, но не говоря ни слова, вышла.
-Значит, ты еще одна наложница моего мужа? - спросила Каймишь, пристально разглядывая стоящую перед ней красавицу.
-Об этом тебе надо бы его спросить, госпожа! - ответила Мирослава.
С тех пор, как они вернулись, Мансур не звал Мирославу к себе. Сначала она жила с Алиме, а вот сегодня перебралась сюда.
-Ты знаешь порядок? Старшая жена повелевает младшими женами и наложницами! - Каймишь старалась держать себя в руках, но дерзкие глаза наложницы, выводили ее из себя.
-Я пока не слышала от тебя повелений, хатун! - дерзко ответила Мирослава.
-Сегодня будешь ужин подавать мне и моему мужу! - выпалила Каймишь и тут же прикусила язык. Но слова обратно не воротишь! Каймишь запоздало подумала, что Мансуру такое может и не понравиться.
-Исполню, как велишь! - ответила Мирослава с деланной покорностью, а глазах ее плясали бесенята.
Каймишь чуть не зубами скрипела. Все ее попытки задеть, обидеть, а может и унизить девушку, окончились ничем. Ее колкие слова отскакивали от наложницы, словно та была облачена в невидимую броню. Ей оставалось только отвернуться и поспешно уйти.
Оставшись одна, Мирослава задумалась. Ей совсем не нравилось то, что происходило. Даже если Мансур сделает ее своей женой, Каймишь не успокоится и продолжит ее задевать. "Надо что-то придумать!" - решила она.
Вечером Мирослава, как и было велено отправилась к юрте Мансура. Служанки ждали ее, предупрежденные старшей госпожой, что накрывать на стол будет Оджин. Взяв поднос из рук одной из служанок, Мирослава вошла внутрь. Мансур сидел за столом, одетый в легкий домашний кафтан. Сапоги стояли у входа и он был бос. Мансур как раз подносил ко рту пиалу с чаем, когда увидел Оджин, с подносом в руках.
-Поставь на стол и иди за следующим! - велела Каймишь, краем глаза наблюдая за реакцией Мансура.
-Что это значит?! - спросил он, как только девушка вышла.
-Наложница прислуживает нам, как и положено! - проговорила Каймишь, как можно спокойнее.
Снова вошла Мирослава.
-Сядь, Оджин! -сказал Мансур ,пристально глядя на Каймишь, - Ты будешь есть с нами.
Каймишь растерянно захлопала глазами. Она не понимала, как себя вести. Ей ничего не оставалось, как усесться на циновку рядом с девушкой, которую теперь она ненавидела и начинала бояться. Поели молча. Каймишь смогла с трудом проглотить лишь несколько кусков. Ее щеки заливала краска стыда, она чувствовала себя униженной.
-Иди к себе, Оджин! - сказал Мансур, когда увидел, что она больше не тянется к блюду со сладостями, - Нам с Каймишь-хатун надо поговорить!
Мирослава вышла, стрельнув напоследок глазами в Каймишь.
-Мирослава будет моей второй женой! - сказал Мансур жене, когда они остались вдвоем. - Но я не позволю тебе помыкать ею! Надеюсь к этому разговору мы больше не вернемся!
Он видел, что причиняет Каймишь боль, знал, что она не заслужила ее, и все же, Оджин была для него ближе и дороже. Лучше, если Каймишь сразу поймет, что он не даст Оджин в обиду.
-А теперь иди к себе! Сегодня я хочу побыть один!
Поход теперь был похож на прогулку по родным лесам, да полям. Под рукой Стояна, княжеское войско уже не насмехалось над пешими бедняками. Лучезар лишь немного волновался о Прасковье и матери, но в целом поход ему нравился. Через три дня, они свернули в лес. Соглядатаи доносили, что тут совсем недавно были чужаки. Конные вои настигли их, устроили на облаву, как на диких волков. Пленные супостаты и вели себя, как волки. Скалились, рычали, даже пытались укусить тех, кто невзначай оказывался рядом. Позвали толмача, который всегда следовал с войском. Из кучки пленных вытащили одного, раскосого. Толмач спросил у него что-то, и Лучезар, с ужасом увидел, как супостат, пошамкав ртом, выплюнул под ноги толмача окровавленный свой язык.
-Безтолку все это! - лениво произнес толмач, - Не скажут они ничего! Я этот народец знаю!
Стоян задумался. Враг, промышлявший разбоем в землях его князя, казалось был уже в руках - только имени его не хватало, и надо же, что пленники оказались такими стойкими! Стоян даже зауважал их.
-А может нам кони их дорогу укажут! Пустим их, они домой и пойдут! - вдруг проговорил Лучезар, вспомнив, как однажды конь привез насмерть окоченевшего деда Последа из лесу.
-А и то правда! - подхватил кто-то рядом, - Отчего не попробовать!?
Стоян распорядился коней супостатовых распрячь и отпустить восвояси. Он разбил конных на несколько небольших отрядов, велев каждому следовать за одним конем. Пленных убивать не стали, отправили с охраной в Рязань, на расправу князю. А сами двинулись дальше.
На другой день вышли к реке, у которой была когда-то деревня Лучезара. Он шел по родным с детства местам, испытывая мучительную боль в душе и порой вытирая слезы. Спереди раздался крик.
-Тут видать деревня была, одни пепелища остались!
Лучезар протолкался вперед, оказался рядом с воеводой Стояном.
-Наша-то деревня! Я отсюда родом!
-Так вас что, супостаты пожгли? - воскликнул Стоян.
Эта мысли раньше не приходила Лучезару в голову. Он был уверен, что пожар возник сам собою, как бывает иногда жарким летом или сухой осенью. Но сейчас, впервые подумал, что может не случайно загорелась тогда деревня. Уж больно скоро пожар распространился на все дома и постройки! Да и исчезновение Мирославы при этом легко можно было объяснить!
Он последовал туда, где раньше был их дом и не поверил своим глазам. На кусте боярышника, который лишь одним боком обгорел при пожаре и успел за лето отрастить зеленые побеги, была повязана алая лента!
-Мирослава! - закричал Лучезар, понимая, что кроме нее, это никто не мог сделать. А в ответ он услышал только голоса своих боевых товарищей....