«Вообще собирание такой коллекции требовало от отца большой, кропотливой работы. Приходилось много ездить по разным адресам, наводить справки, принимать у себя дома владельцев картин, и, что самое главное, надо было уметь разобраться в картине: определить автора, если картина не подписана, а если даже и подписана, то надо было еще определить подлинность ее… Ведь нередко попадались и подделки, так называемые «фальшаки». В этом отношении отца обмануть было невозможно, а потому в его коллекцию «фальшаки» попасть не могли. Он разбирался в живописи русских художников лучше многих экспертов и искусствоведов, и поэтому к нему часто обращались за помощью и советом сотрудники Русского музея и другие коллекционеры. Отец, например, утверждал, что работы Репина он может определить с завязанными глазами, на ощупь, по характеру мазков красок, по фактуре поверхности. Однажды он это доказал, поспорив с друзьями: ему завязали глаза и разложили перед ним несколько работ разных авторов, но одинакового размера, и он действительно, проведя рукой по всем картинам, определил работу Репина!
[…] Когда отец приобретал какую-нибудь новую вещь для своей коллекции, он ставил ее на мольберт в мастерской или столовой для всеобщего обозрения и приглашал своих ближайших друзей-художников, чтобы они тоже посмотрели это приобретение и высказали свое одобрение. Здесь же состоялось обычно и обсуждение новой вещи, возникали споры, переходящие затем в долгие разговоры об искусстве вообще. Слушать эти разговоры было всегда интересно и полезно — ведь велись они людьми компетентными, знающими свое дело и хорошо разбирающимися в тонкостях.
Были в коллекции отца картины, которые я лично не понимал или которые мне не нравились. Так, например, я не понимал вещей Сапунова, не «доходили» до меня интерьеры Марка Шагала и удивляло несоответствие всему собранию творчества Бориса Григорьева!.. И если я просил отца объяснить мне, в чем достоинство или прелесть того или иного произведения, он мне объяснял. Но если я ему прямо высказывал свое «несогласие» с какой-либо картиной, он ни в какие объяснения не вступал, а только бросал на меня весьма выразительный взгляд, означающий: «Ну что ты понимаешь? Что с тобой разговаривать?» — и обиженно отворачивался».
Е. И. Бродский. Воспоминания об отце.
