— Дочка моя Калина растила Семёна одна. Он с рождения базланил*. Покоя от него не было. Так муж мой бадог* доставал и воспитывал. У Семёна к деду страх был великий.
Дочка-то деда одёргивала. Да так, что и ей доставалось, и мне.
Семёнка рос и говорил: «Я вот вырасту и деда бадогом отхожу».
Дед только посмеивался.
Хороший у нас вырос парень. Ладный. Обиды позабыл. Уехал в город, выучился. У самого губернского судьи помощником был. Увидели мы его через пять лет после отъезда.
Он гостинцев привёз. Деду табака иностранного привёз мешок целый.
Тот со слезами на глазах принимал от внука дары, слезами руки его мочил. Целовал внучку руки. Тот прямо-таки улыбался. Семёнка то улыбался, не дед.
Думали мы с Калиной, что забылось всё. Ан нет… Оказалось, что затаил внучек обиду.
Есть тут у нас один бахарь* Левонтий. Он контузию на войне получил. Оглох вроде бы. Но говорит без остановки. Что видит, то и говорит. А иногда как вскрикнет неожиданно. Тьфу на него. Сердце уходит в землю. Кричить, ох как кричить он!
«Пушки, бабоньки, хоронитеся!» — кричить он.
Так вот этот бахарь пришёл к нам. А Семёнка с дедом на охоту ходили в тот день.
Левонтий и говорит:
— Видел вашего старика с Семёном. Баловство их до добра не доведёт. Внук на деда с вилами набросился. А тот руку подставил, бабоньки. Я их пушками испугал. Так они и притихли.
Калина с удивлением спросила у Левонтия:
— Какие вилы? Они на охоту пошли.
— Вот те крест, Калинка! Левонтий обманывать не будет. Ты, Калина, мне дедовское чё нить подай. Младой ваш деда только так победит. А у меня гуня* уже никуда не годится.
Калина лишь рукой махнула.
Дед и Семёнка с зайцами пришли. Никаких вил у них не было.
Потом внук уехал. Вернулся летом с невестой.
Дед на невесту взглянул и ахнул. Мне ночью сказал, что стара я стала, а вот у Семёнки жена-то красавишна.
Плюнула я деду в рожу его противную.
В следующую ночь Алиска-то пропала. Семёнка искал её. Все искали. Грешили на болото. Левонтий опять пришёл, охальник этакий, да поведал, что видел деда нашего с Алиской.
Вот так-то родимая.
Веста не шевелилась. Она смотрела на старуху. У той горели глаза.
— Мы Левонтия погнали. Дед-то приболел. Лежал несколько дней. Не ел. Калинка к нему подходить перестала. Всё равно еду не брал никакую. И я захаживала редко. А как зайти-то? Он кулаком грозил. Сказал, что сам выйдет.
Мы Левонтия выгнали. И пошли деда проверить. А его-то нет!
Семёнка разозлился и побежал деда искать. И не вернулся он.
Старушка вздохнула.
Калинка из ума быстро выжила.
— Гроб, — говорила, — покажите.
А где его взять-то? Где?
Вот и пошла я на обман. Заказала, сколотили, земле предали.
Дед-то вернулся.
Сказал, что по лесу гулял. На все обвинения только кулаком грозил. А как услышал, что Семёнка пропал, так в рыдания пустился. Еле успокоили.
А теперь снится мне внук, задыхается он там, бабонька. Помоги мне, отведи туда, где ты его видела.
Веста помотала головой.
— Я домой пойду, не видела я никого, приснилось мне.
— Не лукавь! — старушка вдруг подошла очень близко. — Ты ж и сама измучаешься вся. Веди, кому говорю.
Веста повела. Она хорошо помнила место, где встретилась с Семёном Косым.
День разгорался. Ветер шумел в вершинах высоких деревьев. Иногда было слышно, как хлюпает болото.
Ходили кругами долго.
Всё дальше отдалялись от места встречи.
— У-у-х-х, у-у-у-х, — крупная птица пролетела прямо над головой, едва коснувшись волос.
Веста нервно перевязала платок.
Несмотря на старческий вид, старушка была бойкой. Она не отставала от Весты.
— Давай ещё круг и домой. Тут не искали. Гиблое место. Говорят, что тут кикиморы из болота выходят и заблудших тянут за собой.
Веста так далеко никогда не заходила. Кикимор не боялась. Она с ужасом думала о том, что её дочь Полина тоже живёт в этом болоте.
Было страшно.
Старушка вдруг присела на корявый пенёк и произнесла:
— Не могу больше, всё…
Веста сказала ей, что сходит по нужде и вернётся.
Неподалёку были повалены деревья. Веста подумала, что как раз за ними пристроится.
Одно дерево перешагнула, сделала своё дело и хотела было повернуть назад, как вдруг увидела маленькую крысу, потом другую.
Крысы словно муравьи тянулись куда-то длинным строем.
Весте стало интересно.
Она перешагнула ещё одно дерево и оцепенела от ужаса.
На земле лежал человек, придавленный одним из стволов. По нему бегали крысы. Зловонный запах смешивался с духом леса и болотом, кружил голову.
— Господи, — прошептала Веста и попятилась назад.
Она споткнулась, упала, с трудом поднялась и побежала к старушке.
Заикаясь, рыдая, крестясь, она с трудом объяснила старухе о своей находке.
Та поднялась. И очень спокойно пошла к месту.
Опустилась на колени перед парнем. Перекрестилась и стала его целовать, руками отгоняя крыс.
Весту рвало. Ей казалось, что она оставила под деревом все внутренности.
В животе было ощущение зияющей пустоты.
— Спасибо, доченька, — шептала старуха, продолжая целовать внука. — Вот он и задыхался тут. Вот он и пришёл к тебе просить помощи. Добрая ты женщина.
Веста не могла сосредоточиться на случившемся. Она хорошо помнила Семёна Косого живым. А тут он лежал в ужасном состоянии.
— Три недели прошло, — шептала старуха.
Веста сходила в село за подмогой.
Несколько крепких мужчин подняли дерево и освободили несчастного.
Из города была вызвана полиция. Долго они допрашивали деда. Тот сознался в том, что порешил внука, мол, тот всё своё детство спать ему не давал, и дед всю жизнь теперь выспаться не может. Алису позже нашли в городе.
Как оказалось, она накануне обиделась на Семёна и уехала домой, примкнув к попутному обозу. Ничего не сказала об этом Семёну. А дед провожал Алису.
Девушка к тому моменту, когда её нашли, уже была замужем.
Но это всё было позже, а пока Веста стала замечать за собой, что в определённых местах в лесу слышит чужие голоса. И это не были воспоминания.
Эти голоса говорили каждый по-своему. Иногда они говорили так много, что начинала болеть голова.
Бабка Семёна Косого стала захаживать в гости.
Базланить* — реветь, кричать (устар.)
Бадог* — палка, посох, хлыст (устар.)
Бахарь*— говорун (устар.)
Гуня *— старая, потрёпанная одежда, тряпьё (устар.)
Продолжение тут
Первая глава по ссылке ниже
Глава 12 по ссылке ниже
