— И как у тебя язык поворачивается говорить такое? Постыдилась бы! — ворчала на девушку женщина в чёрном платке.
— Чего стыдиться мне? Ты во всём виновата! Это из-за тебя он отвадился.
Девушка стала всхлипывать.
— Перемелется, Нюрочка, — голос женщины стал добрее.
Она подошла к девушке, положила руку на голову.
— Не смей! — девушка вскочила на ноги. — Не нужно опять мне говорить о том, что он не моя судьба. Чтоб ты угорела в своей избушке.
Женщина схватила дочку за руку, а второй рукой влепила звонкую пощёчину.
— Когда матери такое желаешь — на жальник* сходи. Посмотри на кресты, подумай, что делать без меня станешь.
— А проживу без тебя я! Думаешь, что ты одна такая умная среди всех? Да о тебе слухи ходят нехорошие. А ты как будто не замечаешь. Ходишь гордая.
Женщина усмехнулась. Освободила дочкину руку и тихо сказала:
— Иди за Христиной, умаялась она веники одна вязать.
— А не пойду! — девушка уставилась на мать, насупилась.
Чёрные брови сошлись в одну линию.
Женщина перекрестилась и прошептала:
— Вот уж не думала я, что вот так ты со мной будешь беседу вести.
Нюра засмеялась, ладонями упёрлась в бока, вздёрнула подбородок и сказала язвительно:
— Если ворогуха* не знает о своей дочке, то зачем голову другим морочить?
Женщина отвернулась от дочери и вышла из дома.
Тёплый июньский вечер дурманил своими ароматами.
Со стороны болота было слышно, как квакают лягушки. Они с лирическим настроем тянули своё «ква» то поодиночке, то хором. Иногда их «ква» было отчаянным, просящим.
Веста вдруг подумала, что хочется сейчас стать той лягушкой и крикнуть громко: «Ква-а-а, ква-а-а».
И не было бы вот этого всего, что свалилось на её плечи. И был бы жив Устин, и была бы она, Веста, защищена его сильными руками, его словами, его любовью.
Тяжело вздохнув, женщина брела по тропинке к болоту.
Пение лягушек становилось всё сильнее. Всё тревожнее было на сердце Весты.
Поднялся ветер, он слегка приглушил жаркий вечер, всколыхнул длинную юбку женщины.
Заботливо провёл по горячему лбу, словно рукой матери.
Веста поёжилась, ощутила мурашки на своих руках.
Помахала ветру рукой и произнесла:
— Ты бы, ветерок, притупил жару. Горит всё, плавится. Рук не хватает поливать.
— Ква-а-а, ква-а-а, — лягушки перекрикивали Весту, а ветер утих.
Женщина улыбнулась.
Воздух, наполнившийся за день цветением растений, был тяжёл. От него кружилась голова.
Веста больше любила утро. С первыми петухами вставала и шла к болоту, и дышала, дышала освежающей влагой.
За ночь воздух отстаивался, напитывался росой и прелыми листьями, всегда лежавшими ворохом у края трясины.
Это время было самым любимым у Весты. Она могла сидеть там и часами, но домашние дела сами не делались.
Хотя дочки уже выросли и помогали матери, забот хватало.
Старшая Нюра до некоторых пор была покладистой и ласковой. А потом девушку как подменили.
Влюбилась… Да ещё в кого… В Курилихиного сына Тараса.
А Курилиха та запретила мальчишке водиться с дочкой Весты. Влюблённые тайно встречались, собирались бежать.
Веста случайно услышала ночью, что кто-то ходит по дому. Поднялась, увидела обеспокоенную Нюру.
Та зыркнула на мать, потом в ноги упала и запричитала:
— Отпусти меня, матушка! Не могу без него, нет сил никаких жить без него! Никто нас не найдёт, матушка! Тарас всё устроил. Ты только пощади и не мешай нам.
Веста тяжело вздохнула и произнесла:
— Встань и иди спать.
— Не-е-е-т! — Нюра рыдала.
Вместе с ней заливались слезами окна.
Утром Курилиха постучалась в дом к Весте. Пробурчала:
— Поговорить надо!
Веста надела на себя брезентовый плащ, оставшийся от мужа, высокие резиновые калоши и вышла из дома.
Курилиха стояла насупившись.
— Куда смотрела, ворогуха? Если она ещё хоть раз к Тарасу подойдёт, я её со свету сживу, — злобно сказала гостья.
— Что же ты, Катя, такая злая? Нюра — девушка ладная, воспитанная, хозяйству обучена, читать умеет, писать. И Тараса твоего научит.
— Он и без чтения проживёт. Не суй свой нос к моему сыну. Забрала у меня Устина, и сына забрать хочешь.
— Катя, — Веста старалась говорить спокойно, — я ведь его не забирала. Это ты его обманом заманила. Со мной он по любви был.
Курилиха усмехнулась:
— По любви, как же… По любви…
Веста хотела было предложить помириться. Ну чего было делить двум одиноким женщинам? Надо было радоваться, что дети полюбили друг друга. А тут злоба образовалась.
Веста не хотела так. И она только собралась сказать: «Катя, давай дадим им волю. Пусть милуются не где-то прячась, а семьёй живут».
Курилиха как будто прочитала мысли Весты, замотала головой и прошипела:
— Не смей даже думать так! Тарас — сын Устина. Ничего тебе не расскажу. Моя эта тайна и его.
Новость огорошила Весту. Она покачнулась, схватилась за ручку двери.
Пока приходила в себя, Курилихи и след простыл.
Рассвет затерялся среди грузных чёрных туч.
Таким же чёрным стало сейчас и сердце Весты.
Она присела на крыльцо, опустила голову на коленки и зарыдала.
Дождь прекратился, спустился туман.
Он прилёг отдохнуть на влажную, напитавшуюся землю.
Иногда он рассеивался, выпуская из своего плена то дровник, то калитку, то низенький заборчик.
Веста не знала, как избавить дочь от свалившегося на неё горя.
Она не знала, как поверить в то, что её любимый Устин стал отцом Курилихиного сына.
И Веста даже придумала, что та обманула, что специально сказала, потому что враждует с её семьёй.
Но сердце подсказывало, не врёт она…
И от этого было невыносимо.
Кое-как собравшись с мыслями, Веста вернулась в дом.
Разбудила заплаканную Нюру и сказала:
— Не любит он тебя, сам сказал. Ему просто жаль тебя стало. Вот и вышло так.
— Зачем ты к нему ходила? — испуганно произнесла дочь.
— А затем, чтобы намерения его знать. Как я свою кровиночку отпущу? Сердце моё остановится, если ты несчастной станешь.
— Ненавижу тебя! — Нюра смотрела на мать бешеными глазами.
Веста вздрогнула оттого, что перенеслась на несколько дней назад.
Рядом с ней по-прежнему песнями жаловались лягушки.
— Ой, что-то я загулялась, — произнесла Веста и повернула к дому. — Надо бы уже Христину домой возвращать. Нюра за ней не пойдёт. Заупрямится. Что делать мне с этой девкой? Ума не приложу.
Дверь в доме была нараспашку. Опять поднялся ветер.
Веста входила в дом с сильным волнением.
— Нюра! Нюра! Ты где?
Тишина пугала. Тишина сжимала сердце, выкручивала руки.
Веста заметалась по комнате, бросилась к дочкиному комоду, а там оказалось пусто.
— Сбе-жа-ла, — по слогам прошептала женщина и потеряла сознание.
Жальник* — кладбище.
Ворогуха* — колдунья.
Продолжение тут