Понятие «миф» не всегда имело уничижительный оттенок, обозначая необоснованное утверждение, лишённое опоры на надёжное доказательство. Если исходить из того, что главное в мифе — это всё же содержание, а не соответствие историческим свидетельствам, то пусть не основным, но важным в нём будет отправная точка, которая способна стать началом повествования на ту или иную тему. В этом смысле миф по смыслу близок тому, что мы называем гипотезой.
Как отнесётся наше сознание к новости, что «обнаружена неизвестная ранее повесть А. С. Пушкина»? Когда? Где? Кем? В 2016 году учитель из Пензенской области и его ученица предприняли попытку обосновать, что опубликованная летом 1830 года в «Литературной газете» повесть «Жизнь Петра Ивановича Данилова» принадлежит перу А. С. Пушкина.
Ну да, скажете вы, очередное открытие дилетантов. Наверняка специалисты, помня замечательные слова Александра Сергеевича про лень и нелюбопытство, проявили интерес пусть не к научной гипотезе, но к мифу о некоем неизвестном ранее пушкинском творении? Как-никак, но «отрицательный результат — тоже результат» не только в физике.
Комментарий Пушкинской комиссии РАН на сообщение, действительно, последовало. Из него выяснилось, что, во-первых, «атрибуция — один из интереснейших, но и самых сложных разделов текстологии»;
во-вторых, «этот период пушкинской биографии чрезвычайно хорошо документирован; также он отличается хорошей сохранностью рукописного наследия. Ни в одном свидетельстве, ни в одной рабочей тетради нет ни намека, что Пушкин в это время работает над прозаическим произведением»;
в-третьих, ещё в 1966 году была предложена гипотеза (Е. М. Блинова), что «автором этой повести является Орест Михайлович Сомов, постоянный сотрудник изданий Дельвига и непременный поставщик прозаических материалов для них. На данный момент эта гипотеза выглядит достаточно убедительно»;
в-четвёртых, «для решения вопроса об атрибуции повести необходимо провести её лексико-стилистический анализ, привлекая к сопоставлению прозу не только Пушкина и Сомова, но также и других авторов «Литературной газеты». Возможно, итог этой работы даст материал для более аргументированной гипотезы в пользу авторства того или иного писателя пушкинского круга».
Атрибуция, которая для Пушкинской комиссии выглядит достаточно убедительно, имеет следующий вид: в работе Е. М. Блиновой под примечанием к «Жизни Петра Ивановича Данилова» есть строка: «Издатель, помещик села Бибикова Макшанского уезда» характерны для стиля Сомова».
Утверждать, что повесть и впрямь написана Пушкиным, я не стану. Но и признать приведённую строку научной атрибуцией не могу. Пример привёл исключительно для того, чтобы у читателя не возникало удивления по поводу того, что в настоящее время гипотез, относящихся к Пушкину, значительно больше подтверждённых или недостоверных, однако, в каждом случае обоснованных фактов из жизни поэта. Время меж тем неумолимо бежит, и можно с грустной уверенностью признать, что на многие наши «почему?», «кто?», «зачем?» мы уже никогда не получим единственно правильного, безусловного ответа.
Между прочим, и по той причине (как в случае с повестью «Жизнь Петра Ивановича Данилова»), что со времени выдвижения гипотезы Блиновой прошло уже более полувека, а после предпринятой попытки обосновать пушкинское авторство повести учителем из Пензенской области и его ученицей, миновал тоже не один год, и потому, что ни одна отписка, будь она даже академической, никогда не способствовала проведению сопоставительного лексико-стилистического анализа прозы Пушкина, Сомова и других авторов «Литературной газеты». Всё же прав был Александр Сергеевич, когда вздохнул, что мы «ленивы и нелюбопытны». Проницательный был человек.
Впрочем, даже тогда, когда свидетельства имеются, материал для более аргументированной гипотезы в пользу авторства Пушкина как-то не формируется, остаётся в зародыше.
Известно, например, что Пушкин не просто увлекался мемуарной литературой, запоем читал, зачастую с карандашом в руках, мемуары Дидро, Казановы, «Записки кн. Е. Р. Дашковой», «Собственноручные записки императрицы Екатерины II». Он принял непосредственное участие в создании ряда произведений мемуарного жанра (А. О. Смирновой, М. С. Щепкина, Н. А. Дуровой), активно содействовал написанию «Записок Нащокина».
Записывать со слов Нащокина его рассказы о первых детских годах, содержавшие яркие, колоритные подробности о «старинном русском бытье», Пушкин начал ещё в 1830 году. Нельзя не согласиться с А. В. Чичериным, полагавшим, что в слоге «Записок П. В. Нащокина, им диктованных в Москве», «нет никаких признаков устного рассказа и, конечно, «Записки» отнюдь не буквальная запись того, что говорил Нащокин. Они написаны сжатым, точным, ясным слогом автора “Повестей Белкина”». В 1836 году по предложению Пушкина Нащокин начал сам писать свои записки и передал их Пушкину для обработки. Позволительно признать работу Пушкина не редактурой и даже, используя профессиональную лексику, не глубокой редактурой, а литературной записью, художественной обработкой воспоминаний своего друга. Это было своеобразное соавторство, когда содержанием текст восходит к Павлу Нащокину, а в литературном отношении он — произведение Пушкина.
Не исключено, что нечто подобное можно сказать и о замечательной сказке в стихах про крестьянского сына Ивана-дурака и волшебного «игрушечку-конька // Ростом только в три вершка, // На спине с двумя горбами // Да с аршинными ушами», вышедшую в апреле 1834 года под авторством никому не известного Петра Ершова.
«Конёк-горбунок» — сказка большая. Следовательно, написана она годом раньше. Было тогда Ершову 18 лет. И вопрос, собственно, даже не в том, мог ли юноша в этом возрасте создать такое поистине гениальное произведение. Хотя, надо заметить, что загадка юношеской вспышки таланта Ершова будоражит многих исследователей. Потому возникает другой вопрос: а где его более ранние стихи и почему более поздние его стихи не выдерживают никакого сравнения с «Коньком»?
Вопрос тем более интересен, что поиски ответа вызывают пересечения с именем Пушкина. Начнём с более простого варианта. Павел Анненков в своей книге «Материалы для биографии Пушкина», изданной в 1855 году,) пересказывает свидетельство издателя Александра Смирдина о том, что в апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил «Конька-горбунка»: «Первые четыре стиха этой сказки <…> принадлежат Пушкину, удостоившему её тщательного пересмотра».
По утверждению Анненкова, у издателя имелся этот пушкинский автограф первых четырёх строк сказки. Упоминание автографа, действительно, присутствует в описи бумаг Смирдина: «А. С. Пушкин… Заглавие и посвящение “Конька-Горбунка”». В описи есть, но в реальности автографа нет — он не сохранился.
До нас дошла (и то из вторых рук) лишь информация о том, что Пушкин удостоил сказку тщательного пересмотра. Из чего можно сделать предположение, что был некий текст Ершова, который оказался в руках Пушкина. Сказка привлекла внимание Александра Сергеевича. Но в том виде, в каком была ему представлена, публикации она не заслуживала. Чтобы напечатать «Конька-горбунка» Пушкин прошёлся по тексту рукой мастера. Этот, простой, вариант, как и случай с «Записками» Нащокина, позволяет говорить о глубокой редактуре и даже художественной обработке сказки Пушкиным, по сути, в качестве соавтора.
Но есть другой, сложный, вариант. Кажется, первым о нём заговорил Александр Лацис в очерке «Верните лошадь!» (1993). Он подверг сомнению авторство Ершова в написании сказки в пользу версии авторства Пушкина. С тех пор эта тема стала предметом далёкой от завершения дискуссии. В основе её ряд фактов: нет черновиков Ершова, нет его беловой рукописи сказки. О сочинительстве ничего не знали его ближайшие приятели по университету. Получается, версия о том, что автором «Конька-горбунка» был Ершов, вроде как остаётся неподкреплённой.
Первая часть и начало второй части «Конька-Горбунка» публикуются в майской книжке «Библиотеки для чтения» за 1834 год (вышла 5 мая). В то время и Пушкин привечает журнал, и журнал привечает Пушкина. В «Библиотеке для чтения», в мартовской книжке, печаталась «Пиковая дама». В февральской книжке «Библиотеки для чтения» за три месяца до появления на страницах издания «Конька-Горбунка» была напечатана «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях». А в майском номере, где появился «Конёк-горбунок», впервые напечатано и стихотворение Пушкина «Красавица» (в альбом Г ***).
Вскоре на страницах «Библиотеки для чтения» появятся стихи Ершова. Т. П. Савченкова, кандидат филологических наук из города Ишим, не допускающая мысли, что автором «Конька-горбунка» может быть кто-то кроме Ершова, высказалась по этому поводу:
«Они соседствуют с произведениями Пушкина: стихотворение «Ночь на Рождество Христово» с отрывком «Петербург» из неопубликованной поэмы «Медный всадник», «Молодой орёл» с повестью «Кирджали», «Прощание с Петербургом» рядом со «Сказкой о золотом петушке», баллада «Сибирский казак» — в подбор со «Сказкой о рыбаке и рыбке». Все эти примеры — наглядные свидетельства значимости творчества молодого поэта, который в глазах читателей популярного журнала оказывался на одной ступени с Пушкиным».
Согласиться, что эти примеры — наглядные свидетельства значимости творчества молодого поэта, и предположить, что одно местоположение в журнале позволяет оказаться на одной ступени с Пушкиным, можно только в страшном сне. Спрашивается, так что же мистификация: авторство Пушкина или значимость творчества Ершова?
Скорее всего, руку к тексту сказки приложили оба, и Ершов, и Пушкин. Но пушкинская «правка» далеко не во всём пришлась по душе молодому провинциальному начинающему автору. В дальнейшем, когда Пушкина не стало, Пётр Ершов внёс несколько сот (!) исправлений, изменений и добавлений в сказку, желая уйти от пушкинской «редактуры» и подчеркнуть собственную значимость в создании «Конька-горбунка».
Что говорить, нелюбовь многих авторов к редактору имеет глубокие корни. Иной раз вмешательство редактора и впрямь идёт не на пользу тексту. Но тут вроде бы счастливая возможность наглядно убедиться, кто был прав: Ершов или Пушкин?
Изд. 1834 г. (ред. Пушкина)
На него дурак садится,
Крепко за уши берёт,
Горбунок-конёк встаёт,
Чёрной гривкой потрясает,
На дорогу выезжает;
Вдруг заржал и захрапел,
И стрелою полетел;
Только чёрными клубами
Пыль вертелась под ногами;
И чрез несколько часов
Наш Иван догнал воров.
Изд. 1856 г. (ред. Ершова)
На конька Иван садится,
Уши в загреби берёт,
Что есть мочушки ревёт.
Горбунок-конёк
встряхнулся,
Встал на лапки,
встрепенулся,
Хлопнул гривкой, захрапел
И стрелою полетел;
Только пыльными клубами
Вихорь вился под ногами.
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.
Можно ли положить конец «войне» вокруг авторства сказки? Неужели литературный мир исключительно чёрно-белый: следуя чему, надо признать «Конька-горбунка» либо пушкинским, либо ершовским? Можно было бы увидеть выход в подготовке и выпуске книжного томика, в котором будут соседствовать три текста: текст с основательной правкой (со всеми добавлениями и изменениями), сделанной Ершовым много лет спустя, когда он стремился лексику «Конька-горбунка» наполнить сибирским колоритом, текст, подготовленный Пушкиным (1-е издание сказки), и первоначальный текст Ершова (но его сегодня не существует). Получается, задача не имеет решения. Вернее, решение выглядит так: выбросить Пушкина из «Конька-горбунка», что сегодня и делается.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—174) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 108. Последние годы Пушкин более всего озабочен поиском денег
Эссе 109. Николай I о Пушкине: «Неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах»